Экклесия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья — о древнегреческом собрании. О библейском понятии см. Христианская церковь.

Экклесия (др.-греч. ἐκκλησία) — в Древней Греции высший орган государственной власти, народное собрание. В Афинах в V веке до н. э. экклесией назывался верховный орган государства, осуществлявший законодательную, исполнительную и судебную власть. Принимать участие в работе экклесии мог любой афинский гражданин мужского пола, достигший 20-летнего возраста. Также экклесией назывались другие верховные органы в демократических полисах. В олигархических полисах права экклесии были ограничены другими государственными органами типа советов и коллегий. В ряде государств народные собрания имели специальные названия: апелла — в Спарте, агора — в Дельфах и городах Фессалии, алия — в Аргосе, Эпидавре, Геле, Акраганте.





Полномочия экклесии

На народных собраниях лежали следующие дела и обязанности:

Содействие законодательной деятельности

В первом народном собрании в году председатели предлагали вопрос, все ли законы должны быть оставлены без изменения или же необходимы перемены. Для большей наглядности тесмотеты должны были собрать противоречащие законы и устарелые, но еще не уничтоженные форменно постановления и представить их народу. Кроме того, всякому было предоставлено делать от себя предложения. Вновь предложенные законы (всякий отменяемый закон должен был заменяться новым) выставлялись публично для всеобщего сведения. Народ избирал защитников старых законов (συνήγοροι σύνδικοι), а в третье народное собрание — номофетов (νομοθέται) из числа гелиастов текущего года, перед которыми происходил формальный процесс старого и нового закона. Первый защищали синегоры, второй — тот, кто его предложил. Решение принадлежало номофетам под председательством тесмотетов, но решение это, если оно было в пользу нового закона, так же как и псефизма, могло подлежать γραφη παρανόμων, и утверждение его, равно как и отклонение, зависело от приговора судей. Все производство дела называлось ἐπιχειροτονία νόμων. В позднейшие времена народ часто обходил эту строгую форму и заменял законы своими постановлениями.

Избрание должностных лиц

Поскольку избрание происходило посредством χειροτονία, а не по жребию, сообразно демократическим учреждениям Клисфена, выборы сохранились для тех лиц, должности которых требовали особых способностей и гарантии относительно состояния — при военных и финансовых должностях и некоторых других. Выборные собрания, время которых не может быть точно определено, называются ἀρχαιρεσίαι. Председательство в них имели 9 архонтов. Кандидаты назывались σπουδάρχαι, домогаться должности — ἀρχαιρεσιάζειν, σπουδαρχια̃ν. Должностные лица могли быть смещены, а поэтому в первом собрании всякой притании архонты ставили вопрос, должны ли быть служащие оставлены в своих должностях или же сменены (ἐπιχειροτονία τω̃ν ἀρχόντων или ἀρχω̃ν).

Постановления против отдельных лиц, остракизм

На изгнание через остракизм нельзя смотреть как на наказание, и действительно оно не имело никаких дурных последствий ни для чести, ни для имущества изгнанного. В собрании перед началом седьмой притании задавался вопрос, является ли необходимость в применении этой меры к отдельным личностям (конечно, по политическим причинам). Если давался утвердительный ответ, то всякий, желавший чьего-либо изгнания, должен был в собрании на агоре написать его имя. Кто имел против себя 6000 голосов, должен был оставить город на 10, позже — на 5 лет, но мог быть возвращён по решению народа. Последним деятелем, изгнанным остракизмом, был Гипербол (417 г. до н.э.).

Судейские обязанности

Судейские обязанности народ имел лишь в чрезвычайных случаях относительно тех, которые были преследуемы посредством исангелии, хотя и тут в большинстве случаев последнее решение принадлежало суду). При προβολή приговор народа имел лишь предварительное значение и по закону не имел никакого влияния на приговор суда; обвинения против должностных лиц были вносимы в народное собрание посредством προβολή, но решались судьями.

Верховенство в общегосударственных делах

Народ при установленном законом содействии совета имел верховное решение во всех государственных делах: о войне и мире, о союзах и договорах. Полномочия послов исходили от народа. Возвращавшиеся послы, равно как послы иностранных государств, были принимаемы в народном собрании, явившись предварительно в совете. Расходование общественных денег, равно как изменение податей и пошлин, зависело от решения народа. Равным образом дела, касавшиеся религии, например принятие новых культов и т. п., обсуждались самим народом. Далее, наряду с другими корпорациями народ раздавал почести и права отдельным лицам, например венки, стол в пританее и т. д. Наконец, народ же даровал иностранцам право гражданства.

Принципы функционирования

Афинская экклесия — собрание всего народа, граждан начиная с 20 лет (ἀγοραί представляли собой собрания фил и демов). Во всякой притании было по 4 очередных (νόμιμοι) собрания, первое называлось κυρία (в прежние времена, вероятно, единственное в притании); иногда и все 4 назывались κύριαι. В особых случаях, которые требовали немедленного выполнения, граждане также из деревень созывались на чрезвычайное собрание (σύγκλητος или κατάκλητος ἐκκλησία, также κατακλησία).

Для каждого из очередных собраний был назначен особый род занятий, например, для первого — ἐπιχεφοτονία должностных лиц, обвинения против государственных преступников, объявление о конфискованных имуществах и о заявленных на суде притязаниях на наследства; для второго — прошения к народу и предложения о помиловании; для третьего — переговоры с иностранными государствами; для четвертого, наконец, — религиозные и общественные дела вообще. Кроме того, по правилу, председательствующий должен был заранее объявить посредством плакатов о предметах собрания (προγράφειν ἐκκλησίαν; их отсутствие называлось ἐκκλησίας ἀπόγραφος).

