Саперстейн, Эйб

Эйб Саперстейн
Abe Saperstein
Имя при рождении:	Абрахам Майкл Саперстейн
Род деятельности:	спортивный менеджер, антрепренёр
Дата рождения:	4 июля 1902(1902-07-04)
Место рождения:	Лондон, Великобритания
Гражданство:	США
Дата смерти:	15 марта 1966(1966-03-15) (63 года)
Место смерти:	Чикаго, США
Отец:	Луис Саперстейн
Мать:	Анна
Награды и премии:	Баскетбольный Зал славы (1971) Международный еврейский спортивный зал славы (1976)

Абрахам Майкл (Эйб) Саперстейн (англ. Abraham Michael 'Abe' Saperstein; 4 июля 1902, Лондон — 15 марта 1966, Чикаго) — американский предприниматель, антрепренёр и спортивный менеджер. Многолетний владелец и менеджер (официально считается также создателем) баскетбольного шоу «Гарлем Глобтроттерс», основатель Американской баскетбольной лиги 1961—63 годов, член Баскетбольного Зала славы (с 1971 года) и Международного еврейского спортивного зала славы (с 1979 года).

Биография

Абрахам Саперстейн родился в 1902 году в Лондоне, став старшим сыном в еврейской семье эмигрантов из Польши, где помимо него было ещё восемь детей. В 1906 году его родители Луис и Анна Саперстейн перебрались в Чикаго, где Луис устроился на работу портным. в школьные годы Эйб, несмотря на небольшой рост и тщедушное телосложение, увлекался спортом, играя в бейсбол (где обычно играл на второй базе, обладая хорошей скоростью, но слабым ударом) и в баскетбол (в старших классах став одним из основных игроков школьной сборной «в легчайшем весе»). Он окончил школу в 1920 году, став первым в роду, кто получил законченное среднее образование.

За следующие шесть лет Эйб сменил несколько работ, в том числе не только в Чикаго, но его любовью оставался спорт, и к 24 годам он получил место тренера любительской баскетбольной команды «Чикаго Редс». Он также брался за работу менеджера и антрепренёра для других баскетбольных и бейсбольных команд, одной из которых стала негритянская баскетбольная команда «Савой Биг Файв». В дальнейшем несколько игроков этой команды обратились к Саперстейну снова: после раскола в составе они создавали новый коллектив, с которым они собирались выступать в городах Среднего Запада. Новой команде нужен был белый менеджер, в противном случае пятёрке чернокожих баскетболистов было бы нелегко найти команды, желающие с ними играть. Ещё одним шагом, сделанным с целью придания команде большей привлекательности для потенциальных соперников, было придуманное для неё имя «Гарлем Глобтроттерс»: оно намекало одновременно на то, что команда представляет не Чикаго, а Нью-Йорк — центр профессионального баскетбола в США, — и на то, что она уже успела побывать повсюду.

В первые годы своего существования, совпавшие с началом Великой депрессии «Гарлем Глобтроттерс» переезжали из одного маленького городка в другой вшестером на старом автомобиле «Форд-Т», делая между играми до 200 миль на скорости не более 30 миль в час, выступая номинально за 25 долларов за игру плюс 40 % от выручки, но фактически редко получая даже эту небольшую сумму. В городах, где выступали «Глобтроттерс», было трудно найти гостиницу, сдающую комнаты чернокожим, или закусочную, где их пустили бы за столик, поэтому ночеать приходилось за десятки километров от места игры, а питаться зачастую пончиками и бутербродами, купленными с прилавка. Команда проводила по 100-150 игр в сезон, и на третий год выступлений, когда напряжённый график обернулся травмами, Саперстейну в отсутствие запасных игроков пришлось вспомнить школьные годы и выходить на площадку самому, хотя реальной помощи чернокожим гигантам от 160-сантиметрового тренера было мало.

Однако даже такая работа, обеспечивающая пусть минимальный и ненадёжный, но заработок, в условиях Великой депрессии была лучше, чем никакой, и команда Саперстейна успешно пережила самые трудные годы. По мере того, как экономический кризис в США спадал, её благосостояние росло, в составе появились запасные игроки, Саперстейн обзавёлся вторым автомобилем, на котором перевозили оборудование и вещи игроков. В 1934 году Эйб, до этого деливший выручку наравне с игроками, стал фактическим владельцем «Глобтроттерс» и с этого времени выплачивал баскетболистам зарплату. Это привело к бунту лидеров старого состава, покинувших команду, но она пережила и это. В 30-е годы сформировался особый стиль «Глобтроттерс», в котором сочетались классная игра и элементы циркового шоу. В 1939 году команда заняла третье место на первом Всемирном профессиональном баскетбольном турнире в Чикаго, а на следующий год выиграла второй такой турнир, победив по ходу другую знаменитую гастрольную команду «Нью-Йорк Ренессанс». Это обеспечило команде Саперстейна национальную известность. В конце 40-х годов «Глобтроттерс» дважды обыграли ведущую команду НБА «Миннеаполис Лейкерс», а в 50-е годы представляли США в качестве «послов доброй воли» в крупномасштабных турне по всем континентам.

