Эккартсгаузен, Карл

Карл фон Эккартсгаузен
Имя при рождении:	Карл фон Эккартсгаузен
Дата рождения:	28 июня 1752(1752-06-28)
Место рождения:	Хаймхаузен, Бавария
Дата смерти:	12 мая 1803(1803-05-12) (50 лет)
Место смерти:	Мюнхен, Бавария
Род деятельности:	мистик, писатель, философ

Карл фон Эккартсгаузен (нем. Karl von Eckartshausen; 28 июня 1752, Хаймхаузен, Бавария — 12 мая 1803, Мюнхен, Бавария) — немецкий католический мистик, писатель и философ.

Биография

Внебрачный сын графа Карла фон Геймхаузена и Марии Анны Эккарт. Получил среднее образование в Мюнхене, учился на юриста в Ингольштадтском университете (находившемся под влиянием немецких иезуитов). В 1776 г. с помощью отца — личного советника баварского курфюрста — Эккартсгаузен стал придворным советником курфюрста, ответственным за юридическую деятельность. Женился на Габриэле фон Вольтер, дочери Иоганна Антона фон Вольтера (директора медицинского факультета Ингольштадтского университета и личного врача курфюрста). В 1777 г. Эккартсгаузен избран в Баварскую академию наук, занимается физикой и химией. Продолжает заниматься юриспруденцией, пишет работы по криминологии («О происхождении преступлений и о возможности их избежать»). В 1780 г. поступает в Коллегию цензуры. Через три года он становится придворным тайным архивариусом.

В России имели большое значение теософски-алхимические сочинения Экартсгаузена. Несмотря на довольно резкую критику Эккартсгаузеном многих философских и эзотерических течений, масонских постулатов и положений, он был довольно популярен среди дворянской интеллигенции и деятелей масонского движения в России. Во многих его произведениях можно найти идеи, близкие мыслям и высказываниям Парацельса, Фладда, Бёме, Сведенборга и многих других. Иметь эти произведения в своей библиотеке считалось знаком хорошего тона в среде русского дворянства XVIII—XIX вв.

Хвалебный отзыв в книге И. В. Лопухина «Некоторые черты о внутренней церкви» (1798) вызвал личные сношения между ними. Чуть не все сочинения Эккартсгаузена были переведены на русский язык, некоторые по нескольку раз и во многих изданиях. Лопухин, один из наиболее выдающихся деятелей русского масонства, называл Эккартсгаузена одним из «величайших светил божественного просвещения». Карл фон Эккартсгаузен скончался 12 мая 1803 г.

Литературное творчество и критика

Написавший более восьмидесяти книг, в том числе множество религиозно-мистических трудов, Эккартсгаузен и современниками, и потомками был признан центральной фигурой новоевропейского мистицизма. Литературное творчество Эккартсгаузена неоднородно. Если к его трудам по юриспруденции современники проявляли интерес, то сейчас они прочно забыты. Напротив, мистическая литература Карла фон Эккартсгаузена, до сих пор вызывает оживленные споры. Так, в словаре Брокгауза и Ефрона утверждается, что «…сочинения Э. чрезвычайно несистематичны: рядом с остроумными, подчас глубокими замечаниями встречаются описания нелепых физических опытов, утверждение реальности разных видений и выдумок автора и т. д.». При этом другие авторы, такие, например, как переводчик многих трудов Эккартсгаузена на русский А. Ф.Лабзин и И. В.Лопухин, склонны высоко оценивать духовную составляющую его книг. В одной из самых известных в России книг «Облако над Святилещем» фон Эккартсгаузен пишет: «когда люди разрознились, то слабость и немощь человеческие сделали необходимым наружное Общество, которое бы заключало в себе внутреннее сокровенно, и дух и истину скрывало под буквами. Ибо как множество, толпа, народ, неспособны к постижению великих внутренних тайн, и весьма было бы опасно вверить всесвятейшее неспособным: то внутренние истины облечены были в наружные чувственные обряды, дабы через чувственное и наружное, как образ внутреннего, удобнее привести человека к внутренним духовным истинам. Внутреннее же всегда вверялось самому светоспособнейшему того времени; он был обладатель сего залога, как Первосвященник в Святая Святых».

