Эд IV (герцог Бургундии)

Эд IV Бургундский фр. Eudes IV de Bourgogne<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Эда IV Бургундского</td></tr>
Герцог Бургундии
9 мая 1315 — 3 апреля 1350
Предшественник:	Гуго V
Преемник:	Филипп I Руврский
Пфальцграф Бургундии (по праву жены)
1330 — 1347
Преемник:	Филипп I Руврский
Граф Артуа (по праву жены)
1330 — 1347
Преемник:	Филипп I Руврский
Рождение:	1315(1315)
Смерть:	3 апреля 1350(1350-04-03) Санс
Род:	Капетинги
Отец:	Роберт II
Мать:	Агнесса Французская
Супруга:	Жанна Бургундская
Дети:	6 сыновей, в том числе Филипп и Жан

Эд IV (фр. Eudes IV de Bourgogne, ок. 1295 — 3 апреля 1350, Санс) — герцог Бургундии и титулярный король Фессалоник с мая 1315 года, пфальцграф Бургундии и граф Артуа в 1330—1347 годах. Второй сын герцога Бургундии Роберта II Капетинга (1245/1248 — 1306), и Агнессы Французской (1260—1345), дочери французского короля Людовика IX Святого.

Наследство

В мае 1315 года наследовал своему старшему бездетному брату Гуго V (1306—1315). Являлся братом принцесс Маргариты Бургундской и Жанны Хромой, выданных замуж за будущих французских королей Людовика X и Филиппа VI.

В августе 1316 года после смерти своего младшего брата Людовика, князя Ахейского и титулярного короля Фессалоникского (1297—1316), не имевшего детей, Эд Бургундский унаследовал титул короля Фессалоник. В 1320 году Эд Бургундский продал свои права на титулы короля Фессалоник и принца Ахайи Людовику де Бурбону, графу Клермонскому.

В 1315 году, после смерти Маргариты (возможно, была убита по приказу её мужа Людовика X) в тюрьме, Бургундия заняла враждебную позицию по отношению к Франции. Примирение состоялось при короле Филиппе V Длинном и было скреплено браком Эда IV со старшей дочерью Филиппа V, Жанной II в 1318 году.

В 1330 году после смерти своего матери Жанна Французская, супруга Эда Бургундского, унаследовала графство Артуа и пфальцграфство Бургундию (Франш-Конте). Роберт III д’Артуа, граф Бомон-ле-Роже также претендовал на титул графа Артуа. Он был близким другом и советником короля Франции Филиппа VI Валуа. Но спор из-за графства Артуа внезапно закончился, когда в декабре 1330 года документы Роберта д’Артуа, на основании которых он претендовал на графство, были признаны поддельными.

Эд IV играл не последнюю роль в событиях 1330—1332 годов, когда в ходе тяжбы за графство Артуа оно было закреплено за его женой, а законный наследникК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), граф Робер, был изгнан из Франции.

Эд IV не отличался выдающимися способностями в управлении своими владениями, но его всегда окружали талантливые советники — жена, мать, канцлер Гильом де Мелло и другие.

Война с Англией

Эд Бургундский был верным вассалом нового короля Франции Филиппа VI Валуа (1328—1350). Он принадлежал к небольшому кругу доверенных советников французского монарха. Эд Бургундский участвовал во многих военных операциях в начале Столетней войны между Францией и Англией: в Голландии, Бретани и Аквитании. Еще в 1328 году герцог Бургундский участвовал в битве с фламандцами при Касселе, где был ранен.

В 1340 году Эд Бургундский воевал в графстве Эно, помог взять город Антуан, затем защищал Сент-Омер в битве против Роберта III Артуа. В течение лета французское командование получило данные о планах англо-фламандской армии под командованием Роберта Артуа по наступлению на город Сент-Омер. Эд Бургундский 15 июля с войском прибыл в Сент-Омер и приступил к подготовке по отражению возможного нападения англичан и их союзников. Из-за медлительности англичан в город прибыл с подкреплением граф Жан I д’Арманьяк с подкреплением. 26 июля Роберт Артуа вступил в сражение с французами под Сент-Омером. Отбив первую атаку на город, герцог Бургундский и граф Арманьяк предприняли вылазку. Эд Бургундский, сражавшийся на правом фланге, потерпел поражение и едва спасся за стенами крепости. В то же время Жан I д’Арманьяк одержал победу на левом фланге и вынудил противника отступить от Сент-Омера во Фландрию.

Эд Бургундский принимал участие в войне за Бретонское наследство в качестве приверженца графа Карла Блуа, выступал в качестве советника Иоанна Валуа, герцога Нормандского, во время его похода на Бретань осенью 1341 года.

Летом 1344 года герцог Бургундский участвовал в мирной конференции с англичанами в Авиньоне. В 1346 году Эд Бургундский участвовал в военных операциях французской армии в Гиени. Весной того же года французское правительство сосредоточило на юго-востоке большую армию. Герцог Бургундский вместе с другими знатными французскими дворянами и вельможами сопровождал дофина Иоанна Валуа, герцога Нормандского, во время его экспедиции в Аквитании. Французы осадили Эгильон, где оставались до августа, когда Иоанн Нормандский был срочно отозвал на север, чтобы помочь своему отцу в борьбе против английского короля Эдуарда III, высадившегося с армией в Нормандии. Французская компания 1346 года в Гиени завершилась безрезультатно.

В сентябре того же 1346 года короля Англии Эдуард III Плантагенет осадил город-порт Кале. Когда графство Артуа стало главным театром военных действий, отношения между герцогом Бургундским и французским короля Филиппом VI резко осложнились. Герцог владел графство Артуа от имени своей жены, но королевские власти стали все больше и больше игнорировать местных чиновников и даже делать свои собственные назначения. В декабре 1346 года Филипп VI Валуа исключил герцога Эда Бургундского из числа своих советников.

Герцог Эд Бургундский присутствовал на интронизации папы римского Климента VI в Авиньоне 19 мая 1342 года.

Герцогу Эду было суждено пережить всех своих сыновей, и его владения унаследовал единственный внук, Филипп I Руврский. Эд умер 3 апреля 1350 года в Сансе.

Семья и дети

18 июня 1318 года в Ножон-сюр-Сени герцог Эд Бургундский женился на принцессе Жанне Французской (1308—1347), старшей дочери французского короля Филиппа V Длинного и графини Жанны I д’Артуа. Супруги имели шесть сыновей, большинство из которых скончались в детстве.

• мертворожденный сын (род. 1322)
• Филипп Монсеньор (1323—1346), граф Оверньский
• Жан (1325—1327/1328)
• сын (род. 1327 и умер в детстве)
• сын (род. 1330 и умер в детстве)
• сын (род. 1335 и умер в детстве)

Литература

• Эвд IV // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Anne-Lise Courtel, [www.persee.fr/doc/bec_0373-6237_1977_num_135_1_450090 «La chancellerie et les actes d’Eudes IV, duc de Bourgogne (1315—1349)»], Bibliothèque de l'école des chartes, 135, 1 (1977): 23-71.
• Anne-Lise Courtel, [www.persee.fr/doc/bec_0373-6237_1977_num_135_2_450101 «La chancellerie et les actes d’Eudes IV, duc de Bourgogne (1315—1349) (second article)»], Bibliothèque de l'école des chartes, 135, 1 (1977): 255—311.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Эд IV (герцог Бургундии)

– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.