Паунд, Эзра

Эзра Паунд
Ezra Weston Loomis Pound
Имя при рождении:	Эзра Лумис Паунд
Дата рождения:	30 октября 1885(1885-10-30)
Место рождения:	Айдахо
Дата смерти:	1 ноября 1972(1972-11-01) (87 лет)
Место смерти:	Венеция
Гражданство:	США США
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	английский

Э́зра Уэ́стон Лу́мис Па́унд (англ. Ezra Weston Loomis Pound; 30 октября 1885 года, Хэйли, Айдахо, США — 1 ноября 1972 года, Венеция, Италия) — американский поэт, один из основоположников англоязычной модернистской литературы, издатель и редактор.

Биография

Паунд родился 30 октября 1885 года в городе Хэйли, штат Айдахо. В 1901 году, в возрасте 15 лет, он был принят в Колледж свободных искусств Пенсильванского университета. Там он встретил Хильду Дулитл и таким образом завязался его первый серьёзный роман в жизни (согласно учёной Ире Надель). В 1903 году он перешёл в колледж Гамильтона в Клинтоне, штат Нью-Йорк, возможно из-за плохих оценок. Там он изучал провансальский диалект и древнеанглийский язык, читал Данте. Окончив в 1905 году колледж, он поступил в Пенсильванский университет для изучения романских языков; получил степень магистра весной 1906 года. С осени 1907 Паунд стал преподавать романские языки в колледже Вабаш в Крофордсвилле, штат Индиана, консервативном городе, который он назвал «шестой круг ада». Столь же консервативный колледж уволил его после того, как он намеренно провоцировал власти колледжа. Один из примеров: курение было запрещено, но он назло курил сигариллы в своём кабинете неподалёку от кабинета президента.

Его попросили покинуть колледж зимой 1908 года. В том же году переехал в Лондон, где познакомился с У. Б. Йейтсом и какое-то время был его секретарём.

Вскоре начал публиковать свои первые книги стихов и переводов из итальянских (Гвидо Кавальканти), китайских и японских поэтов. Именно вольные переводы Паунда из китайской поэзии, сделанные по подстрочникам япониста Эрнеста Феноллозы и вышедшие книгой «Катай» в 1915 году, стали для англо-американской поэзии образцом того, что получило называние верлибр, или «свободный стих». Паунд считается реформатором теории перевода.

Паунд — один из главных представителей поэтического направления, называемого имажизмом. В 1915 году он выпустил книгу «Des Imagistes», которая являлась антологией поэзии и теории имажизма.

Начиная с 1920-х годов, Паунд много переводил поэзию с разных языков, одновременно до предела насыщая собственные стихи (соединяемые в грандиозный модернистский эпос «Кантос» («Песни») и публиковавшиеся с 1917 по 1970 год) цитатами, аллюзиями к широким пластам мировой культуры.

Одновременно Паунд выступал в печати как критик, анализируя произведения своих современников Т. С. Элиота, Джеймса Джойса, Роберта Фроста, Д. Г. Лоуренса и Эрнеста Хемингуэя. С 1916 года издавался в литературном американском журнале «Литтл Ревю», основанном Джейн Хип и Маргарет Андерсон.

С 1920 года Паунд жил в Париже, c 1925 года в итальянском городе Рапалло. Мировые войны он объявил конфликтами «между ростовщиками и теми, кто желает трудиться на совесть», приветствуя фашистский режим Муссолини. Во время Второй мировой войны вёл программы итальянского радио на английском языке, в том числе антиамериканского и антисемитского характера, поддерживал войну против СССР и критиковал внешнеполитический курс Франклина Рузвельта, призывая последнего перейти на сторону Третьего рейха.

После отстранения от власти Муссолини в 1943 году Паунд оставался его сторонником, он сопровождал его и в Республике Сало. 26 июля 1943 года вашингтонский суд вынес Паунду обвинение в государственной измене. Даже в конце войны в 1945 году Паунд в своих стихах продолжал призывать итальянцев к борьбе с силами англо-американских союзников.

