Эйвери, Текс
| Текс Эйвери | |
| Tex Avery | |
| Имя при рождении: |
Фредерик Бин Эйвери |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
26 августа 1980 (72 года) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
Текс Эйвери (англ. Tex Avery, полное имя — Фредерик Бин Эйвери (англ. Frederick Bean Avery), известен также как и Фред Эйвери) — американский мультипликатор, режиссёр-мультипликатор, актёр озвучивания.
Наиболее известен мультипликационными лентами, произведёнными в период т. н. «золотой эры голливудской мультипликации». Наиболее примечательны его работы, выполненные для студий Warner Bros. и MGM. Также Эйвери является создателем таких мультперсонажей как Даффи Дак, Багз Банни, Друпи, Чокнутый Бельчонок (Screwy Squirrel); принимал участие в разработке персонажей Порки Пиг и Чилли Вилли (последний для студии Уолтера Ланца). Влияние, оказанное Эйвери на мультипликацию как отрасль, можно проследить по работам большинства мультипликационных серий разных студий периода 1940—1950-х годов.
Стиль Эйвери кардинальным образом отличался от стиля доминировавшей в тот период на рынке мультипликации студии Уолта Диснея. Дисней придерживался принципов реализма и достоверности, Эйвери же считал, что предназначение анимации в том, чтобы показывать зрителю вещи, невозможные для кинематографа. Наиболее часто цитируется заявление Текса Эйвери о том, что «в мультике ты можешь делать всё», и его ленты часто это доказывали.
Также Эйвери часто сам принимал участие в озвучании своих фильмов. Как правило он произносил отдельные реплики, вроде фразы Санта-Клауса в «Who Killed Who?», но бывали и исключения. Так именно голосом Эйвери говорит персонаж Друпи в лентах «The Shooting of Dan McGoo», «Wild and Woolfy», «Northwest Hounded Police»[1].
Содержание
Биография
Ранние годы, начало карьеры
Эйвери вырос в своём родном городе Тейлор (штат Техас), в 1927 году он окончил North Dallas High School[2]. В его школе особой популярностью пользовалась фраза «What’s up, doc?», которую в 1940-х годах он популяризовал, вложив в уста Багза Банни.
Карьеру мультипликатора Эйвери начал на студии Уолтера Ланца Walter Lantz Productions, где в начале 1930-х годов он работал над мультипликационными сериями «Oswald the Lucky Rabbit» (Эйвери появляется в титрах как animator). За период своей работы на Ланца Эйвери сумел подняться до должности режиссёра и самостоятельно режиссировал две ленты.
Во время офисных дурачеств ему в левый глаз попала канцелярская скрепка, пущенная мультипликатором Чарльзом Хастингом[2]. Это вызвало частичную утрату зрения. Позже говорили, что лишившись бинокулярного зрения и возможности воспринимать глубину пространства, Эйвери получил своё уникальное ви́дение вещей и, как результат, разработал собственное причудливое направление анимации.
Termite Terrace — «термитная терраса»
В конце 1935 года Эйвери перешёл в студию Леона Шлезингера (Leon Schlesinger), которого он спустя некоторое время уговорил предоставить ему в распоряжение собственный отдел. Шлезингер выполнил просьбу, поставив Эйвери руководить подразделением мультипликаторов, в числе которых были Боб Клэмпетт и Чак Джонс. Также Шлезингер определил всё подразделение в 5-комнатное бунгало на отшибе, чтобы не нервировать предшественника Эйвери, мультипликатора Тома Палмера (которого Шлезингер собирался в ближайшее время уволить[3]).
Подразделение Эйвери приступило к работе над чёрно-белым циклом «Looney Tunes», вместо цветных «Merrie Melodies». Вскоре работники отдела нарекли свой квартал «термитной террасой» за очевидно высокую численность в этом районе термитов. Название «Termite Terrace» позже стало обозначать всю студию Шлезингера/Уорнеров, в основном потому что Эйвери и его команда стали теми людьми, которые определили будущее коллектива, получившего позднее известность как «The Warner Bros. cartoon».
