Сю, Эжен

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эжен Сю»)
Перейти к: навигация, поиск
Мари Жозеф Эжен Сю
фр. Marie Joseph Eugène Sue

Эжен Сю на портрете Леполя (1837)
Дата рождения:

26 января 1804(1804-01-26)

Место рождения:

Париж, Франция

Дата смерти:

3 августа 1857(1857-08-03) (53 года)

Место смерти:

Анси, Франция

Гражданство:

Франция

Род деятельности:

писатель, денди

Направление:

романтизм

Жанр:

социальный роман, криминальный роман, авантюрный роман, психологический роман, бытовой роман

Язык произведений:

французский

[lib.ru/INPROZ/SUE_E/ Произведения на сайте Lib.ru]

Эже́н Сю (Мари́ Жозе́ф Эже́н Сю, фр. Marie Joseph Eugène Sue; 26 января 1804 года, Париж — 3 августа 1857 года, Анси) — французский писатель, основоположник уголовно-сенсационного жанра массовой литературы.





Биография

Ранние годы

Эжен Сю родился 26 января 1804 года в городе Париже в семье врача[1]. Его крёстными становятся представители семьи Наполеона: Жозефина Богарне и Евгений Богарне.

В 18251827 годах в качестве военного врача участвовал в морских экспедициях на Гваделупу, Мартинику и Антильские острова. Корвет «Бреслав», на котором он плыл, принял участие в кровопролитном Наваринском сражении. Его отец, известный хирург, скончался в 1830 г. и оставил сыну миллионное состояние, что позволило Сю жить «на широкую ногу» и вести образ жизни парижского денди, отдавшись исключительно литературе.

В ранних произведениях Сю — повестях и романах из морского быта — ощущается влияние Фенимора Купера. Самые известные из них — «Кернок-пират» («Kernock le pirate», 1829), «Цыган» («El Gitano», 1830), «Атар Гюль» («Atar Gull», 1831), «Саламандра» («La Salamandre», 1832), «Коатвенская сторожевая башня» («La Vigie de Koat Ven», 1833).

Уже в первых произведениях Сю проявился его талант рассказчика и вместе с тем характерное для его зрелых сочинений соединение жестокости и юмора. В его исторических романах «Латреомон» («Latréaumont», 1837), «Маркиз де Леторьер» («Le Marquis de Letorriere», 1839), «Жан Кавалье» («Jean Cavalier», 1840) влияние Вальтера Скотта сочетается с элементами готического романа.

Последние годы

За протест против государственного переворота Наполеона III, произошедшего в 1851 году писатель был выслан из Парижа. Скончался в 1857 в Анси.

Бытовые и социальные романы

За историческими романами последовали бытовые (иногда их именуют «салонными»), написанные под влиянием Шодерло де Лакло и Б.Констана: «Артюр» («Arthur», 1838), «Чёртов холм» («Morne au Diable»), «Тереза Дюнуайе» («Therese Dunoyer»), «Паула Монти» («Paula Monti», все — 1842). В этой группе наибольший интерес представляет роман «Матильда» («Mathilde ou Memoires d’une jeune femme», 1841), который имел в своё время чрезвычайно громкий успех (в том числе и в России) и который собирался перевести на русский язык Достоевский. В «Матильде» дана яркая картина современной Сю общественной жизни, ощущается влияние дружившего с Сю в молодые годы Оноре де Бальзака (который, правда, осудил этот роман). Там же впервые встречается афоризм: «Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным» («La vengeance se mange très-bien froide»)[2] Все названные произведения составляют, однако, лишь подготовительный период в творчестве Сю; его литературная слава основана не на них, а на социально-авантюрных романах, написанных в 40-х годах. Сю проникся социалистическими теориями, волновавшими тогдашнюю Францию и подготовившими движение 1848 г.; он стал сторонником философских и экономических учений Фурье, Ламеннэ, Кабэ, Сен-Симона и Прудона. Источник всех человеческих страданий он видит в эгоизме общественной организации.

Индивидуальная нравственность обусловлена, по убеждению Сю, общественным строем. Все общество виновато в преступлениях и пороках пролетариата. Сю выступает пламенным защитником интересов низшего класса и страстно обличает аристократию и духовенство как виновников страданий народа. Этим духом проникнуты знаменитые в своё время и переведённые на все европейские языки романы «Парижские тайны» («Les Mystères de Paris», 1842—1843), «Вечный жид» («Le Juif errant», 18441845), а также шестнадцатитомный исторический роман-река «Тайны народа» («Mysteres du Peuple», 1849—1857). Сю писал их в виде романов-фельетонов, имевших огромный успех. Помимо актуального идейного содержания, романы эти увлекали драматическим изложением, фантастичностью, сложностью интриги, драматизмом и неожиданностью бесконечно разнообразных эпизодов. С другой стороны, психологический схематизм и нарушения правдоподобия оттолкнули от Сю читателей последующих поколений.