В мае 1945 года Паунд был арестован итальянскими партизанами и передан американским властям в Генуе. Паунд был допрошен и на некоторое время отпущен, в то же время агенты ФБР изучали записи его передач, его письма, черновики, статьи. Через несколько недель Паунд был снова арестован, осуждён и переведён в военную тюрьму в Пизе. В тюрьме Паунд поначалу занимался переводом Конфуция на английский и писал «Пизанские песни». Однако через месяц заключения у него случился приступ, и он перестал узнавать людей, стал терять память и отказываться от еды.

В с 1945 по 1948 год Паунд находился в лагере для военнопленных в Пизе, в 1948-м был отправлен в Вашингтон и отдан под суд за пропаганду фашизма, однако был признан недееспособным и помещён в психиатрический госпиталь святой Елизаветы.

В 1949 году Паунд был удостоен престижной Боллингеновской премии библиотеки Конгресса за книгу «Пизанские Кантос», что вызвало настоящий раскол в американской литературной элите. Например, Владимир Набоков отрицательно отзывался о творчестве Паунда. После длительных споров, несмотря на фашистские взгляды и коллаборационизм Паунда, премию ему оставили, но право присуждения на последующие годы передали Йельскому университету.

За время своего больничного заключения Паунд перевёл, в частности, «Шицзин» («Книгу Песен», приписываемую Конфуцию), а также две пьесы Софокла. Он много общался с литературной молодёжью, приезжавшей к нему в больницу: с Робертом Лоуэллом, Алленом Гинсбергом, Юстасом Муллинсом и другими.

В 1958 году после многочисленных просьб о помиловании со стороны известных писателей (даже антифашист Эрнест Хемингуэй, получая Нобелевскую премию, сказал, что она по праву принадлежит Паунду и поэта стоит освободить) Паунд был выпущен из больницы и вернулся в Италию на теплоходе «Христофор Колумб». Последние годы он провёл в добровольном молчании; когда в 1967 году его посетил поэт-битник Аллен Гинзберг, Паунд отзывался о себе и своём творчестве крайне уничижительно. Эзра Паунд умер в Венеции, через два дня после своего 87-летия, и был похоронен на знаменитом кладбище Сан-Микеле.

Сборники и циклы

• «Восторги» (1909)
• «Маски» (1912)
• «Старый Китай» (1915)
• «Lustra» (1916)
• «Хью Селвин Моберли» (1920)
• «Песни» (1917—1970)
• «Пизанские песни» (1948)

В русском переводе

• Паунд Э. Поднебесная. Стихи по мотивам классической китайской поэзии. Перевод А. Кистяковского. Примечания В. В. Малявина. // Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982. — С.278-290.
• Паунд Э. Из стихов 1908—1912 годов // Иностранная литература. 1991. № 2.
• Паунд Э. Стихотворения и избранные Cantos. Перевод З. Венгерова / Издательство Владимир Даль, 2003. — 888с.

Литература

• Алякринский О. «Вдохновенная математика» поэзии (Эзра Паунд в Лондоне) // Литературная учёба. 1990. № 1.
• Зверев A. M. «Деревенский умник». К портрету Эзры Паунда // Иностранная литература. 1991. № 2.
• Зверев А. М, Эзра Паунд литературная теория, поэзия, судьба // Вопросы литературы. 1970. № 6.
• Малявин В. В. Китайские импровизации Паунда. // Восток-Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1982. С.246-277.
• Eva Hesse: Ezra Pound. Von Sinn und Wahnsinn. Kindler, München 1978
• Eva Hesse: Die Achse Avantgarde-Faschismus. Reflexionen über Filippo Tommaso Marinetti und Ezra Pound. Arche, Zürich 1992, ISBN 3-7160-2123-7.
• Driscoll, John. The China Cantos of Ezra Pound: Thesis at Uppsala University. Uppsala, 1983.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/articles/50/1005038/1005038a1.htm Краткая биография] (недоступная ссылка с 15-06-2013 (3961 день) — история, копия)
• [kudryavitsky.narod.ru/imagists.html О Паунде и о других поэтах-имажистах]
• [kudryavitsky.narod.ru/imagists.html Четыре стихотворения из «Антологии имажизма» в пер. Анатолия Кудрявицкого]
• [www.stihi.ru/2009/10/04/5301.html Игорь Сибирянин «Эзра Паунд — поэт и фашист»]

Отрывок, характеризующий Паунд, Эзра

На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.