Одновременно с управлением «Гарлем Глобтроттерс» Эйб Саперстейн продолжал работу с другими командами, и не только в баскетболе. Он тесно сотрудничал с командами негритянских бейсбольных лиг и из одной из них — «Цинциннати Клоунс» — в начале 40-х годов привёл в «Глобтроттерс» будущего знаменитого центрового и шоумена Риса (Гуза) Татума. Позже он был одним из владельцев бейсбольных клубов «Кливленд Индианс» и «Сент-Луис Браунс», а также команды НБА «Филадельфия Уорриорз». В 50-е годы ходили слухи, что Саперстейну было обещано право приобрести первую же свободную франшизу НБА на Западном побережье, но этого не произошло.

Уже в 1959 году Саперстейн начал работать с владельцами клубов полупрофессиональной Национальной промышленной баскетбольной лиги (англ. National Industrial Basketball League, NIBL) над созданием реальной альтернативы НБА. В новую Американскую баскетбольную лигу вошли 8 клубов, в том числе представлявших города, где уже существовали команды НБА - Чикаго и Лос-Анджелес. Саперстейн стал комиссаром новой лиги, уступив права на принадлежавший ему клуб «Сан-Франциско Сейнтс» бывшему комиссару NIBL. Лига с самого начала столкнулась с серьёзными проблемами, главной из которых было отсутствие хороших стадионов, и многие предсказывали, что либо её игры не начнутся вообще, либо коллапс наступит в первые несколько недель. Тем не менее лига просуществовала до 1963 года, проведя свой первый сезон полностью и второй - частично. Второй сезон был прерван 31 декабря 1963 года после того, как к убыткам в размере миллиона долларов за первый год, с начала второго прибавилось ещё 250 тысяч долларов. Несмотря на недолгий срок жизни, АБЛ отметилась двумя нововведениями в правилах, вскоре перенятыми НБА: расширением штрафной зоны (которую уравняли в размерах с принятой в европейском баскетболе) и присуждением трёх очков за точный бросок из-за пределов этой зоны.

Эйб Саперстейн умер в Чикаго в марте 1966 года от сердечного приступа, не дожив до своего 64-го года рождения. Его пережили жена, Сильвия, и двое детей — сын Джеральд и дочь Элоиза, а также его мать Анна.

Признание заслуг

Прозванный «баскетбольным Барнумом» Эйб Саперстейн стал членом Баскетбольного Зала славы в 1971 году. Через восемь лет его имя было также включено в списки Международного еврейского спортивного зала славы. Помимо этого, Саперстейн является членом Национального еврейского спортивного зала славы США (с 2005 года) и Зала спортивной славы Чикаго.

Литература

• Murry R. Nelson. [books.google.ca/books?id=QaCrl_F_5cMC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Abe Saperstein and the American Basketball League, 1960-1963: The Upstarts Who Shot for Three and Lost to the NBA]. — Jefferson, NC: McFarland & Company, 2013. — ISBN 978-0-7864-7244-4.
• William A, Sutton. Saperstein, Abraham Michael // [books.google.ca/books?id=DDO3sdV6ytsC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Basketball: a biographical dictionary] / David L. Porter (Ed.). — Westport, CT: Greenwood Press, 2005. — ISBN 0-313-39502-3.

Ссылки

• [www.hoophall.com/hall-of-famers/tag/abraham-m-abe-saperstein Профиль] на сайте Баскетбольного Зала славы  (англ.)
• [www.jewishsports.net/BioPages/AbeSaperstein.htm Биография]  (англ.) на сайте Международного еврейского спортивного зала славы

• [www.lib.utexas.edu/taro/utcah/00442/cah-00442.html Архив «Гарлем Глобтроттерс» и Эйба Саперстейна] на сайте Техасского университета  (англ.)

Отрывок, характеризующий Саперстейн, Эйб

О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.