Экалавья

Экала́вья (санскр. एकलव्य) — герой древнеиндийского эпоса «Махабхарата», сын Хираньядхануса, царя нишадхов, молодой принц, хотевший стать учеником Дроны. Так как нишадхи были неарийским, варварским племенем, Дрона не принял его к себе в ученики. Экалавья, припав головой к стопам Дроны, удалился в лес. В лесу, без ведома или согласия Дроны, Экалавья вылепил из глины мурти своего учителя и обращаясь к нему за советами, стал тренироваться в стрельбе из лука, соблюдая при этом строгую дисциплину. Вскоре целеустремлённый Экалавья приобрёл невероятную быстроту в обращении с луком и стрелами и превратился в искусного воина, равного Арджуне по мастерству и доблести.

Однажды царевичи Кауравы и Пандавы отправились в своих колесницах на охоту. В лесу один из охотничьих псов заблудился и увязался за Экалавьей, заливаясь лаем. Тогда Экалавья, желая унять пса, не глядя, на звук, пустил в него семь стрел, которые влетели ему в пасть, прежде чем он успел закрыть её. С пастью, полной стрел, пёс вернулся обратно к Пандавам. При виде его царевичи были крайне изумлены. Поняв, что для этих выстрелов требовалась необыкновенная быстрота, царевичи начали хвалить мастерство неизвестного лучника. Вскоре они нашли Экалавью, непрестанно стрелявшего из своего лука. Экалавья заявил, что он был учеником Дроны, старательно изучавшим «Дханур-веду».

После возвращения домой Пандавы рассказали Дроне об этой истории. Это происшествие вызвало неистовую ревность Арджуны, которому Дрона ранее пообещал, что он будет самым искусным стрелком из лука среди всех его учеников. Арджуна в раздражении напомнил Дроне, что наставник обещал сделать его величайшим лучником на земле, и они вместе отправились повидать нишадского царевича. Экалавью они нашли непрестанно стреляющим из лука, измазанным в грязи, одетым в обтрёпанные одежды и с волосами, сложенными как у отшельника. Экалавья приветствовал приближавшегося Дрону с подобающим почтением и назвал его своим учителем. На это Дрона ответил, что если Экалавья в самом деле был его учеником, тогда ему немедленно полагалось дать своему гуру дакшину. Когда Экалавья пообещал отдать Дроне все, чего тот попросит, Дрона потребовал от Экалавьи его правый большой палец. Не желая нарушить своё слово, Экалавья выполнил приказание Дроны. С радостным лицом, без всякого колебания, он отсёк правый большой палец, протянул его Дроне и снова продолжил стрелять из лука, хотя и не с прежней быстротой. «И тогда Арджуна обрадовался всей душой и стал свободен от лихорадки ревности. А Дрона оказался верным своему слову: никто другой не мог превзойти Арджуну» (Адипарва, гл. 123).

Позднее, Экалавья стал одним из доверенных лиц царя Джарасандхи. Во время сваямвары Рукмини, по поручению Джарасандхи Экалавья служил гонцом между Шишупалой и отцом Рукмини Бхишмакой. Бхишмака хотел выдать Рукмини замуж за Шишупалу, но Рукмини против его воли убежала с Кришной. Во время Битвы на Курукшетре, Экалавья погибает от руки Кришны. Вскоре после победы на Курукшетре Пандавы затевают великое жертвоприношение коня (ашвамедху), и Арджуна с жертвенным конём обходит окрестные страны, требуя покорности. Когда Арджуна достиг страны нишадов, царь страны (сын Экалавьи) оказал яростное сопротивление, и Арджуна, по словам сказания, подверг нишадов разгрому.

Отрывок, характеризующий Экалавья

– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.