Такаишвили, Эквтиме Семёнович

Эквтиме Семёнович Такаишвили

Эквтиме Такаишвили (груз. ექვთიმე თაყაიშვილი; 3 января 1863 года — 21 февраля 1953 года) — грузинский историк, археолог и общественный деятель.

Биография

Родился в селе Лихаури (груз. ლიხაური) в западной части Гурии в семье дворянина Симона Такаишвили. Окончил кутаисскую гимназию с серебряной медалью в 1883 году. В 1887 году окончил Санкт-Петербургский государственный университет. В 1887-1917 годах читал лекции по истории Грузии в различных престижных школах Тбилиси, в том числе и в Тбилисской гимназии для дворянства. В эти годы принимал активное участие в научной и просветительской деятельности. С 1907 по 1921 года был главой общества истории и этнографии Грузии. Между 1907 и 1910 году организовал серию археологических экспедиций в историческую грузинскую область Тао-Кларджети (ныне часть Турция).

После Февральской революции занялся политикой. Принимал активное участие в создании Национально-демократической партии Грузии и был избран на должность заместителя председателя в Учредительном собрании Грузинской Демократической Республики, занимал должность с 1919 по 1921 год.

В 1918 году был одним из основателей и преподавателей Тбилисского государственного университета. Потерял свои посты и в Университете, и в парламенте после ввода частей красной армии на территорию Грузии. Уехал в эмиграцию во Францию вместе с правительством Ноя Жордания. С собой правительство Грузинской Демократической Республики забрало казну и все экспонаты грузинской материальной культуры. Материальные ценности, хранившиеся в 39 огромных ящиках, были доставлены в Марсель и помещены в хранилище банка. В дальнейшем драгоценный груз был перевезён в один из банков в Париже. Несмотря на то, что официально владельцем казны было правительство в изгнании, фактически владел всем Эквтиме Такаишвили. В начале 1930-х годов Такаишвили выиграл иск, поданный княгиней Саломе Оболенской (1878—1961), дочерью последнего мегрельского владетельного князя Николая Дадиани, которая также претендовала на часть казны, взятую из бывшего дворца Дадиани в Зугдиди.

Несмотря на многочисленные попытки различных европейских музеев приобрести части грузинских сокровищ и крайние экономические трудности, Эквтиме никогда не продавал ничего из экспонатов своей коллекции. Эквтиме Такаишвили охранял коллекцию до 1933 года, когда Лига Наций признала Советский Союз и посольство правительства Грузии в Париже было упразднено и преобразовано в «Грузинский офис». Казна перешла во владение французского государства. В 1935 году Такаишвили призвал французское правительство передать сокровище Грузии, но только после окончания Второй мировой войны, в ноябре 1944 года, смог он привлечь внимание посла СССР в Париже, А. Богомолова. Делу возвращения коллекции грузинских сокровищ на родину помогли также хорошие отношения между Иосифом Сталиным и генералом Шарлем де Голлем. Сам Такаишвили, вернувшись в Грузию, окончил свои дни под домашним арестом в 1953 году.

Был автором многочисленных научных трудов по истории и археологии Грузии и Кавказа, которые имеют особое значение и сегодня. Вторая гимназия Тбилиси названа в его честь. Он был канонизирован Грузинской православной церковью. Похоронен в пантеоне на Мтацминда.

Был первым издателем многих древнегрузинских сочинений. «Обращение Грузии» относится к их числу (Перевёл на русский язык)

Монография

• Три исторические хроники; Тифлис 1890
• Житие Картли. Тифлис 1906
• Археологические экскурсии, розыскания и заметки, в. 1-5, Тифлис, 1905—1915;
• Христианские памятники; Москва 1909 (МАК, т. 12)
• Les antiquités géorgiennes. Société géorgienne d’histoire et d’ethnographie, Тифлис 1909
• Album d’arquitecture géorgienne. Éd. de l’Univ. de Tiflis, Тифлис 1924
• Описание рукописей Общества распространения грамотности среди грузинского населения, т. 1-2, кн. 1-8, Тифлис, 1904-12;
• Государство иберов и государство картов, «Мнатоби», 1948, No 8 (на груз, яз.);
• Хроника Сумбата Давидовича о Багратионах Тао-Кларджети, в сб.: Материалы по истории Грузии и Кавказа, в. 27, Тб., 1949 (на груз. яз.);
• Археологическая экспедиция 1917 г. в Южные провинции Грузии, Тб., 1952.
• Библ. трудов академика Е. С. Такайшвили, Тб., 1963.

Литература

•  (англ.) [publish.dlf.ge/vaxtangvi/eqvtimetayaishvili/index.html A website dedicated to E. Takaishvili]. Retrieved on 2008-07-06.
•  (рус.) [memory.pvost.org/pages/takaishvili.html Такаишвили, Эквтиме]. Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов — жертв политического террора в советский период (1917—1991). Изд. подготовили Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. 496 с.

Ссылки

• [www.science.org.ge/members/BioBibliografia/Eqvtime%20Takaishvili.pdf Ekvtime Takaishvili (1863—1953). Biobibliography. Tbilisi, 2010]  (груз.)  (англ.)  (фр.) на сайте Национальной академии наук Грузии
• [georgians.ru/article.asp?idarticle=869 Величие нравственного подвига]

Отрывок, характеризующий Такаишвили, Эквтиме Семёнович

Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.