Экспатриация

Экспатриа́ция (от лат. ex — из и patria — родина, отечество) — временное или постоянное выдворение человека за пределы страны (своей географической или культурной родины), обычно сопряжённое с лишением гражданства. Под экспатриацией, в международном публичном праве также понимают прекращение гражданства по желанию лица. Лицо, подвергнутое экспатриации именуется экспатриа́нтом.

Экспа́т (англ. expat сокр. от expatriate, происходит от лат. ex patria «вне родины») — сленговое название для иностранных специалистов, реже самоназвание.

В данной статье рассказывается об иностранных специалистах, проживающих вне родины.

Значение понятия

В английском языке термин expatriate используется для обозначения представителей Запада, живущих не в западных странах, хотя иногда, он также используется для описания представителей Запада, живущих в других западных странах, например, американцев, живущих в Великобритании или британцев, живущих в Испании. Также данным термином можно обозначить европейцев, живущих, например, в Объединённых Арабских Эмиратах. Здесь определяющим фактором будет культурная/социоэкономическая связь.

Этот термин может использоваться для обозначения любого человека, живущего в стране, гражданином которой он не является, но как правило, это не применяется к правительственным чиновникам, находящимся в иностранном государстве.

История

На протяжении XIX и в первой половине XX века экспатриация широко практиковалась в тоталитарных государствах (Германия, Советский Союз и ряд других). В течение этого времени десятки миллионов людей уезжали в США в поисках лучших условий проживания, работы и свободы из-за притеснений и политического беспорядка на своей родине. Их ожидания часто были излишне завышенными, основанными на слухах о неправдоподобных богатствах. Такие экспатрианты обычно оставались на новом месте на оставшуюся жизнь и, из-за либеральных законов об иммиграции в то время, позднее получили гражданство в новом месте. Практика предоставления имущественных прав европейским иммигрантам на новых территориях вызывала желание у многих европейских экспатриантов того времени оставаться и создавать свои семьи.

И наоборот, в определённый период времени, многие небольшие группы американцев, численностью в несколько тысяч человек, уезжали в Европу, главным образом в Мюнхен и Париж, для обучения искусству живописи. Генри Джемс был знаменитым американским писателем, для которого в 1870-х годах домом стала Англия.

Особенности

Иногда на экспатриантов, вернувшихся в Британию, особенно на их детей, акцент которых кажется странным одноклассникам, их же сограждане смотрят как на иностранцев. Детей экспатриантов часто рассматривают как «детей третьей культуры» или как «взрослых детей третьей культуры». У этих детей зачастую есть паспорта многих государств, они говорят на нескольких языках и затрудняются в определении того, где их «дом».

В то время как европейцы или жители Северной Америки, живущие на Ближнем Востоке и в Азии, могут жениться на местных жителях и иметь детей, большинство не видят никакого преимущества в принятии гражданства стран, где они находятся, обычно потому, что считают своё пребывание там лишь временным, или из-за ограничений в получении двойного гражданства. Однако они могут получить статус постоянно проживающего (вид на жительство).

В странах наподобие Саудовской Аравии многие экспатрианты обязаны жить отдельным сообществом, не смешиваясь с местными населением. В результате этого у проживающих сообществ развились социальные связи с другими отдельными сообществами. В Дубае преимущественное население составляют экспатрианты из стран, наподобие Индии, Пакистана, Бангладеш и Филиппин, и только 3 % составляют экспатрианты из западных стран.

Известные экспатрианты

Ряд американских литературных светил Соединённых Штатов жили в Париже с конца Первой мировой войны до начала Великой депрессии, включая Эрнеста Хемингуэя, Скотта Фицджеральда, Т. С. Элиота, Эзру Паунда и Гертруду Стайн. Афроамериканская экспатриация в Париж также быстро росла после Первой мировой войны, начиная с чернокожих американских ветеранов, которые предпочли более тонкий расизм Парижа репрессивному расизму и изоляции Соединённых Штатов.

В 1920-х гг. афроамериканские писатели, артисты и музыканты прибыли в Париж и сделали популярным джаз в парижских ночных клубах, это было время, когда Монмартр был известен как «парижский Гарлем». Некоторые выдающиеся афроамериканские экспатрианты начиная с 1920-х гг. включали Жозефину Бейкер, Хью Ленгстона, Ричарда Райта, Джеймса Болдуина, Майлза Дэвиса, Чарльза Паркера.

Другой известной группой экспатриантов было так называемое поколение битников, — американских артистов, живущих в других странах в 1950-х и 1960-х годах. Эта группа включала в себя Аллена Гинзберга, Уильяма С. Берроуза, Гарольд Норс, Грегори Корсо и Гари Снайдер. Более позднее поколение экспатриантов также включало в себя джаз-музыкантов 1950-х гг., например, Стив Лейси, рок-музыканта 1960-х гг. Джима Моррисона и барда 1970-х Эллиотта Мёрфи.

Многие американские модельеры стали экспатриантами, уехав во Францию и Италию для разработки существующих европейских моделей или с целью расширения собственных коллекций. Такими модельерами стали Делуна Мэрисон, Том Форд, Патрик Келли и Марк Джейкобс.

Помощь экспатриантам

Международные компании направляя сотрудников для работы за рубеж часто проводят тренинги для их супругов, однако лишь немногие компании возмещают потерю доходов супругами сотрудников, направленных на работу за рубеж.

Уровень поддержки различен, от помощи в поиске работы супругам на новом месте до полного обслуживания партнёрскими структурами. Примером проекта, поддерживающего экспатриантов, может служить проект Gracia Arts Project в Барселоне.

См. также

• Изгнание
• Экстрадиция
• Депортация
• Анклав
• Гражданство
• Иностранцы
• Гастарбайтер
• Литература изгнания

Отрывок, характеризующий Экспатриация

На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.