Эдесса (Греция)
Город
Показать/скрыть карты
|
Э́десса (греч. Έδεσσα, болг. Воден) — город в Греции, в Центральной Македонии. Столица нома Пелла. Население около 25 000 жителей. Центр туризма. Через город проходит река, распадающаяся на множество каналов. Главная достопримечательность — знаменитые водопады и находящийся рядом парк водяных машин.
Недалеко от города расположен горнолыжный центр Каймакцалан.
История
Город находился на пересечении торговых путей в Афины, Рим, Салоники и Константинополь, вследствие чего получил своё развитие. Долгое время активно развивался. Разделялись верхний и нижний город. После прихода османской империи в Грецию 8 месяцев держал оборону. Пал из-за предательства одного из горожан. Монах Серафим, предводитель обороны, после захвата города был сброшен в водопад, который был назван в честь него и название переводится как «Монах внутри».
В средневековой истории Греции упоминается героическая семимесячная оборона жителей под руководством монаха Серафима от осаждающих город турок в 1389 году.[1].
Город был столицей Древней Македонии.
Русский славист Виктор Григорович, посетивший города в 1845 году отметил, что Воден имел смешанное население, однако главную часть составляли Болгары.[2]
Во время второй мировой войны город находился в немецкой зоне оккупации и подвергся значительным разрушениям.
Галерея
- EdessaGreeceWaterfall.JPG
Водопад в Эдессе
- EdessaGreeceStream.JPG
Поток воды в парке водопадов в Эдессе
- Metropolis of Edessa.JPG
Здание митрополии
Напишите отзыв о статье "Эдесса (Греция)"
Примечания
|
Это заготовка статьи по географии Греции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||
Отрывок, характеризующий Эдесса (Греция)
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
