Эйрих

Эйрих готск. 𐌰𐌹𐍅𐌰𐍂𐌴𐌹𐌺𐍃 (Aiwareiks), лат. Euricus, Evaricus, Erwig<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гравюра XVIII века</td></tr>
король вестготов
466 — 484
Предшественник:	Теодорих II
Преемник:	Аларих II
Вероисповедание:	христианин арианского толка
Смерть:	484(0484) Арль
Род:	Балты
Отец:	Теодорих I
Супруга:	Рагнахильда
Дети:	сын: Аларих II

Эйрих (Эврик, Эврих; умер в 484) — король вестготов в 466—484 годах.

Биография

Первые годы правления

Эйрих был четвёртым сыном Теодориха I. Он достиг престола, убив своего брата Теодориха II.

Первые годы правления Эйриха ознаменовались значительным оживлением дипломатической активности, направленной, вероятнее всего, против Римской империи. В 466 и 467 годах его послы едут к свевам, к вандалам и к императору Византии Льву I, и это свидетельствует о трёх сторонах, с которыми Эйрих вынужден был считаться. Что при этом обсуждалось, не известно. Во всяком случае, когда римляне в 467 году стали угрожать Карфагену, то, как готские, так и последовавшие за ними свевские послы удалились столь поспешно, что это было похоже на бегство. Видимо, их совесть была не совсем чиста, и это кое-что говорит о содержании их поручений. Эйрих сложил с себя статус федерата, и всё же его политика альянсов не принесла ощутимых результатов.

Однако широкомасштабные планы по заключению союзов с другими племенами показывают, что Эйрих собирался продолжать и даже развивать политику расширения пределов своего государства, основы, которой были заложены его предшественниками.

События в Галлии

В том же 467 году римским императором стал Прокопий Антемий — ставленник императора Византии Льва I. Новый император прибыл из Восточной империи, и поначалу его, как «гречишку» и «запальчивого галата» (слово «грек» в военной среде было бранным и применялось к «тряпкам» и трусам), не воспринимали всерьёз. На самом деле Антемий был способным военачальником. В своё время он боролся с паннонскими остготами и сразу понял, насколько опасен Эйрих. В Галлии бретоны, бургунды, наследники Эгидия — Павел и Сиагрий, вместе с салическими и, возможно, даже с рейнскими франками должны были образовать мощную антиготскую коалицию, которую император собирался усилить регулярным войском из Италии. К югу от Пиренеев такой союз намечалось заключить со свевами и римским населением Испании. Но хотя этот план с точки зрения императора был весьма хорош, выполнялся он медленно и несогласованно. Плачевный конец грандиозного римского наступления на вандалов настолько окрылил Эвриха, что он уже в 468 году начал войну в Испании. По словам Исидора Севильского он «без задержки начал грандиозное и разрушительное наступление на Лузитанию».

Свевский король Ремисмунд ещё пытался выступить посредником, но неудачливые свевские послы чуть было не встретились на обратном пути с готским войском, — настолько быстро действовал Эйрих. Готы с ходу захватили Мериду. Но как готы не торопились, они не успели «защитить» Лиссабон от свевов — ведь осаждённые и осаждавшие заранее договорились между собой. Римский командующий обороной передал город свевам и вскоре после этого во главе посольства своих бывших врагов поехал к императору Антемию умолять о помощи против готов.

В том же 468 году префект Галлии Арванд, не признавший «греческого императора» Антемия, изменил ему и заключил союз с готским королём. Он предложил Эйриху напасть на бретонов на Луаре, не заключать никакого мира с императорским правительством и разделить Галлию между готами и бургундами. О римлянах и о франках Северной Галлии речи не было — то ли их недооценивали, то ли не любили, то ли и то и другое вместе.

Указанный Арвадом враг готов был разбит первым. Бретонский король Риотам с двенадцатитысячным войском высадился с кораблей и прибыл в окрестностях Буржа, чтобы попытаться защитить римскую провинцию Аквитанию Первую с Лауры. Ему навстречу поспешил король Эйрих, ведя за собой бесчисленное войско. Ещё до того, как римляне соединились с бретонами, при Деоле (ныне предместье города Шатору на Эндре) произошла битва, в которой бретоны потерпели поражение. Остаткам их войска пришлось бежать к бургундам, в то время римским федератам. Второй рубеж римской обороны ещё держался. Там находился Павел с его франками под началом Хильдерика. Возможно, поэтому, хотя вестготы и смогли закрепиться на этой территории, на первых порах сами Тур и Бурж остались римскими. Однако вскоре Павел погиб в бою с саксами при Анжере.

