Эзель-Викское епископство

Э́зель-Ви́кское епи́скопство, также Э́зельская епископи́я (нем. Bistum Ösel-Wiek); в эстонских источниках Сааре-Ляэнемааская епископия (эст. Saare-Lääne piiskopkond) — духовно-феодальное княжество, существовавшее в западной, а также островной части современной республики Эстония в период 1228—1560 годов. Возникло в 1227—1228 годах после того как в Прибалтику вторгся Орден меченосцев, с 1237 года известный как Ливонский орден. Поводом к походам германских крестоносцев было завоевание и насильственная христианизации местных прибалтийских племён (курши, ливы и т. д.), основной целью — захват земли и колонизация её немецкими поселенцами.

Эзель-Викская епископия была провозглашена 1 октября 1228 года, окончательно оформилась к 1234 году. Верховными руководителями княжества стали немецкие епископы и приближённое к ним немецкое духовенство, эксплуатировавшее местных эстонских крестьян. В годы своего расцвета Ливонский орден, Рижское архиепископство, Курляндское епископство, Дерптское епископство и Эзель-Викское епископство образовывали так называемую Ливонскую конфедерацию пяти феодальных государств Германской средневековой Прибалтики.

Устройство

Территория Эзель-Викского епископства создавалась стихийно в ходе прибалтийских крестовых походов и включала в себя несколько анклавов: части островов Сааремаа (по-немецки «Эзель» — откуда и пошло его название), Хийумаа, более мелкие острова, а также земли Ляэнемаа на континенте, внутри которого имелись черезполосные анклавы собственно Ливонского ордена. Общая площадь епископии составляла 7.600 км², состоявших из нескольких бейливиков. Сам епископ являлся вассалом «Священной Римской империи», а также, номинально — Римского папы. Епископство поначалу являлось строго католическим, однако в 16 веке всё большее распространение в нём получило лютеранство.

Резиденция епископов постоянно менялась. Сначала столицей был Леаль, с 1251 года — Старый Пярну (Перона), около 1265 года переместилась в город Гапсаль, затем на островную крепость Аренсбург (Курессааре), который разделил столичную функцию с Гапсалем.

В 13—14 веках Ливонский орден пытался создать в Ливонии единое государство для противостояния России и Польше. В него он стремился включить и епископство. В Ливонской войне 1558—1583 годов Ливонский орден потерпел поражение от русских войск. Ища защиты на западе, эзель-викский епископ в 1559 году согласился продать свои владения датскому королю Фредерику II, который в 1560 году передал их в управление своему брату герцогу Магнусу, который также получил и бывшее Курляндское епископство в Куронии, со всех сторон осаждаемое поляками. В 1561 году земли епископства были подчинены Дании, хотя духовенству было позволено управлять островом Сааремаа до 1573 года.

В 1582—1583 годах завершился раздел земель бывшего епископства. Немецкие феодалы на континенте и острове Хийумаа, опасавшиеся русских и польских войск, присягнули на верность шведскому королю. Образовалась Шведская Эстония. Южные острова Муху и Сааремаа закрепила за собой Дания, владевшая ими до 1645 года.

Правители

• Готфрид, 1228—1229,
• вакантно
• Генрих I, 1234—1260
• Герман фон Буксгевден, 1262—1285?
• Генрих II, 1290—1294
• вакантно
• Конрад I 1297?-1307?
• вакантно
• Хартунг, 1310—1321
• Яков, 1322—1337
• Герман II Осенбрюггский (de Osenbrygge), 1338—1362
• Конрад II, 1363—1374
• Генрих III, 1374—1381
• вакантно
• Уинрих фон Книпрод, 1385—1419
• Каспар Шувенфлюг, 1420—1423
• Кристиан Кубанд, 1423—1432
• Иоганн I, 1432—1438
• Иоганн II, 1439 де-юре — 1457 (де-факто с 1449 как младший Епископ) совместно с
• Людольф Гроув, 1449—1458 (де-факто с 1439, с 1449 в Сааремаа и Даго как старший Епископ)
• Иодокус Хёнштейн, 1458—1471
• Петер Ветберг, 1471—1491
• Иоганн III, 1492—1515
• Иоганн IV, 1515—1527
• Георг фон Тиссенхаузен, 1528—1530
• Рейнгольд фон Буксгевден, 1532—1541
• Иоганн V фон Мюнхгаузен, 1542—1560
• Магнус Ливонский (также принц Дании и герцог Гольштейна), 1560—1572 (протестантский епископ, умер в 1583 году)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Эзель-Викское епископство

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Эзель-Викское епископство

– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.