Бюрнуф, Эжен

Эжен Бюрнуф
фр. Eugène Burnouf
Дата рождения:	8 апреля 1801(1801-04-08)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	28 мая 1852(1852-05-28) (51 год)
Место смерти:	Париж, Франция
Научная сфера:	иранистика, индология, буддология
Известные ученики:	Адольф Хольцман
Награды и премии:

Эже́н Бюрну́ф (фр. Eugène Burnouf, 8 апреля 1801 — 28 мая 1852) — известный французский учёный-востоковед, который сделал значительный вклад в расшифровку древнеперсидской клинописи, крупнейший исследователь буддизма середины XIX века.

Биография

Эжен Бюрнуф родился в городе Париже. Его отец, профессор Жан-Луи Бюрнуф (1775—1844), был учёным-классиком с хорошей репутацией и автором, среди прочих работ, выдающегося перевода Тацита (6 томов, 1827—1833). Эжен изучал санскрит под руководством А.-Л. Шези, а также китайский язык у А. Ремюза. В 1826 и 1827 годах Эжен Бюрнуф опубликовал два труда, касающихся языка пали, Essai sur le Pali (совместно с Кристианом Лассеном) и Observations grammaticales sur quelques passages de l’essai sur le Pali соответственно.

Затем он занялся расшифровкой авестийских рукописей, привезённых во Францию Анкетиль-Дюперроном. Благодаря его исследованиям европейское научное сообщество впервые получило возможность ознакомиться с авестийским языком. Он добился того, чтобы Vendidad Sade был отпечатан в технике литографии со всей тщательностью с рукописи в Национальной библиотеке Франции, и опубликовал его частями in folio в 1829—1843 годах.

После смерти А.-Л. Шези в 1832 году Бюрнуф заменил его на кафедре санскрита в Коллеж де Франс. С 1833 по 1835 год он публиковал свой комментарий к Ясне, Commentaire sur le Yaçna, l’un des livres liturgiques des Parses.

Примерно в это же время Эжен Бюрнуф сделал важный вклад в расшифровку древнеперсидской клинописи. Копии клинописных надписей из Персеполя были опубликованы Карстеном Нибуром намного раньше, в 1778 году, и некоторые предварительные выводы об этих персидских надписях были уже сделаны другими учёными. В 1836 году Эжен Бюрнуф обнаружил, что первая из надписей содержит список сатрапий Дария. Благодаря данному открытию он смог установить и опубликовать алфавит из тридцати букв, большинство из которых он расшифровал правильно.

Месяцем ранее, друг Бюрнуфа профессор Лассен из Бонна также опубликовал работу по древнеперсидским надписям из Персеполя. Он и Бюрнуф вели оживлённую переписку, и его утверждение о том, что он независимо определил имена сатрапий и посредством этого установил значения персидских символов, вследствие этого подверглось яростным нападкам.

Эжен Бюрнуф опубликовал санскритский текст и перевод на французский «Бхагавата-пураны» (Bhagavata Purana ou histoire poétique de Krichna) в трёх томах (1840—1847). Его последними работами стали «Введение в историю индийского буддизма» (Introduction à l’histoire du Bouddhisme indien, 1844) и перевод Лотосовой сутры (Le lotus de la bonne loi, 1852). В течение двадцати лет он являлся членом Академии надписей и изящной словесности и профессором санскрита в Коллеж де Франс.

Труды

• Essai sur le Pali (1826)
• Vendidad Sade, l’un des livres de Zoroastre (1829—1843)
• Commentaire sur le Yaçna, l’un des livres liturgiques des Parses (1833—1835)
• Mémoire sur les inscriptions cunéiformes (1838)
• Bhâgavata Purâna ou histoire poétique de Krichna (3 volumes, 1840—1847)
• Introduction à l’histoire du Bouddhisme indien (1844 ; 1876)
• Le Lotus de la bonne loi, traduit du sanscrit, accompagné d’un commentaire et de vingt et un mémoires relatifs au buddhisme (Paris, Imprimerie Nationale, 1852). Reprint: Librairie d’Amérique et d’Orient A. Maisonneuve, Paris, 1973.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49766.ln-ru Профиль Бюрнуф Эжен] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Бюрнуф, Эжен

Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?