В какие дни притании оно бывало и бывало ли во всех прятаниях в один и тот же день, нельзя сказать. Созывал собрание эпистат между пританами, позже между проэдрами (см. буле); иногда, особенно в военные времена, созывали стратеги. Приглашение через герольдов было необходимо только при κατακλησίαι. Местом собрания в прежние времена была площадь, потом преимущественно Пникс, а еще позже обыкновенно театр, в особенных случаях также театр в Пирее. При входе каждый получал дощечку, возвращая которую он получал плату (ἐκκλησιαστικόν), состоявшую из 1, позже из 3 оболов. О недопущении не имевших на то право заботились 6 лексиархов и их служители. Кто приходил слишком поздно, не получал платы. Перед открытием собрания совершалось жертвоприношение и молитва. Затем председатель, созвавший собрание, предлагал предмет на обсуждение.

Прежде всего происходило голосование относительно того, хочет ли народ присоединиться к постановлению совета, которое обычно сопровождало предложение (γνώμην βουλη̃ς συμβάλλεσθαι εἰς τóν δη̃μον). Голосование при этом называлось предварительным (προχειροτονία). В следовавших за этим дебатах, если высказывались за дальнейшее обсуждение вопроса, мог принимать участие всякий, кто не подлежал атимии.

Докимасия ораторов ограничивалась исключительно расследованием, находится ли оратор в обладании всеми гражданскими правами. Официальных ораторов не существовало, и господствовала полная равная для всех свобода слова (ἰσηγορία), хотя естественно, что во все времена отдельные личности, выдававшиеся государственной мудростью и талантом, часто также любимые народом за красноречие и лесть демагоги, занимались ораторством как настоящей задачей жизни: правда, народное собрание было единственным поприщем для деятельности государственных людей. На время речи оратор надевал венок в знак своей неприкосновенности. Если он уклонялся от предмета речи или провинился против существующих обычаев или законов, то председателю было предоставлено удалить его с кафедры и оштрафовать его на 50 драхм. При более тяжких проступках он мог быть предан для наказания совету или ближайшему народному собранию.

Впрочем, в позднейшие времена, когда демагоги задавали всему тон, постановления эти уже не выполнялись с прежней строгостью. Так как собрание не было связано решением (пробулевма) совета, то всякому оратору было предоставлено сделать своё собственное предложение, которое могло быть прямо противоположно постановлению совета. Такое предложение вручалось во время собрания председателям, которые решали, должно ли оно быть предложено народу для голосования (ἐπιψηφίζειν, ἐπιχειροτονίαν или διαχειροτονίαν διδόναι, ἐπιτρέπειν ψηφίζεσθαι, ἐπάγειν ψη̃φον), причем, впрочем, один только из председателей, по крайней мере эпистат, мог вопреки решению остальных, с опасностью навлечь на себя έ̓νδειξις, воспрепятствовать голосованию, если предложение было противно законам (как Сократ в процессе стратегов. Plat. Apol. p. 32). Мало того, всякий в собрании мог выступить против оратора, причем он с клятвою заявлял (ύπόμνυσθαι, ύπωμοσία), что он хочет привлечь к суду сделавшего предложение за противозаконность оного (παρανόμων). Разрешение голосовать противозаконное предложение могло в известных случаях повлечь за собой атимию.

Голосование происходило посредством поднятия рук (χειροτονει̃ν, χειροτονία), в личных вопросах, как в суде, посредством дощечек или камешков (ψη̃φοι), отсюда ψηφίζεσθαι; это слово, впрочем, употреблялось вообще в смысле «голосовать». Постановление называется псефизма. Оно вносилось в архив, часто вырезалось на меди или на камне. Формулу постановлений можно видеть из следующих надписей:

᾽Έδοξεν τη βουλη̃ καί τω̃ δήμω· Κεκροπὶς ἐπρυτάνευε, Μνησίθεος ἐγραμμάτευε, Εὐπείθης ἐπεστάτει. Καλλίας ει̃πε (сделал предложение) ἀποδιδόναι и т. д. (из ол. 86, 3. 434/433).

Иногда еще ближе определяется время, именно прибавляется имя архонта, название притании и её дня, например, ᾽Επὶ Ναυσινίκου ά̓ρχοντος, — ἐπὶ τη̃ς ῾Ιπποθουντίδος ἑβδόμης πρυτανείας (из ол. 100, 3. 378/377) и ἐνάτη καί εἰκοστη̃ τη̃ς πρυτανείας (из ол. 109, 4. 341/340); указание на день притании, даже на день месяца в позднейшие времена всегда практиковалось. Начиная с ол. 100, 3. эпистат выбирался не из пританов, но из φυλὴ μὴ πρυτανεύουσα. С 369/368 г. до н. э. этот эпистат в декретах обозначается словами τω̃ν προέδρων ἐπεψήφιζε или ἐπεστάτει, а позже, с 314/313 г. прибавляется καὶ συμπρόεδροι. Ο значении этих лиц см. буле.

По окончании дел председатель распускал собрание через глашатая. Отсрочивалось собрание тогда, когда дела не были окончены или если гром и молния или другие διοσημίαι мешали продолжению совещания.

Напишите отзыв о статье "Экклесия"

Литература

  • Суриков И.Е. [antik-yar.ru/events/cl-civ-2011/papers/surikovie Как назывался высший орган власти в античном демократическом полисе?] (рус.) // Античная цивилизация: политические структуры и правовое регулирование. Доклады международной интернет-конференции. — Ярославль, 2012. — С. 8-20. — ISBN 9785904894054.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Экклесия

– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Экклесия&oldid=81170768»