Экваториальная пластинка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Экваториальная (метафазная) пластинка — расположение хромосом во время одной из стадий деления ядра клетки (метафазы), во время которой они располагаются по экватору ядерного веретена и при рассматривании сбоку при малых увеличениях производят — из-за невозможности рассмотреть отдельные хромосомы в плоскости экватора в это время — впечатление хроматиновой пластинки, лежащей по экватору, то есть на равном расстоянии от обоих полюсов клетки. После образования экваториальной пластинки начинается процесс разъединения сестринских хромосом и расхождения их к противоположным полюсам.

На самом деле хромосомы в этой стадии располагаются в экваториальной плоскости веретена в виде звезды — это хорошо видно со стороны полюсов, — причём чаще всего имеют форму V-образных петель, узкий конец которых направлен к центру ядра. Вследствие этого на рубеже XIX—XX веков термин «экваториальная пластинка» (введённый В. Флеммингом как нем. Aequatorialplatte, англ. aequatorial plate) предлагалось вывести из употребления как не выражающий сущности отношений, а расположение получило название звезды (aster или monaster — одиночная звезда[1]), но в итоге название «экваториальная пластинка» для данного понятия всё же устоялось. Другой синоним — «ядерная пластинка», нем. Kernplatte, введён Э. Страсбургером.

Напишите отзыв о статье "Экваториальная пластинка"



Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Примечания

  1. В БСЭ название «монастер» расшифровывается как «материнская звезда», однако оно произошло от греческих μόνος, один, и ἀστήρ, звезда, см. Maggenti, Dictionary of invertebrate zoology. Ср. с термином диастер, dyaster, означающим расположение хромосом в виде двух звёзд в предыдущей фазе. «Материнская звезда», нем. Mutterstern — другой термин, также использовавшийся Флеммингом как синоним экваториальной пластинки.

Отрывок, характеризующий Экваториальная пластинка

– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.