Теперь Эйрих повернул войска против римской Южной Галлии, добившись наибольших успехов, прежде всего, на побережье Средиземного моря и в 470 году выйдя к Роне. Между тем император Прокопий Антемий в Италии напрягал все силы, чтобы удержаться на престоле против своего патриция и зятя Рицимера. Насколько важной была для него война с готами в Галлии, показывает тот факт, что малейшее ослабление напряжённости в отношениях с Рицимером Амтемий использовал, чтобы послать римское войско через Альпы (последнее римское войско, вступившее в Галлию). Эйрих перешёл Рону и уничтожил императорскую армию, все командиры которой, в том числе и родной сын императора, погибли (начало лета 471 года). Теперь дорога на юг Галлии была открыта для готов: их воины появились в окрестностях Арля, Рьё, Авиньона, Оранжа, Апса, Валанса и Сен-Поль-Труа-Шато. В этот момент бургунды, наконец, вспомнили о своём долге федератов и оттеснили захватчиков с земель на левом берегу реки Роны южнее Валанса. Отступая, готы применили тактику выжженной земли. Последствием этого был жестокий голод среди римского населения. В руки вестготам очень быстро попали и остальные части провинции Аквитании Первой; только в Клермоне бывший префект Рима и теперешний епископ Сидоний Аполлинарий вместе с Экдицием, сыном императора Авита, оказывали ожесточенное сопротивление вплоть до 475 года.

Войны в Испании

В 472 и 473 годах два войска готов снова начали наступление на юге, в Испании — одно захватило Памплону и Сарагосу, другое заняло приморские города и столицу провинции — Таррагону. Теперь сложно установить, как именно протекало завоевание. Сопротивление и здесь оказывала только знать, так как Римская империя уже была не в состоянии вмешаться в эти события. Одним из двух командующих восточным войском был вестготский герцог Испании Винцентий. Не прошло ещё десяти лет с тех пор, как он командовал здесь в качестве римского герцога Таррагоны. Теперь же он воевал против знати долины Эбро, против собственной страны. В битве на открытой местности было сломленно последнее иберо-римское сопротивление. За исключением свевского северо-запада и нескольких баских округов на севере, вся Испания оказалась под властью готов.

Подчинение Галлии

Теперь снова наступила очередь Оверни. Эйриху нужен был Клермон: эта область вклинивалась между завоёванными им землями, предоставляя бургундам коридор для набегов. Король, по словам Сидония, скорее отказался бы от септиманского побережья Средиземного моря, чем от Оверни.

Цели галльской кампании Эйриха с самого начала были известны как друзьям, так и врагам: вся земля между Атлантикой, Луарой и Роной должна была принадлежать готам. Хронология событий между 471 и 475 годами, когда король фактически достиг своей цели, сомнительна. В 473 году в руках готов оказались Арль и Марсель, но никаких подробностей об этом не известно. Известно, что к нападению на римлян вестготского короля, так же как и остготского короля Видимира I, подбивал и вандальский король Гейзерих. Богатое сведениями предание, связанное с войной в Оверни, также искажает картину событий и затрудняет их оценку. Но городской округ Клермона был только частью галльской войны, более того — лишь одной из восьми провинций Аквитании Первой. Большинство из них, якобы даже семь остальных, были в руках Эйриха до 475 года. Ведь король, вероятно, уже в 471 году назначил наместником Аквитании I, а именно городов Тулуза, Безье, Ним, Агд, Магалон, Лодев и Юзес, герцога Виктория, тоже римлянина и ортодокса-никейца, как и испанский Винцентий. Война в Галлии шла из года в год, летом и зимой, с такой беспримерной ожесточённостью, что готы якобы отрубали головы собственным убитым соплеменникам или сжигали их, чтобы скрыть потери.

Согласно Григорию Турскому, Эйрих начал в Галлии жестокие гонения на христиан. Повсеместно он убивал не согласных с его арианским учением, священников бросал в темницы, епископов отправлял в изгнание или закалывал мечом. А самые входы в священные храмы он приказал засадить терновником, конечно, для того, чтобы, редко посещая храмы, христиане забыли истинную веру. Во время этих гонений были сильно разорены города Новемпопулании и обе Аквитании. Сидоний в письме, откуда Григорий позаимствовал сюжет рассказа, называет девять городов Аквитании, подвергшихся разорению: Бордо, Родез, Перигё, Лимож, Жаволь, Комменж, Оз, Базас и Ош.

В 473 году император Глицерий, вторгшийся в Италию, побудил отряд остготов во главе с Видимиром I, который перед тем со своей дружиной тщетно пытался поддержать императора Антемия в борьбе с Рицимером, уйти в Галлию, что повлекло за собой их присоединение к вестготам.

