Эдесий

Эдесий

Эде́сий Каппадо́кийский (др.-греч. Αἴδεσιος Καππᾰδόκης, ум. 355) — античный философ-неоплатоник, теург, ученик Ямвлиха, учитель Юлиана Отступника, основатель Пергамской школы неоплатонизма. Происходил из Каппадокии, из богатой семьи. Был направлен отцом в Грецию с коммерческими целями, но вернулся оттуда философом-энтузиастом. Когда Эдесий вернулся, отец хотел изгнать его из своего дома и спросил: "Какая польза от твоей философии?" Эдесий ответил, что она заставляет его уважать отца даже тогда, когда тот изгоняет его из дома. Евнапий сообщает о посещении Эдесием в Сирии Ямвлиха, который произвел на него огромное впечатление и вселил в него философское вдохновение. После смерти Ямвлиха переселился в Пергам, где возглавил школу учителя.

Пергамская школа, под руководством Эдесия, уделяла преимущественное внимание теургии и мифологии. (Сам Эдесий расходился с Ямвлихом по некоторым вопросам магии и теургии.) Источником авторитета здесь является уже не текст предшественника, но тайное, сокровенное знание о нем. Так, Эдесий был одним из немногих, кто беседовал лично с Ямвлихом и хранил содержание этих бесед в тайне. Интересно объяснение, которое Евнапий дает такой скрытности: «сам Эдесий скрыл это, потому что времена были не те (ибо правил Константин, который уничтожал самые известные из храмов и строил здания для христиан), отчасти же, наверное, и потому, что ученики Ямвлиха были склонны хранить полное молчание о том, что касалось мистериального, и обладали присущей иерофантам сдержанностью в словах».

Помимо Юлиана Отступника учениками Эдесия были Максим Эфесский, Хрисанфий из Сард, Приск из Эпира, Евсевий из Минда.

Литература

• Eunapius, Vita Sophistae.
• Лосев А. Ф. История античной эстетики. Том VII. — М.: Искусство, 1988.

Отрывок, характеризующий Эдесий

Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.