Эйфель, Гюстав

Гюстав Эйфель
фр. Gustave Eiffel
Род деятельности:	инженер, специалист по проектированию стальных конструкций
Дата смерти:	27 декабря 1923 (91 год)
Награды и премии:

Алекса́ндр Гюста́в Эйфе́ль (фр. Gustave Eiffel), урождённый Бёникхаузен (Bönickhausen; 15 декабря 1832, Дижон — 27 декабря 1923, Париж) — французский инженер, специалист по проектированию металлических конструкций. Завоевал небывалую популярность после постройки в Париже к выставке 1889 года металлической башни, принадлежащей к замечательнейшим техническим сооружениям XIX века и названной в его честь.

Биография

Семья и ранние годы

Родился во французском департаменте Кот-д’Ор. Был первым ребёнком Катрин-Мелани (урожд. Монёз) и Александра Эйфеля. Он был потомком Жана-Рене Бёникхаузена, эмигранта из германского городка Мармаген (совр. округ Неттерсхайм) под Кёльном, переселившегося в Париж в начале XIX века, и его потомок стал одним из трёх людей немецкого происхождения, изменивших облик Парижа наряду с бароном Османом и инженером Жаком Гитторфом (Jacques Ignace Hittorff). Фамилию Eiffel семья приняла в напоминание о родных горах Eifel (нем. Айфель). Хотя члены семьи пользовались фамилией Эйфель, Гюстав был зарегистрирован под фамилией Бёникхаузен и официально не менял её до 1880 г.

Отец Гюстава отслужил в армии, но к моменту рождения сына оставался при ней на административной работе, однако вскоре он оставляет службу и переключается на помощь жене в ведении дел унаследованной ей от родителей фирмы по заготовке древесного угля, когда жена решила расширить сферу деятельности фирмы, включив в неё дистрибуцию товара. Из-за занятости матери будущий архитектор много времени проводил у бабушки, но сохранял привязанность к матери, бывшей влиятельной фигурой в его жизни до её кончины в 1878 г. В 1843 г. Катрин продаёт успешный семейный бизнес и удаляется от дел, живя на вырученные средства.

Сын учится в Королевском лицее в Дижоне, но учёба тяготит его до старших классов, когда он берётся за занятия под влиянием учителей истории и литературы и успешно сдаёт экзамены на звание бакалавра по естественным и гуманитарным наукам.

Важную роль в обучении мальчика играет его дядя Жан-Батист Моллерат, владелец крупного химического завода близ Дижона, автор метода перегонки уксуса, и один из дядиных друзей химик Мишель Перре, обучавшие его всему от химии и горного дела до богословия и философии.

В Париже для подготовки к трудным вступительным экзаменам в лучшие технические вузы страны Гюстав поступает в Коллеж Сен-Барб. Его влечет Политехническая школа, но преподаватели считают его результаты недостаточными, и он проходит в более прикладную Центральную школу искусств и мануфактур. На втором курсе он решает специализироваться по химии и в 1855 г. оканчивает учебу 13-м из 80-ти кандидатов. В тот год Париж принимает Всемирную выставку, и мать покупает Гюставу для посещения зрелища абонементный билет.

Карьера

В 1855 получил диплом инженера в Центральной школе искусств и мануфактур в Париже.

До строительства Эйфелевой башни был известен своими импозантными стальными конструкциями для мостов, Понте де Дона Мария Пиа через Дору у Порту в Португалии (мост Марии Пии), а также железнодорожного моста длиной 500 метров в Бордо, вокзалов в городе Будапешт. Он завершил также виадук де Гараби — железнодорожный виадук в южной Франции, — который вознёсся над долиной на высоте 122 метров и был в своё время самым высоким в мире.

Принимал участие в строительстве железного каркаса для нью-йоркской статуи Свободы, в конкурсе на возведение Троицкого моста в Петербурге, в амазонской глубинке построил т. н. Железный дом.

Был инженером Панамского общества и поставщиком для него машин, изготовлявшихся на его машиностроительном заводе в Леваллуа-Перре (близ Парижа). Разоблачения, касавшиеся Панамского общества, коснулись и его; его обвиняли в получении от Панамского общества 19 млн франков за фиктивные работы. Преданный суду (1893) вместе с отцом и сыном Лессепсами и другими причастными к делу лицами, Эйфель был приговорён к 2 годам тюрьмы и 20 000 франкам штрафа, но кассационный суд отменил приговор за истечением срока уголовной давности.

Разработал и воплотил в жизнь идею вращающегося купола обсерватории в Ницце, который, несмотря на вес в 100 т, легко приводится в движение одним человеком; усовершенствовал систему подвижных мостов и т. д.

Он написал, между прочим:

• «Conférence de Gustave Eiffel sur la tour de 300 mètres» (П., 1889);
• «Les ponts portatifs économiques» (в сотрудничестве с Collins, П., 1888).

Смерть

Гюстав Эйфель скончался 27 декабря 1923 года в возрасте 91 года от пневмонии.

Объекты, спроектированные в ателье Гюстава Эйфеля

Хронологический список

• Западный железнодорожный вокзал, Будапешт, Венгрия (1877)
• Мост Марии Пии, Порту, Португалия (1877)
• Эйфелев мост, Унгень, Молдова (1877)
• Металлический пешеходный мост, река Оньяр, Жирона, Каталония, Испания (1877)
• Купол для обсерватории в Ницце, Ницца, Франция (1878)
• Виадук Гараби, железнодорожный мост, река Трюйер, Франция (1884)
• Статуя Свободы, Нью-Йорк, США (1886) (помогал основному архитектору)
• Железный дом, Икитос, Перу (1887)
• Эйфелева башня, Париж, Франция (1889)
• Центральный железнодорожный вокзал, Сантьяго, Чили (1897)
• Лифт Санта Хуста, Лиссабон, Португалия (1901)
• Мост Цагвери-Цеми железнодорожного пути Борджоми-Бакуриани (Грузия), специально заказанный Романовым во Франции (1902) и установленный на реке Цемисцкали.
• Воздушный мост, Лиепая, Латвия (1906)

Эйфелева башня

Эйфелева башня воздвигнута на Марсовом поле, против Йенского моста; по высоте (324 м) она почти в 2 раза выше самых высоких сооружений того времени (Хеопсова пирамида 137 м, Кёльнский собор 156 м, Ульмский собор 161 м и др.). Вся башня сделана из железа и состоит из трёх этажей.

Сооружение Эйфелевой башни продолжалось 26 месяцев, с 28 января 1887 г. до 31 марта 1889 г. и обошлось налогоплательщикам в 6,5 млн. франков. За шесть месяцев работы выставки посмотреть «железную леди» пришло более 2 млн посетителей. Сооружение имело такой успех, что к концу года удалось возместить три четверти всех затрат на строительство.

Память

В 1983 году, к 60-летию со дня смерти Г. Эйфеля французская почта выпустила (для заморского департамента Уоллис и Футуна) памятную марку номиналом в 97 франков с изображением конструкций Эйфелевой башни и портретом её создателя.

Литература

• Эйфель, Александр-Густав // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.c-cafe.ru/days/bio/1/076.php Александр Гюстав Эйфель]

Отрывок, характеризующий Эйфель, Гюстав

– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…