Первой короткометражной лентой, созданной отделом Эйвери, стал мультфильм «Gold Diggers of ’49». В нём впервые на экране появляется поросёнок Порки Пиг, и именно с этого фильма начинаются эксперименты Эйвери в области мультипликации.
Создание звёзд «Looney Tunes»
Эйвери при поддержке Клэмпетта, Джонса и нового режиссёра Фрэнка Ташлина заложил фундамент для того стиля мультипликации, который смог низвергнуть The Walt Disney Studio с лидирующих позиций в производстве короткометражной анимации, и создал поколение мультперсонажей, чьи имена до сих пор у всех на слуху. Непосредственно сам Эйвери как режиссёр был глубоко причастен к производственному процессу: будучи по натуре перфекционистом, он придумывал шутки для короткометражек, периодически сам принимал участие в озвучании (стоит упомянуть его фирменный утробный смех), таймировал ленту (вплоть до того, что мог вырезать кадры из готового негатива, если фильм не укладывался в рассчитанный хронометраж).
Даффи Дак
Фильм «Porky’s Duck Hunt» (1937) представил зрителям персонажа по имени Даффи Дак, который нёс иную форму помешательства и дурачества, невиданных до тех пор в мультипликации масштабов. Даффи был совершенно неуправляем, он носился по экрану с двойной скоростью, вопил и говорил высоким, ускоренным голосом актёра Мела Бланка.
Багз Банни
Фильм Эйвери «A Wild Hare» (1940) считается первой мультипликационной лентой, в которой принимает участие персонаж, позднее получивший имя Багз Банни (до этого в короткометражных лентах фигурировали различные кролики, считающиеся предшественниками Багза Банни). Кролик, созданный Тексом Эйвери совместно с мультипликатором Робертом Маккимсоном[4], отличался хладнокровным нравом, он полностью контролировал себя и ситуацию. Также «A Wild Hare» впервые представила зрителям игру кролика в дуэте с лысым, мягкохарактерным и уступчивым Элмером Фаддом (который являлся переделанной версией Egghead, персонажа Эйвери, разработанного им для цикла «Looney Tunes»). Знаменитая реплика Багза Банни «What’s up, doc?» прозвучала впервые именно в фильме «A Wild Hare». Помещённый в потенциально опасную ситуацию беззаботный, спокойный кролик был принят публикой тепло, и Эйвери сделал фразу «What’s up, doc?» его неотъемлемым атрибутом.
Тем не менее, за время своей работы на студии Шлезингера Текс Эйвери закончил лишь четыре фильма с Багзом Банни: «A Wild Hare», «Tortoise Beats Hare», «All This and Rabbit Stew» и «The Heckling Hare». Последний также положил конец его отношениям со студией: Эйвери поссорился с продюсером из-за концовки мультфильма. В оригинальной версии Эйвери охотничий пёс и Багз Банни падают с высокого обрыва три раза подряд и перед тем, как упасть в третий раз, Багз оборачивался в камеру и произносил: «Держитесь за шляпы, друзья, сейчас всё пойдёт по-новой!» По непонятной причине эта шутка в то время была признана рискованной, Шлезингер был вынужден вмешаться (по некоторым данным, после личного распоряжения Джека Уорнера) и отредактировать концовку мультфильма. В урезанной версии пёс и кролик падают с обрыва дважды, фильм резко обрывается когда они тормозят возле самой земли и произносят, глядя в камеру: «А мы вас надули, да?»
Разъярённый Эйвери вскоре покинул студию, оставив незавершёнными три фильма: «Crazy Cruise», «The Cagey Canary», «Aloha Hooey». Работу над лентами закончил Боб Клэмпетт.
