Юнсон, Эйвинд

Эйвинд Юнсон
Eyvind Johnson
Дата рождения:	29 июля 1900(1900-07-29)
Место рождения:	Свартбьёрнсбюн, Норрботтен, Швеция
Дата смерти:	25 августа 1976(1976-08-25) (76 лет)
Место смерти:	Стокгольм, Швеция
Гражданство:	Швеция Швеция
Род деятельности:	прозаик
Язык произведений:	шведский
Премии:	Нобелевская премия по литературе (1974)

Эйвинд Улуф Вернер Юнсон (швед. Eyvind Olov Verner Johnson; 29 июля 1900 — 25 августа 1976) — шведский писатель. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1974 года «За повествовательное искусство, прозревающее пространство и время и служащее свободе».

Жизнеописание

Родился в селе Свартбьёрнсбюн (швед. Svartbjörnsbyn ), неподалеку от города Буден в лене Норрботтен. В семье было шесть детей. Работавший каменщиком отец заболел силикозом, и четырехлетнему Эйвинду пришлось воспитываться у бездетных дяди и тети до 14 лет. Начав самостоятельную жизнь, юноша с 1915 по 1919 сменил несколько профессий. Переехав в Стокгольм, устроился работать на завод Эрикссона. В то же время агитировал за социализм и писал статьи для левой прессы. В 1920 году произошла забастовка, и Юнсон попробовал зарабатывать на жизнь изящной словесностью. Результаты были неутешительны, но вместе с другими литераторами он основал журнал «Наша современность» (швед. Vår Nutid), который напечатали в 6 номерах. Затем он стал членом Общества писателей будущего, которые называли себя «Зелёные» (швед. De Gröna).

С осени 1920 по осень 1921 вместе с двумя-тремя друзьями он косил сено и заготовлял лес на маленькой ферме в Уппланде, где было свободное время читать и писать.

Осенью 1921 года Юнсон посетил Берлин, а через несколько месяцев — Париж. Там писал для шведских газет, был рабочим и мойщиком посуды в большом отеле возле Северного вокзала в Париже. Снова перебрался в Берлин, где жил до осени 1923 года, а затем вернулся в Швецию.

Первую книгу — сборник рассказов «Четверо чужеземцев», опубликовали осенью 1924 года. После зимней поездки на север Швеции Юнсон написал вторую книгу, которую опубликовал осенью 1925 года. В это время он снова находился во Франции, где прожил следующие 5 лет. В 1927 Юнсон женился на Осе Кристофферсен. Их сын родился в Туре в 1928 году. В 1930 году семья вернулась на родину.

Его первые три романа «Тиманы и справедливость» («Timans och rättfärdigheten», 1925), «Город во тьме» («Stad i mörker», 1927) и «Город в свете» («Stad i ljus», 1928) во многом подражательны по стилю и содержанию. Чувствуется влияние новых идей и стилевых находок Андре Жида, Марселя Пруста, Джеймса Джойса, Зигмунда Фрейда и Анри Бергсона.

В 1936 году умерла жена Юнсона, и через два года он женится на Силле Франкенгойзер, писательнице и переводчице, от которой имел троих детей. В результате супружеского профессионального сотрудничества появились шведские переводы произведений Камю, Франса, Сартра, Ионеско, а также датских, немецких и английских писателей.

В 1938 году Юнсон издал книгу «Ночное учение» («Nattövning») в которой подверг критике нацизм. В годы Второй мировой войны он совместно с Вилли Брандтом издавал газету норвежского Сопротивления «Рукопожатие» (швед. Håndslag). В 1941—1943 годах Юнсон писал трилогию «Крилон. Роман о возможном» (швед. Krilontrilogin), посвященный аллегорической борьбе со злом.

После войны писатель стал в резкую оппозицию коммунистическому сталинскому режиму. В 1946 году он издал роман «Прибой» («Strändernas svall»), известный в английском переводе как «Возвращение в Итаку: Пересказ „Одиссеи“ как современного романа» (англ. Return to Ithaca: The Odyssey Retold as a Modern Novel). Юнсон использовал поэму Гомера для оценки проблем XX века. Этот роман считают величайшим произведением Юнсона.

Став представителем Швеции в ЮНЕСКО, в конце 1940-х годов Юнсон путешествовал по Европе. 1949 году написал роман «Мечты о розах и пламени» («Drömmar om rosor och eld», 1949), в котором рассказал о суде над ведьмами в Лудене во Франции XVII века (этот сюжет использовал также Кшиштоф Пендерецкий в опере «Дьяволы из Лудена»).

В 1953 году Юнсон получил почётную степень доктора Гётеборгского университета. После выхода в свет романа «Тучи над Метапонтом» («Molnen over Metapontion», 1957) по мотивам «Анабасиса Кира» Ксенофонта Юнсон был избран членом Шведской академии. Роман «Эпоха его величества» (швед. Hans Nådes tid, 1960) о восприятии тоталитаризма жителями страны, которую завоевал Карл Великий, принес Юнсону литературную премию Северного совета в 1962 году.

В произведении «Роман о заключенных» («Några steg mot tystnaden», 1973), автор провел параллель между варварскими обычаями старины и теми, что приняты в якобы цивилизованном ХХ столетии.

В 1974 году Юнсон стал лауреатом Нобелевской премии по литературе «За повествовательное искусство, прозревающее пространство и время и служащее свободе». Эту награду он разделил со своим соотечественником Харри Мартинсоном. Такое решение принято после острого спора членов Нобелевского комитета. Тогда же лауреатами могли стать Владимир Набоков, Сол Беллоу и Грэм Грин.

