Эйрик I Кровавая Секира

Эрик I Кровавая Секира норв. Eirik Blodøks
король Норвегии
930 — 934
Предшественник:	Харальд I Прекрасноволосый
Преемник:	Хакон I Добрый
Рождение:	885(0885)
Смерть:	954(0954)
Род:	Хорфагеры
Отец:	Харальд I Прекрасноволосый
Мать:	Рагнхильда Эйриксдоттер
Супруга:	Гунхильда Мать Конунгов
Дети:	сыновья: Гамле, Гутторм, Харальд II Серая Шкура, Рагнфрёд, Эрлинг, Гудрёд, Сигурд, Рёгнвальд дочь: Рагнхильда

Эрик I Кровавая Секира (норв. Eirik Blodøks; 885—954) — король (конунг) Норвегии в период с 930 по 934 годы, сын Харальда I Прекрасноволосого, отец короля Харальда II Серая Шкура, представитель династии Хорфагеров. Был свергнут в 934 году своим братом Хаконом Добрым.

Король Нортумбрии (Йорка) в 947–948 и 952–954.

Своё прозвище «Кровавая Секира» Эрик получил за многочисленные злодеяния. В одном из латинских текстов его назвали fratris interfector — «братоубийца».

Биография

Эрик был любимым сыном Харальда Прекрасноволосого. Он подолгу жил вместе с отцом, и тот не скрывал, что хочет сделать Эрика своим преемником. Эрик был высок, статен, красив и очень воинственен, но необузданно жесток, неприветлив и неразговорчив.

Около 920 года Эрик направился в поход в Бьярмаланд. По возвращении он явился к своему брату Бьёрну Мореходу и потребовал, чтобы тот отдал ему подати и налоги, которые причитались королю Харальду Прекрасноволосому с жителей Вестфолла. Но по обычаю, Бьёрн сам отвозил подати королю или отсылал их ему со своими людьми. Он хотел сделать так и в этот раз, и не отдал податей Эрику. Не добившись своего, Эрик уехал из города. Когда же Бьёрн направился в Сэхейм, Эрик отправился за ним, напал на него во время обеда, и убил.

В 930 году Эрик получил власть от состарившегося отца, и старый король Харальд ещё успел окропить водой новорождённого сына Эрика и провозгласить, что тот будет править Норвегией после Эрика.

На следующую зиму после кончины Харальда Прекрасноволосого Эрик взял все подати, причитавшиеся королю в центре страны. Его брат Олаф собрал подати в Викене, а другой брат Сигрёд — в Трёнделаге. Эрик был очень рассержен этим и решил силой восстановить единовластие в стране. Собрав большую армию, он погрузил её на корабли и отплыл в Викен. Благодаря попутному ветру он добрался туда раньше, чем до братьев дошли вести о начавшемся походе. Благодаря численному превосходству он разбил Олафа и Сигрёда в сражении. Оба брата погибли, и Эрик подчинил себе Викен.

Тем временем в Норвегию вернулся Хокон, воспитывавшийся в Англии у короля Этельстана, и провозгласил себя конунгом в Тронхейме. Благодаря репутации человека доброго и справедливого, он собрал большую дружину. На его сторону встало много людей, обиженных Харальдом и Эриком. Вскоре Эрик понял, что не сможет противостоять Хокону. С немногочисленной дружиной он сел на корабли и отплыл на Запад. Сначала он высадился на Оркнейских островах и собрал там большое войско. С ним он отправился на север Англии. В память о дружбе с Харальдом король Этельстан предложил Эрику владеть Нортумбрией, где со времён Рагнара Лодброка большинство населения составляли викинги. Взамен Эрик обещал защищать Англию от набегов скоттов. Однако в 939 году Этельстан скончался и королём Англии стал его брат Эдмунд I, который не любил норманнов, и захотел посадить в Нортумбрии другого правителя. Снова собрав большую армию, Эрик отправился в поход в Ирландию. Там он сразился с местным конунгом Олафом, но у того было численное превосходство. Эйрик и многие его конунги пали в бою. Узнав о гибели мужа, Гунхильда с сыновьями уехали из Нортумбрии, взяв с собой всех, кто готов был за ними последовать. Они подчинили себе Оркнейские острова и стали там жить, совершая летом набеги на Шотландию и Ирландию.

Культурные аллюзии

• Эрик Кровавая Секира является второстепенным героем второй и четвертой книг пенталогии Филиппа Хосе Фармера «Мир реки».
• Эрик Кровавый выступает в качестве главного героя в фильме "Королевство викингов" (2013)

Литература

• Джонс Гвинн. Викинги. Потомки Тора и Одина. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 445 с. — ISBN 978-5-9524-3095-2.

Отрывок, характеризующий Эйрик I Кровавая Секира

– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.