Разговоры про животных
За время работы у Шлезингера Эйвери разработал технологию анимации губ, совмещённых в кадре с живым видео животных. Шлезингера идея не заинтересовала, и Эйвери предложил её своему другу Джерри Фэйрбэнксу (Jerry Fairbanks), продюсировавшему цикл «Unusual Occupations» для Paramount Pictures. Фэйрбэнкс идею оценил и в производство была запущена серия короткометражных фильмов «Speaking of Animals and Their Families». Покинув Warner Bros., Эйвери устроился на Paramount и работал там над первыми тремя фильмами серии, пока не перешёл в MGM.
Metro-Goldwyn-Mayer
В 1942 году Эйвери устраивается на работу в MGM, в подразделение короткометражного анимационного кино под руководством Фреда Куимби (Fred Quimby). Эйвери, испытывавший ранее постоянное давление со стороны Шлезингера, почувствовал себя творчески свободным и теперь его креативность достигла своего пика. Его мультфильмы стали известны своим абсолютным безумием, сумасшедшей динамикой и склонностью играть средствами мультипликации. Помимо этого, MGM смогла предложить Эйвери бо́льший бюджет и более высокий уровень производства, нежели был на студии Шлезингера. Вдобавок команду Эйвери дополнили ушедшие от Диснея после забастовки 1941 года опытные мультипликаторы Престон Блэйр и Эд Лав (Ed Love).
Все эти перемены очевидно пошли на благо работе Эйвери: его первый короткометражный анимационный фильм, созданный на базе MGM, «Blitz Wolf», пародировавший Гитлера, в 1942 году номинировался на «Оскара» как лучший короткометражный фильм.
Наиболее известный из персонажей Эйвери, созданных им на MGM — пёс Друпи, дебютировавший в фильме 1943 года «Dumb-Hounded». Droopy (буквально — унылый) первоначально звался «Happy Hound» (счастливый пёс), он представлял собой спокойного, миниатюрного, медленно передвигающегося и медленно говорящего пса, который, тем не менее, в конце фильма неизменно оказывался в выигрыше.
Начиная с 1943 года Текс Эйвери создал серию мультфильмов с погонями и спасением «девицы в беде». Так фильм «Red Hot Riding Hood» представил сексуальную героиню, которая не получила имени, зато завоевала сердца зрителей, давших ей прозвище «Red» (Рыжая). Различные по исполнению вариации этой героини позже встречались в других фильмах Эйвери. Среди примечательных лент периода работы на MGM чаще других называются: «Bad Luck Blackie», «Magical Maestro», «Lucky Ducky», «King-Size Canary».
Эйвери начал карьеру на MGM, используя яркие, насыщенные цвета и реалистичные фоны, но затем медленно отошёл от этого стиля к более экспрессивному, хаотичному, менее реалистичному методу изобразительного искусства. Более поздние его работы тяготеют к стилю студии UPA (United Productions of America), они хорошо отображают вставшую перед Эйвери необходимость урезать бюджет лент, а также его собственное желание оставить реализм и создавать мультфильмы, которые не имели бы связи с реальным миром или кинематографом. В этот период он создаёт ряд фильмов на футуристическую тему: «The House of Tomorrow», «The Car of Tomorrow», «The Farm of Tomorrow» и «T.V. of Tomorrow».
В начале 1950-х Эйвери взял годовой отпуск, устроив себе отдых от MGM. На протяжении этого года командой Эйвери руководил аниматор Дик Ландай (незадолго до этого ушедший из студии Уолтера Ланца). Вернувшись к работе в октябре 1951-го, Эйвери завершил два последних своих мультфильма периода его работы на MGM: «Deputy Droopy» и «Cellbound». Сорежиссёром обоих фильмов стал аниматор Майкл Ла (Michael Lah). Эйвери покинул MGM в 1953 году и вернулся на студию Уолтера Ланца.