Мирный договор с римлянами

Весной 475 года после двух провалившихся попыток посредничества в Тулузу прибыл епископ Эпифаний Павийский. У него было четкое поручение от императора Непота — при любых обстоятельствах заключить мир. Заключая новый договор, Непот таким образом смирился с завоеваниями Эйриха, не отказываясь, тем не менее, от правовых притязаний на галльскую префектуру. Многократно обещанная независимость Вестготского королевства не получила в договоре Непота никакого государственно-правового обоснования.

Согласно биографу епископа Эпифания Эннодию, стороны сошлись на формуле, в соответствии с которой император удовлетворялся тем, что при обращении к нему вестготского короля будет именоваться «другом», хотя ему подобает обращение «господин». Римляне против воли овернской аристократии оставляли Клермон и захваченные вестготами земли. Экдиция отозвали из Галлии. Клермон переходил во владение готов. Викторий, который лично взял этот город, сделал его своей резиденцией. Саму же столицу провинции — Бурж — сочли, по-видимому, слишком открытой для административного центра. Под римской властью теперь осталась только область к востоку от Роны и к югу от Дюранса с главным городом Арлем.

Викторий же, очевидно, и отдал приказ о высылке Сидония Аполлинария, хотя он был его родственником. Сидоний Аполлинарий около двух лет провёл в заточении в крепости Ливия под Каркассоном. Но, вернувшись, Сидоний успешно сотрудничал с герцогом Викторием, пока того не низложили из-за внутриовернских противоречий. Когда Викторий в 479 году приказал убить некого представителя овернской знати, ему самому пришлось бежать в Италию, где его ждал печальный конец. В Риме, ведя распутный образ жизни, он был побит камнями. Вместе с Викторием спасался бегством не кто иной, как Аполлинарий, сын Сидония.

Падение Западной Римской империи

Заключённый в 475 году мирный договор с Римом не просуществовал и года, как эта Империя прекратила своё существование. Патриций Флавий Орест, который после ухода Экдиция со сцены должен был держать вестготов в страхе, ещё в 475 году изгнал законного императора Непота и возвёл в императоры собственного сына Ромула Августула. В 476 году региональное войско федератов провозгласило королём Одоакра. Орест был убит, а Ромул низложен. С италийским королём Одоакром Эйрих не заключал никакого договора, и галльская война началась снова. Правда, бургунды — как верные императорские федераты — попытались по мере сил сдержать экспансию Эйриха. Однако эта попытка ни к чему не привела, и вестготы осенью 476 года захватили левобережный Прованс, и взяли Арль, столицу римской Галлии.

Вероятно, на это время приходится и смерть герцога Винцентия. Он был направлен Эйрихом в Италию в качестве главнокомандующего. Здесь он сражался во главе вестготской армии и погиб в бою с полководцами, носившими, восточногерманские имена — Алла и Синдила. Если оба они были военачальниками Одоакра, то это событие, очевидно, следует датировать 476 годом. Во всяком случае, к 477 году Одоакр признал галльские завоевания Эйриха.

Итоги войн Эйриха

Завоеванием Прованса закончилась вестготская экспансия в Галлии. По всей видимости, Эйрих отказался от старых планов покорить всю Галлию. Вероятно, причину следует искать в том сопротивлении, которое помешало Эйриху распространить свою власть за Рону и Луару: вестготам приходилось вести ожесточенную борьбу с бургундами, римлянами в Северной Галлии во главе с Сиагрием, и франками. Так как обе реки могли считаться «естественными границами» и, кроме того, вестготы владели плодороднейшими и важнейшими районами Галлии, дальнейшая экспансия в этом направлении не представлялась задачей жизненной необходимости. К тому же численность вестготов была слишком мала, чтобы заселить хотя бы уже завоеванные испанские земли. Эйрих не стремился к созданию всемирной империи. Отказ от амбициозных планов Атаульфа чрезвычайно показателен и говорит о том, что вестготы под впечатлением от падения Западной Римской империи отреклись от идеала единого государства, охватывающего весь цивилизованный мир.

Последние годы правления Эйрих, очевидно, не вёл никаких войн; он был занят консолидацией захваченных земель и церковной политикой. Примечательна и его дипломатическая активность. Так, в 507 году в своём письме королю тюрингов король остготов Теодорих Великий упоминает о том, что Эйрих заступался за тюрингов и помогал им. Хотя время и ход этих событий неизвестны, можно предположить, что контакты с тюрингами были направлены против франков. Сидоний Аполлинарий отмечает прибытие к тулузскому двору даже персидского посланца; вероятно, они обсуждали какие-то планы, направленные против Восточной Римской империи, хотя из-за своего географического положения вестготское королевство вряд ли смогло бы оказать Персии сколько-нибудь значительное содействие.

