Эквилибриум
| Эквилибриум | |
| Equilibrium | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Ян де Бонт |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Кристиан Бэйл |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
107 мин. |
| Бюджет |
20 млн. $ |
| Сборы |
5,4 млн. $ |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Эквилибриум» (англ. Equilibrium от лат. aequus — равный, libra — весы: равновесие) — американский фильм-антиутопия режиссёра Курта Уиммера, релиз которого состоялся в 2002 году.
В Финляндии фильм носил название Cubic[1], а в Японии — Rebellion (яп. リベリオン).
Содержание
Сюжет
Согласно сюжету, действие фильма происходит в недалёком будущем, в вымышленном городе Либрия. Практически весь мир лежит в руинах после завершения Третьей мировой войны. Причиной всех человеческих проблем объявляются эмоции как разрушительная сила, способная погубить человечество. С целью их подавления начинается массовое производство препарата «Прозиум», который подавляет человеческие эмоции. Также принимается решение уничтожить все произведения искусства, оставшиеся в мире, и всё, что способно вызывать эмоции (к примеру, необычные предметы интерьера). Однако люди, несогласные с данным мнением и отказывающиеся принимать прозиум, начали устраивать массовые побеги в незаселённые пустоши, которые остались после военных действий третьей мировой, а также скрывать многочисленные картины и книги от уничтожения. Для подавления сопротивления была создана организация «Тетраграмматон», в задачи которой входит поиск так называемых «эмоциональных преступников» — людей, прекративших приём прозиума.
Главный герой по имени Джон Престон занимает пост клерика Грамматона первого класса. Его напарник Эррол Партридж совершает «преступление категории Указ-991, или EC-10» (эмоциональное преступление). Престону приходится собственноручно казнить сослуживца, однако его предсмертные слова из украденной книги стихов («...Я — бедняк, и у меня лишь грёзы… Бросаю грёзы под ноги тебе… Ступай легко, мои ты топчешь грёзы...») выводят Престона из душевного равновесия.
В дальнейшем в Джоне всё больше пробуждаются чувства. Он часто вспоминает свою жену,четыре года назад сожжённую за эмоциональное преступление. Однажды он случайно разбивает ампулу с обязательной дозой прозиума, человеческая сущность берёт верх над препаратом и он перестаёт принимать его. Со временем он переходит на сторону Сопротивления, которым руководит некий таинственный человек под именем или псевдонимом «Юрген». Лидер Сопротивления предлагает Престону убить Вождя (Отца), что станет сигналом ко всеобщему восстанию против режима Тетраграмматона[2].
Тем временем Престон влюбляется в подсудимую Мэри О’Брайен. После её казни он не в силах удержаться от слёз, и Престона арестовывает его новый напарник Брандт. Брандт ведёт Престона к вице-канцлеру (англ. Vice-Council) Дюпону, однако Престону удаётся убедить Дюпона в своей невиновности. Затем Престон и повстанцы из сопротивления предпринимают провокацию с целью получить возможность Престону встретиться с Вождём. Для этого Престон арестовывает предводителей сопротивления. Как и было обещано, в награду Престона начинают готовить ко встрече с Вождём, но, не пройдя тест на детекторе эмоций («полиграфе»), Престон неожиданно узнаёт, что его просто использовали для разоблачения Сопротивления, что Вождь давно умер, а реальная власть принадлежит вице-канцлеру Дюпону и клике высших клериков Грамматона — Совету, которые давно сами совершили «эмоциональное преступление».
Престон устраивает настоящее побоище, в ходе которого расправляется с ними. В Либрии происходит революция. Повстанцы массово расстреливают оставшихся солдат Тетраграмматона и взрывают фабрики прозиума, тем самым прекращая его производство и потребление.
