Ойтинский замок

Эйтинский или Ойтинский замок (Eutiner Schloss) — бывшая резиденция князей-епископов Любека на берегу Большого Ойтинского озера в городе Ойтин (Эйтин). Один из наиболее ценных историко-архитектурных памятников германской земли Шлезвиг-Гольштейн. Замок окружён рвом и пейзажным парком, в состав которого входит и Фазаний остров посреди озера.

Замок служил резиденцией любекского епископа с конца XII века. Древнейшие залы датируются 1260-ми годами. В XIV веке епископский замок был укреплён на случай конфликта с Ганзой, в 1439—1486 годах расширен, в XVI веке перестроен в духе Возрождения.

Во время Реформации епископство чудом не было секуляризовано и с тех пор продолжало существование под эгидой Готторпской династии, из которой происходили последующие епископы. Это не устраивало датчан, которые в 1705 году покорили Готторп и сожгли Ойтин. Восстановление резиденции в новом стиле северного барокко князь-епископ Кристиан Август поручил шведу Р. М. Даллину.

После перестройки Эйтин стал крупнейшей дворцовой резиденцией Голштинии XVIII века. Его история в это время тесно переплелась с судьбами России. Здесь прошло детство Иоганны Елизаветы, матери Екатерины II. В 1727 году резиденцией владел её брат Карл Август — несостоявшийся муж цесаревны Елизаветы Петровны. Следующий владелец замка, Адольф Фридрих, благодаря поддержке Елизаветы занял шведский престол. Наконец, именно здесь в 1739 году состоялась первая встреча будущих супругов — Екатерины II и Петра III.

В начале XIX века Пётр Ольденбургский, действуя в качестве правителя Любекского княжества, пытался создать городу репутацию «северного Веймара», привлекал к своему двору таких мастеров, как Клопшток и Тишбейн.

После распада Священной Римской империи замок был официально передан в распоряжение Ольденбургского дома для использования в качестве загородной резиденции. В середине 1830-х годов герцог вознамерился преобразовать замок и парк в соответствии с принципами классицизма. В то время были обновлены подсобные постройки и интерьеры замка, надстроен верхний этаж.

После Ноябрьской революции замок был преобразован в музей. На исходе Второй мировой войны сюда хлынули беженцы с восточных земель Германии, которые подлежали передаче Польше. Некоторые залы в то время представляли собой подобие коммуналки. В одном из покоев доживал свой век путешественник Адольф Фридрих Мекленбург-Шверинский.

Реставрация внутренних покоев замка осуществлена в 1990-е годы на средства фонда, учреждённого герцогской фамилией. Среди прочих экспонатов в замке выставлены живописные работы Тишбейна и многочисленные подарки от русской императорской фамилии. В здании конюшен помещается музей Восточного Гольштейна. В 1972 году на территории замка проходили съёмки фильма «Кабаре». В парке регулярно проводится оперный фестиваль имени К. М. Вебера.

Ссылки

• [www.schloss-eutin.de/ Официальный сайт]

Отрывок, характеризующий Ойтинский замок

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.