Когда в 484 году Эйрих умер, государство вестготов находилось на вершине своего могущества: оно, со своей общей площадью в 700—750 тысяч км² и с населением почти 10 миллионов человек, было самым крупным из государств, образовавшихся на развалинах Рима. Новое королевство превосходило по площади бывшие земли федератов, выделенные им по договору 418 года, более чем в шесть раз. Оно обнимало всю южную и среднюю Галлию (до Луары на севере и Роны на востоке) и почти всю Испанию (только северо-западный уголок этого полуострова был ещё независим под властью свевов). По сравнению с этим власть Одоакра в Италии кажется весьма скромной; могущество вандальского государства исчезло при Хунерихе; бургунды не могли соперничать с вестготами; королевство свевов занимало отдалённую провинцию, а экспансия франков ещё не началась. При Эйрихе королевскими резиденциями кроме Тулузы, стали также Бордо и Арль.

Внутренняя политика

Он заботился также о внутреннем благоустройстве своего государства и велел составить свод вестготского обычного права. Исидор Севильский передаёт: «В правление короля Эйриха, Готы начали записывать свои законы, которые прежде были известны только как традиции и обычаи.» К римской культуре и римским своим подданным он относился благосклонно. Некоторые из наиболее выдающихся государственных деятелей его царствования были римляне. Только ортодоксально-никейская церковь и её высшие представители, епископы, преследовались им, но не из фанатизма (он, как и весь народ вестготов, держался арианского вероисповедания), а из политического расчёта: он был прав, видя в ортодоксии злейшего врага вестготского господства. Он препятствовал замещению вакантных епископских кафедр, так что ортодоксальные общины оставались без официального главы. Если учитывать центральное положение епископа в ортодоксальной церкви, становится очевидно, что эти действия Эйриха повлекли за собой застой в церковной жизни.

Король говорил на готском и латинском языках. Из сообщения о том, что Эйрих в переговорах с одним епископом пользовался услугами переводчика, и что он бормотал какие-то готские слова, нельзя делать вывод о недостаточности его познаний в латыни. Вероятно, король употреблял родной язык из соображений престижа. Против предположения о его плохом знании латинского языка говорит и то, что в таком случае Эйрих не понимал бы своего собственного, составленного для вестготов свода законов; да и жена Эйриха Рагнахильда владела латынью, так как Сидоний Аполлинарий посвятил ей одно стихотворение.

Эйрих правил 18 лет и умер в Арле незадолго до конца 484 года, причём — своей смертью, что, конечно же, привлекает внимание, потому что больше ни одному тулузскому властителю не удалось отойти в мир иной без посторонней помощи. От своей жены Рагнахильды, дочери неизвестного нам короля, Эйрих имел сына Алариха II.

Литература

• [www.vostlit.info/Texts/rus9/Chron_vest_kor/frametext.htm Хроника вестготских королей // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы] / Сост. М. Тимофеев, В. Дряхлов, Олег Кудрявцев, И. Дворецкая, С. Крыкин. — М.: Юристъ, 1996. — 576 с. — 5000 экз. — ISBN 5-7357-0043-X.
• Иордан. О происхождении и деяниях гетов / Вступ. статья, пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. — СПб.: Алетейя, 2013. — 512 с. — (Византийская библиотека. Источники). — ISBN 978-5-91419-854-8.
• Григорий Турский. История франков = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987. — 464 с.
• Хервиг Вольфрам. Готы. От истоков до середины VI века / Перевод с немецкого Б. Миловидов, М. Щукин. — СПб.: Ювента, 2003. — 654 с. — (Историческая библиотека). — 2 000 экз. — ISBN 5-87399-142-1.
• Клауде Дитрих. История вестготов / Перевод с немецкого. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2002. — 288 с. — 2 000 экз. — ISBN 5-8071-0115-4.
• Циркин Ю. Б. Античные и раннесредневековые источники по истории Испании. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. — 360 с. — 1000 экз. — ISBN 5-8465-0516-3, ISBN 5-288-04094-X.
• Циркин Ю. Б. Испания от античности к средневековью. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ; Нестор-История, 2010. — 456 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-98187-528-1.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/5.htm Западная Европа]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/TOULOUSE.htm#_Toc225040395 Foundation for Medieval Genealogy. Эйрих]
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/_voelkerwanderung/e/eurich_westgoten_koenig_484/eurich_westgoten_koenig_484.html Genealogie Mittelalter. Эйрих]

Династия королей вестготов
Предшественник: Теодорих II	король вестготов 466 — 484	Преемник: Аларих II

Отрывок, характеризующий Эйрих

Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.