В последней сцене Джон Престон стоит в лучах солнца, держа в руке красную ленточку — всё, что осталось от Мэри. На его лице играет едва заметная улыбка…
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Кристиан Бэйл | клерик Джон Престон |
| Шон Бин | клерик Эррол Партридж |
| Эмили Уотсон | Мэри О’Брайен |
| Тэй Диггз | клерик Эндрю Брандт |
| Ангус Макфадьен | вице-консул Дюпон |
| Шон Пертви | «Отец» (образ на экране) |
| Уильям Фихтнер | Юрген |
| Мария Пия Кальзоне | Вивиана Престон жена Джона |
| Мэтью Харбор | Робби Престон сын Джона |
| Эмили Сиверт | Лиза Престон дочь Джона |
| Доминик Пёрселл | Симус |
Антиутопия
Аллюзии на известные антиутопии
Фильм цитирует ряд классических антиутопий[3]. Как в романе «451 градус по Фаренгейту», представители власти сжигают книги (а также и все другие произведения искусства). Однако мотивация сожжения в данном случае ближе к рассказу Р. Брэдбери «Улыбка» аллюзией на который является сцена уничтожения «Джоконды» Леонардо да Винчи в начале фильма. Рассказ повествует о времени после ядерной войны (как и фильм), уничтожение же произведений искусства и достижений научно-технического прогресса в рассказе вызвано отрицанием прошлого, которое привело к ядерной войне. Подобно антиутопии «1984», жителей Либрии преследуют лики вождя, на них постоянно обрушивается пропаганда, дети доносят на родителей, везде расставлены экраны. Понятие «эмоциональное преступление» перекликается с термином «мыслепреступление» в романе Оруэлла, кроме того, фамилия главной героини Мэри О’Брайен — отсылка к персонажу романа «1984» Оруэлла. Аллюзией на роман Оруэлла является и именование вождя: в фильме — «Отец», в романе Оруэлла — «Старший брат» (Big Brother).
Постоянный приём препарата «Прозиум», способствующего подавлению эмоций, является отсылкой к роману Олдоса Хаксли «„О дивный, новый мир!“», где аналогичную функцию выполняет препарат «сома» («сомы грамм — и нету драм»).
Сюжет фильма также близок и к произведению Евгения Замятина «Мы», где людьми управляют, лишив их имён и присвоив им номера. Всякое вольномыслие, и использование старинных предметов роскоши ведёт к тому, что таких людей объявляют выродками и уничтожают.
Либрия
Либрия (англ. Libria) — фантастический город-государство будущего из фильма Эквилибриум, где установился тоталитарный режим. Вся власть в городе принадлежит совету консулов (Консулату), во главе которого стоит вице-консул Дюпон, правит от имени Вождя с помощью клериков Грамматона. В городе господствует идеология Равновесия, согласно которой, причина всех человеческих несчастий — эмоции. Поэтому самым тяжким в Либрии считаются эмоциональные преступления: отказ принимать блокирующий эмоции препарат «Prozium II», хранение произведений искусства и нарушение идентичного существования. Преступников в Либрии сжигают заживо во Дворце Правосудия.
Наркотики
Препарат, используемый в фильме для отключения чувств, носит название «Прозиум». Это своеобразная комбинация двух препаратов «Прозак» и «Валиум», каждый из которых служит в повседневной жизни для снятия стресса. Использование успокоительного для удержания общества во власти — центральная тема «Эквилибриума» — встречается также в романах «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, «Этот идеальный день» Айры Левин и первом полнометражном фильме Джорджа Лукаса «THX 1138». В романе Хаксли жители регулярно принимают безвредный наркотик «сома» в виде таблеток для решения большинства психологических проблем (на время его действия впадают в беспамятство и испытывают наслаждение).
Прозиум — это великий Непентес, наркотик наших масс, Лель нашего общества, бальзам и спасение. Он избавил нас от горя и бед, от глубокой меланхолии и ненависти, он заглушает горе, уничтожает ревность, стирает гнев. Он стирает импульсы радости, любви и эйфории, что мы принимаем как жертву.
Символы
Флаг Либрии стилизован под нацистский. Символ Тетраграмматона — крест из четырёх букв «Т» — используется вместо христианского креста, лишённого верхней части. Слово Тетраграмматон используется в иудаизме как запись имени Бога (таким образом, власть Либрии ставила себя на место Бога). Символ Т представляет реминисценцию на роман «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли.
Также при покадровом воспроизведении можно заметить, что вспышки от выстрелов из пистолетов клериков образуют символ Тетраграмматона. Подобную же фигуру образуют шипы, выдвигающиеся из рукояток пистолетов клериков[4].
Орден Тетраграмматон
Клерики Грамматона (англ. The Grammaton Cleric) — военная аристократия Либрии, выполняющая функции Инквизиции. Клерики проходят обучение в монастырях. Они развивают интуицию, изучают боевые единоборства, кэндо и фехтование на мечах, а также уникальную технику стрельбы и фехтования пистолетами ган-ката, которая позволяет успешно противостоять превосходящим силам противника. Клерики проводят жизнь в рейдах, в ходе которых они уничтожают повстанцев и произведения искусства. Они напрямую подчиняются вице-консулу Либрии.
Другие культурные отсылки
- В потайной комнате дома преступников в пустоши клерики обнаруживают большое количество грампластинок. Одну из них Престон решает прослушать — ею оказалась девятая симфония Людвига Ван Бетховена. Там же падающий на пол шар со снегом — отсылка к Гражданину Кейну.