Среди других романов Сю: «Мартен-найдёныш» («Martin, l’enfant trouve», 1847), цикл «Семь смертных грехов» («Les Sept Peches Capitaux», 18471851), «Дети любви» («Les Enfants de l’аmour»,1850), «Жильбер и Жильберта» («Gilbert et Gilberte», 1853), «Фернан Дюплесси» («Ferdinand Duplessis», 18511853), «Семья Жуффруа» («La famille Geoffroy», 18531854). В молодости Сю сочинил в сотрудничестве с другими авторами несколько водевилей и драм: «Сын человеческий» («Le fils de l’homme», 1830), «Государственная тайна» («Le Secret d’Etat», 1841) и др.), a впоследствии переделал для сцены некоторые свои нашумевшие романы и повести (в том числе «Латреомон», «Матильда», «Парижские тайны» и «Вечный Жид»).

После революции 1848 года и провозглашения Второй республики Эжен Сю вступает в партию социалистов-демократов Луи Блана и издаёт газету «Деревенский республиканец». Он был избран депутатом Законодательного собрания (1850), получив 126 тысяч голосов, но выдающейся роли в политической жизни ему сыграть не удалось. В своём послереволюционном романе «Тайны народа» писатель рассматривает революцию как социальную необходимость, и книга попадает под запрет (писателю вменяется, что в романе содержатся «призывы к восстанию», оправдывается «насилие и цареубийство», причем эти «акты изображаются в качестве справедливых и законных репрессалий, которыми пролетарии вправе действовать против государя, дворянства, духовенства, властей», содержится «агитация красного знамени», «собственность трактуется как кража, возбуждается ненависть к конституционному правительству» и т. д.).

После государственного переворота Наполеона III 2 декабря 1851 года он оказался в добровольной ссылке в Савойе, в ту пору не входившей в состав Франции. Последние годы жизни писателя прошли в живописных, но совершенно изолированных от бурной политической жизни местах — на берегу озера Анси.

Эжен Сю и Россия

В России интерес к творчеству Сю проявился уже в самом начале 1830-х годов. Роман «Плин и Плок», которым он дебютировал в 1831 году, уже в 1832 году появился в русском переводе[3]. Публикации переводов его морских повестей и сочувственные статьи о его творчестве чередовались с материалами критического характера. Среди переводчиков был и молодой Гончаров (перевод фрагмента из «Атар-Гюля» стал началом его литературной карьеры). Особый же успех выпал в России на долю «Парижских тайн» (во многом по их образцу были написаны «Петербургские трущобы» Всеволода Крестовского). По мнению исследовавшей эту проблему Е. Б. Покровской, по количеству переводов на русский язык Сю следовал непосредственно за Бальзаком и Гюго.

Изображения

Напишите отзыв о статье "Сю, Эжен"

Примечания

  1. Венгерова З. А. Сю, Эжен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. [languagelog.ldc.upenn.edu/nll/?p=1580 languagelog.ldc.upenn.edu/nll/?p=1580].
  3. [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?id=5f1e39dd-fb49-427e-b16c-df975f3cf1be А. Ф. ИВАЩЕНКО СОЦИАЛЬНЫЙ РОМАН Э. СЮ В ОЦЕНКЕ МАРКСА И БЕЛИНСКОГО] — в формате Документа Microsoft Word

Литература

  • Александр Тарасов. [left.ru/2001/6/sue19.htm Неизвестный Эжен Сю]. // Страна Икс. М.: АСТ; Адаптек, 2006. ISBN 5-17-032525-8.
  • Чекалов К. А. Жанровый поиск раннего Э.Сю (рубеж 1830—1840-х годов) // Французская литература 30-40-х годов XIX века. «Вторая проза». М., Наука. — 2006.
  • Фролова Р. И. Э. Сю в русской литературе и критике // Романтизм и реализм в литературных взаимодействиях. — Казань: Казанский Государственный университет. — 1982. — С. 32-43.
  • Покровская Е. Б. Литературная судьба Е. Сю в России // Язык и литература. — Т. V. — Л.: РАНИОН. — 1930. — С. 227—252.
  • Atkinson N. Eugène Sue et le Roman feuilleton. — Paris: 1929.
  • Svane B. Si les riches savaient! L’univers romanesque d’Eugène Sue. — Copenhague: 1987.
  • Bory J.-L. Eugène Sue. — P.: 2000.

Ссылки

  • [www.gutenberg.org/browse/authors/s#a1186 Романы «Паула Монти», «Парижские тайны», «Вечный Жид» и другие сочинения Сю  (англ.) (фр.)]

Отрывок, характеризующий Сю, Эжен

«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.