Эту же мысль Эккартсгаузен продолжает и в «Беседах мудрого» (глава 8): «Истины религии, любезный друг, имеют происхождение своё от Бога, который вчера и прежде век, ныне и во все веки был, есть и будет тот же един Бог, вечно непременный: следовательно и истины должны быть непременные ж. Божественное учение не потому истинно, что за истинное принимается или что многие столетия оному верят. Заблуждение никогда не будет божественным, хотя бы целые веки за таковое оное признавали. Если служители веры и делались иногда неверными своему знанию; если насилие или коварство и препятствовало иногда благотворным влияниям религии, то внутренность оной никогда, однако ж, от того не переменялось. Солнце всегда остается солнцем, хотя тучи скрывают его от глаз наших.»

В этой же книге Эккартсгаузен приближается к обоснованию теозиса: «В человеке кроется зародыш будущего Ангела, который развертывается Силой, свыше нисходящей, и претворяет его в духовного».

В общих чертах, мистические труды Эккарстагузена продолжают школу, заложенную Якобом Беме, но их необходимо рассматривать в историческом контексте, поскольку успех Эккартсгаузена пришелся на время популярности таких авторов, как Юнг-Штиллинг и Сведенборг.

Публикации на русском языке

• Благоразумие, соединенное с добродетелью (1795, 1815 и 1816).
• Верное лекарство от предубеждения умов (1798).
• Путешествие младаго Костиса от Востока к Полудню (1801 и 1816).
• Страждущая невинность (1802).
• Важнейшие иероглифы для человеческого сердца (1803 и 1816).
• Наставления мудрого испытательному другу (1803).
• Отрывки. Наставление жреца натуры Клоаса Софрониму (1803).
• Нравственные письма к Лиде о любви благородных душ (1803, 1816 и 1817).
• Ночи, или беседы мудрого с другом (1804).
• Ключ к таинствам натуры (1804, 1820 и 1821) в 4 частях.
• [imwerden.de/pdf/eckartshausen_oblako_nad_svjatilischem_1804.pdf Облака над святилищем, или нечто такое, о чём гордая философия и грезить не смеетъ] (1804).
• Терпимость и человеколюбие, изображенные в трогательных повестях (1805, 1817, 1818).
• О положительном начале жизни и отрицательном начале смерти (1810).
• О фосфорной кислоте, яко вернейшем средстве против гнилости (1811).
• Взгляд на будущее, или сказание о XIX стол. (1813).
• Наука чисел, служащая продолжением ключа к таинствам натуры (1815).
• Бог есть любовь чистейшая (1817).
• Кодекс или законоположение человеческого разума (1817).
• Молитвы, почерпнутые из псалмов Давидовых (1817).
• Религия, рассматриваемая как основания всякой истины и премудрости (1818).
• Христос между человеками (1818, 2 части).

Современные переиздания

• Ключ к таинствам Натуры, Ташкент, Главная редакция издательско-полиграфического концерна «Шарк», 1993
• Ключ к таинствам природы, СПб.: Азбука; Петербургское Востоковедение, 2003. ISBN 5-267-00488-X (Азбука), 5-85803-187-0 (Петербургское Востоковедение)
• Беседы мудрого, Издательство «Рипол», 2009. ISBN 978-5-386-01742-2
• Религия, рассматриваемая как основание всякой истины и премудрости, СПб.: Альфарет, 2010. — 340 с.

Ссылки

• Эккартсгаузен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [latebra.narod.ru/ekkar.html Из «Рассуждения об истлении и сожжении всех вещей»]
• [www.alfaret.ru/news.php?nid=112 Величайшее светило божественного просвещения]
• [imwerden.de/pdf/brankevich_duh_eckartshausena_1810.pdf М. С. Бранкевич, «Дух Эккартсгаузена», 1810]

Отрывок, характеризующий Эккартсгаузен, Карл

Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.