Эйвинд Юнсон умер в Стокгольме в возрасте 76 лет.

Произведения

Из 46 написанных им книг 30 были романами.

• De fyra främlingarna (1924) — «Четверо чужеземцев»
• Timans och rättfärdigheten (1925) — «Тиманы и справедливость»
• Stad i mörker (1927) — «Город во тьме»
• Stad i ljus (1928) — «Город в свете»
• Minnas (1928) — «Воспоминания»
• Kommentar till ett stjärnfall (1929) — «Комментарии к падению звезды»
• Avsked till Hamlet (1930) — «Прощание с Гамлетом»
• Natten är här (1932) — «Наступила ночь»
• Bobinack (1932) — «Бобинак»
• Regn i gryningen (1933) — «Дождь на рассвете»
• Än en gång, Kapten! (1934) — «Еще раз, капитан!»
• Romanen om Olof: — Цикл романов об Улуфе

1. Nu var det 1914 (1934) — «Это было в 1914-м»
2. Här har du ditt liv! (1935) — «Вот она, твоя жизнь!»
3. Se dig inte om!(1936) — «Не оглядывайся!»
4. Slutspel i ungdomen (1937) — «Эндшпиль смолоду»

• Nattövning (1938) — «Ночное учение»
• Den trygga världen (1940) — «Надежный мир»
• Soldatens återkomst (1940) — «Возвращение солдата»
• Krilonromanen: — «Крилон. Роман о возможном»:

1. Grupp Krilon (1941) — «Группа Крилона»
2. Krilons resa (1942) — «Путешествие Крилона»
3. Krilon själv (1943) — «Крилон собственной персоной»

• Sju liv (1944) — «Семь жизней»
• Strändernas svall (1946, för teater 1948) — «Прибой»
• Dagbok från Schweiz (1949) — «Дневник из Швейцарии»
• Drömmar om rosor och eld (1949) — «Мечты о розах и пламени»
• Lägg undan solen (1951) — «Отодвинь солнце»
• Romantisk berättelse (1953) — «Романтическое повествование»
• Tidens gång (1955) — «Течение времени»
• Vinterresa i Norrbotten (1955) — «Зимняя прогулка в Норрботтене»
• Molnen över Metapontion (1957) — «Тучи над Метапонтом»
• Vägar över Metaponto — en resedagbok (1959) — «Пути через Метапонт — дорожные записки»
• Hans Nådes tid (1960) (ingår i Världsbiblioteket) — «Эпоха его величества» (этот роман отнесён ко «Всемирной библиотеке» — списку ста лучших произведений мировой литературы, которые определяет голосование экспертов из нескольких учреждений, в том числе Шведской академии, книготорговцев, библиотекарей и просто читателей)
• Spår förbi Kolonos — en berättelse (1961) — «Следует мимо Колонна — рассказ»
• Livsdagen lång (1964) — «Течение жизни»
• Stunder, vågor — anteckningar, berättelser (1965) — «Часы, волны — записки, рассказы»
• Favel ensam (1968) — «Фавель в одиночестве»
• Resa i hösten 1921 (1973) — «Путешествие осенью 1921-го»
• Några steg mot tystnaden (1973) — «Несколько шагов навстречу тишине» («Роман о заключенных»)

Издания на русском

Эйвинда Юнсона сравнительно мало переводили. Помимо изданий на русском языке, известно восемь его произведений на немецком, четыре — на английском, одно — на венгерском и одно — на украинском.

• Зимняя игра. М.: Известия, 1986 г. Серия: Библиотека журнала «Иностранная литература»
• Избранное. М.: Радуга, 1988 г. ISBN 5-05-002287-8
• Прибой и берега. М.: Вагриус, 1995 г. Серия: Архив Вагриус. ISBN 5-7027-0171-2
• Прибой и берега. М.: Вагриус, 1997 г. Серия: Современная проза. ISBN 5-7027-0502-5

Награды и отличия

• 1936 — Большая премия Девяти
• 1944 — Премия Сикстена Хеймана
• 1951 — Премия Доблоуга
• 1953 — Почетный докторат Гётеборгского университета
• 1956 — Большая поощрительная литературная премия
• 1958 — Премия BMF
• 1960 — Премия Доблоуга
• 1962 — Литературная премия Северного Совета
• 1967 — Övralidspriset
• 1974 — Нобелевская премия по литературе
• 1974 — Большая поощрительная литературная премия за роман

Ссылки

• Йонсон Эйвинд — статья из Большой советской энциклопедии.
•  (англ.) [www.nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1974/johnson-bio.html Биография Эйвинда Юнсона на сайте Нобелевской премии]
• [n-t.ru/nl/lt/johnson.htm Йонсон (Johnson), Эйвинд] — электронная библиотека «Наука и техника»
• [www.livelib.ru/author/270 Эйвинд Юнсон]. livelib.ru. Проверено 13 июля 2012. [www.webcitation.org/69iMbhlrr Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/YUNSON_EVIND.html Юнсон, Эйвинд]. Энциклопедия Кругосвет. Проверено 13 июля 2012. [www.webcitation.org/69iMcaUyF Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
• [dic.academic.ru/dic.nsf/es/1419/%D0%AE%D0%BD%D1%81%D0%BE%D0%BD Юнсон Эйвинд] в Энциклопедическом словаре, 2009

Предшественник: Нильс Анлунд

Шведская академия, кресло № 11 1957—1976

Преемник: Ульф Линде

Отрывок, характеризующий Юнсон, Эйвинд

На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.