- Стихотворение, которое читал напарник Джона Престона (Кристиан Бэйл) Эррол Партридж (Шон Бин) до того, как был убит, называется «He Wishes for the Cloths of Heaven» (в наиболее известном русском переводе Григория Кружкова: «Он мечтает о парче небес»), и написал его в 1899 году Уильям Батлер Йейтс.
Оригинальный текст (англ.)
Had I the heavens’ embroidered cloths,
Enwrought with golden and silver light,
The blue and the dim and the dark cloths
Of night and light and the half light,
I would spread the cloths under your feet:
But I, being poor, have only my dreams;
I have spread my dreams under your feet;
Tread softly because you tread on my dreams.
- В начале фильма, во время речи Вождя, на экранах проносятся кадры из различных известных событий 20-го века. Первые кадры демонстрируют «задержание» Родни Кинга; второй видеосюжет с Адольфом Гитлером из фильма Лени Рифеншталь «Триумф воли»; третья сцена повествует об уникальном инциденте, произошедшем в Китае во время волнений на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года, когда неизвестный мужчина выскочил перед танками.
- Во время конфискации картин камера выхватывает полотно с девочкой — это «Книга историй» Адольфа-Уильяма Бугро.
- Использование Престона для разоблачения сопротивления перекликается с подсадной ролью Дугласа Куэйда в фильме «Вспомнить всё».
Интересные факты
- Пистолеты, используемые клериками, — это тюнингованный гибрид из Beretta 92FS и Beretta 93R[5]. Так же, в сцене перестрелки во дворце можно заметить, что на пистолетах установлены четырёхсторонние дульные компенсаторы, дающие вспышку пламени в виде четырёх букв «Т» — символа Грамматон Клериков.
- В эпизоде с собакой был использован щенок бернской пастушьей собаки.
- В эпизоде расстрела собак, где слышен звук дробовика, на самом деле солдат стреляет из снайперской винтовки WA2000.
- Ранее Тэй Диггс и Уильям Фихтнер уже были в одной актерской команде на съёмках фильма «Экстази» 1999 года.
- Доминик Пёрселл и Уильям Фихтнер затем сыграли вместе в сериале «Побег». Потом Кристиан Бэйл и тот же Уильям Фихтнер сыграют в фильме «Тёмный рыцарь».
- В сцене, когда из-под пола извлекают «Мону Лизу», она написана на холсте. На самом деле картина выполнена на доске. Вероятно, отсылка к «Улыбке» Бредбери.
- В начале фильма Отец завершает свою речь, разъясняющую историю возникновения либрианского режима, словами: «Но поздравляю вас, либрианцы! Вопреки своей человеческой природе, <…> вы победили!» В этот момент слушатели встают и начинают аплодировать, а в первом из них можно узнать Юргена — лидера подполья (сопротивления). Эта сцена перекликается с другой, где Юрген будет объяснять Престону, что некоторым людям требуется отказаться от эмоций, чтобы остальные могли позволить себе «эту роскошь».
- В фильме «Терминатор:Да придет спаситель» 2009 года сцена встречи Маркуса в белом костюме и Скайнет является отсылкой к «Эквилибриуму». В обоих фильмах играет Кристиан Бейл.
Саундтрек
Диск 1
|
Диск 2
|
Напишите отзыв о статье "Эквилибриум"
Примечания
- ↑ [www.equilibriumfans.com/cubicdvd.htm Equilibrium DVD: Cubic] (HTML). JDF. Проверено 18 ноября 2006. [www.webcitation.org/65Xg7izH8 Архивировано из первоисточника 18 февраля 2012].
- ↑ Тетраграмматон — название имени Бога в иудаизме, то есть эта организация претендовала заменять Его роль.
- ↑ Mitchell, Elvis. [movies.nytimes.com/movie/review?res=9C01E1DA123BF935A35751C1A9649C8B63 Equilibrium (2002) Film Review], NY Times (6 December 2002). Проверено 30 апреля 2012.
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0238380/trivia Trivia for Equilibrium] (англ.). IMDB. Проверено 30 августа 2010. [www.webcitation.org/65Xg8hq5q Архивировано из первоисточника 18 февраля 2012].
- ↑ [www.imfdb.org/index.php?title=Equilibrium#Beretta_92FS (modified) информация на imfdb.org] (англ.)
См. также
Ссылки
- «Эквилибриум» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v1:259842 Эквилибриум] (англ.) на сайте allmovie
| ||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Эквилибриум
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