После MGM
Вернувшись на студию Ланца, Эйвери за период с 1954-го по 1955-й снял четыре мультфильма: «Crazy Mixed-Up Pup», «Shh-h-h-h-h», «I’m Cold», «The Legend of Rockabye Point», которые определили характер нового персонажа — пингвинёнка Чилли Вилли. И хотя две из четырёх этих лент номинировались на Оскара, Эйвери ушёл от Ланца из-за разногласий по вопросу оплаты труда, эффектно завершив свою карьеру мультипликатора.
Позже он всё же вернулся к анимации в телевизионной рекламе, наиболее известна из его коммерческих работ реклама средства от насекомых «Raid» 1960-х годов (в которой мультипликационные насекомые, опрысканные из аэрозольного баллончика, кричат: «Рэйд!» и взрываются). Также Эйвери делал рекламные ролики для фруктовых напитков «Kool-Aid» с использованием персонажей Warner Bros., которых он создал во времена «термитной террасы».
На протяжении 1960-х и 1970-х годов Эйвери переживал сильную непрекращающуюся депрессию, несмотря на то, что он продолжал пользоваться уважением и почётом за свои предыдущие работы. Его последним работодателем была студия Hanna-Barbera Productions, на которой он писал шутки для субботних утренних шоу, таких как клон Друпи Kwicky Koala.
26 августа 1980 года в возрасте 72 лет Эйвери скончался в госпитале Св. Иосифа в Бербанке, Калифорния. Причиной смерти стал рак лёгкого, развившийся у Эйвери за год до смерти. Эйвери похоронен на кладбище Форест-Лаун в Голливуд-Хиллз.
Список фильмов, над которыми Эйвери работал в качестве режиссёра или сорежиссёра
Warner Bros. (1935—1941)
|
|
|
Paramount (1941)
- Speaking of Animals Down on the Farm (1941)
- Speaking of Animals Down in a Pet Shop (1941)
- Speaking of Animals Down in the Zoo (1941)
MGM (1942—1954)
Walter Lantz (1954)
- Crazy Mixed Up Pup / Сумасбродство по-собачьи (1954)
- I’m Cold / Мне холодно (1954) / (Чилли Вилли)
- Легенда Рокабей Пойнта / The Legend of Rockabye Point (1955) / (Чилли Вилли)
- Sh-h-h-h-h-h (1955)
Напишите отзыв о статье "Эйвери, Текс"
Примечания
- ↑ Adamson, Joe, «Tex Avery: King of Cartoons», New York: De Capo Press, 1975.
- ↑ 1 2 [www.imdb.com/name/nm0000813/bio «Tex Avery: Mini-biography» at Internet Movie Database].
- ↑ [www.asifa-hollywood.org/2005_03_01_blogarch.html International Aminated Film Society].
- ↑ «Bugs Bunny: 50 Years and Only One Grey Hare», by Joe Adamson (1990), Henry Holt, ISBN 0-8050-1855-7.
Ссылки
- [www.texavery.com Tex Avery Tribute]
- [keyframeonline.com/CastCrew/Tex_Avery/4293/The Animation of Tex Avery] на сайте [keyframeonline.com/ Keyframe, the Animation Resource]
- [www.cottet.org/avery/avery.en.htm Tex Avery at MGM’s (1942—1955)]
- [www.modemac.com/wiki/The_Compleat_Tex_Avery Обзор «The Compleat Tex Avery»], выпущенного в 1993 году коллекционного сборника фильмов, снятых Эйвери на студии MGM
- [animated-views.com/2007/droopy-theatrical-collection/ Обзор «Tex Avery’s Droopy: Complete Theatrical Collection»] на сайте [animated-views.com/ Animated Views: animation review, commentary and opinion]
- [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=pis&GRid=1150&PIgrid=1150&PIcrid=7975&PIpi=94619& Изображение надгробья на могиле Текса Эйвери]
- [shadocontrol.bravehost.com/redhot.htm Tribute to Tex Avery’s Red]
Отрывок, характеризующий Эйвери, Текс
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
