Кеосаян, Эдмонд Гарегинович

Эдмонд Кеосаян
	Эдмонд Кеосаян
	Էդմոնդ Քյոսայան
Имя при рождении:	Эдмонд Гарегинович Кеосаян
Место рождения:	Ленинакан, Армянская ССР, СССР
Гражданство:	СССР
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, актёр
Карьера:	1962 — 1988
Направление:	социалистический реализм

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Кеосаян.

Эдмо́нд Гареги́нович Кеосая́н (арм. Էդմոնդ Գարեգինի Քյոսայան; 1936 — 1994) — советский кинорежиссёр и сценарист. Член КПСС с 1963 года.

Биография

Родился 9 октября 1936 года в Ленинакане (ныне Гюмри, Армения). Учился в Московском экономическом институте (1954—1956), Ереванском театральном институте (1956—1958). В 1964 окончил режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская Е. Л. Дзигана). В режиссуре дебютировал короткометражными телефильмами, отмеченными на Международных кинофестивалях («Лестница», Главный приз Международного кинофестиваля в Монте-Карло, 1962; «Три часа дороги», приз Мкф в Канне, 1963). В 1965 году экранизировал пьесу А. В. Софронова «Стряпуха», открыв этой «колхозной мелодрамой» для широкого зрителя такие актёрские имена как С. А. Светличная и В. С. Высоцкий.

В 1966 году Кеосаян сделал вторую в истории советского кино экранизацию повести П. А. Бляхина «Красные дьяволята» (первая — 1923, режиссёр И. Н. Перестиани), персонажи которой — четверка юных бойцов Первой конной армии С. М. Будённого — стали культовыми героями для нескольких поколений кинозрителей. Популярность героев фильма, основанная на уверенной, изобретательной режиссуре, дала возможность продолжить их приключения в двух новых фильмах («Новые приключения неуловимых», «Корона Российской Империи»). Несмотря на то, что режиссёр не чурался копировать сюжетные ходы, а иногда и целые эпизоды голливудских вестернов, его картины и их герои стали характерным продуктом советской массовой культуры. Немаловажно, что популярность приобрели не только положительные персонажи, но и герои отрицательного плана, сыгранные Е. З. Копеляном, В. Л. Трещаловым, А. Б. Джигарханяном, С. В. Крамаровым, а также песни на музыку Б. А. Мокроусова и Я. А. Френкеля.

В 1970-х годах, работая на «Арменфильме», Кеосаян обратился к национальной тематике. Наиболее известным фильмом этого периода стала психологическая драма «Когда наступает сентябрь» (приз Мкф в Каире, 1975), где режиссёрский замысел — вызвать сочувствие и симпатию к человеку «на закате жизни» — был воплощён талантливым актёрским ансамблем во главе с А. Б. Джигарханяном. Темой исторической кинодилогии «Звезда надежды» по роману С. Н. Ханзадяна «Мхитар Спарапет» стала борьба армян под предводительством Мхитара Спарапета с турецкими завоевателями.

С 1982 года Кеосаян вновь работал на «Мосфильме». Им была поставлена киноповесть о героях антифашистского Сопротивления «Где-то плачет иволга», драма о жертвах сталинских репрессий «Вознесение». Несмотря на расхожее представление о Кеосаяне как о «режиссёре одного фильма» («одного цикла»), он сумел показать себя незаурядным мастером в работе с драматургическим материалом, хорошо понимавшим специфику киноязыка, внёсшим известный вклад в национальный армянский кинематограф; был соавтором сценариев многих своих фильмов.

Умер Эдмонд Кеосаян 19 апреля 1994 года. Похоронен в Москве на Кунцевском кладбище.

Признание

Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976)
Заслуженный деятель искусств Армянской ССР (1976)
Заслуженный деятель искусств Грузинской ССР (1980)
Премия Ленинского комсомола (1968) — за фильмы «Неуловимые мстители» (1966) и «Новые приключения неуловимых» (1968)

Семья

Супруга Лаура Геворкян (р. 1939)

Дети и внуки:

Давид Кеосаян (р. 1961)
- Лаура Кеосаян (р. 1982)
Тигран Кеосаян (р. 1966)
- Александра (р. 1994)
- Ксения (р. 2010)
- Баграт (р. 2014)

Фильмография

Режиссёрские работы

Сценарии

Актёрские работы

Напишите отзыв о статье "Кеосаян, Эдмонд Гарегинович"

Ссылки

[imyerevan.com/ru/society/view/2182 «Ни свой, ни чужой», журнал «Ереван», N1-2, 2006]
Эдмонд Кеосаян (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Кеосаян, Эдмонд Гарегинович

– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…