Экспедиция Тысячи
| Экспедиция Тысячи | |||
| Основной конфликт: Рисорджименто | |||
 Отбытие Тысячи из Генуи | |||
| Дата |
1860-1861 | ||
|---|---|---|---|
| Место |
Южная Италия | ||
| Итог |
вхождение Южной Италии в Итальянское королевство | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Экспедиция Тысячи (итал. Spedizione dei Mille) — военная кампания революционного генерала Джузеппе Гарибальди в 1860—1861 годах. Гарибальди с отрядом добровольцев, высадившись на юге Италии, нанёс ряд поражений Королевству Обеих Сицилий, в результате чего его территория была аннексирована Сардинским королевством и вошла в состав объединённого королевства Италия.
Содержание
Предпосылки
Экспедиция была частью кампании по объединению Италии, вдохновляемой Камилло Кавуром, премьер-министром Сардинского королевства. В марте 1860 года королевство присоединило к своей территории Объединённые провинции Центральной Италии. Следующим этапом объединительной кампании должно было стать завоевание Королевства Обеих Сицилий, занимавшего южную часть Апеннинского полуострова и остров Сицилия.
Высадка на Сицилии
11 мая 1860 года Гарибальди, заручившись поддержкой влиятельных сицилийцев, в частности Франческо Криспи, и британского флота, с небольшим отрядом добровольцев (общей численностью около тысячи человек) на двух пароходах высадился в Марсале, самом западном порту Сицилии. Сторонники Гарибальди стали набирать на Сицилии волонтёров.
15 мая «тысяча» встретилась с двумя тысячами неаполитанских войск при Калатафими. Во время сражения Гарибальди произнёс знаменитую фразу: «Здесь мы создаём Италию или умираем». Исход сражения был неопределенным, потери сторон были приблизительно равны. Но после сражения моральный дух неаполитанских войск, и до того невысокий, резко упал, а у гарибальдийцев, наоборот, повысился, поскольку они показали себя решительными и храбрыми солдатами, способными на равных сражаться с регулярными частями противника. Авторитет Гарибальди среди сицилийцев резко возрос, что привело к постоянному притоку в его отряд местных добровольцев и вскоре численность отряда революционеров выросла до 1200 человек. 27 мая Гарибальди осадил Палермо, столицу острова. Хотя гарнизон города во много раз превышал численность его отряда, участие на стороне Гарибальди народных масс и освобождённых из тюрем заключенных вынудило бурбонские войска сложить оружие. Победа гарибальдийцев, одержанная над многократно превосходящими силами противника, была настолько невероятной, что шли слухи о вероятном подкупе гарнизонного командования британцами. Гарибальди объявил бурбонскую власть свергнутой и провозгласил себя диктатором Сицилии от имени Виктора Эманнуила II.
После сдачи Палермо бурбонские войска отступили в восточную часть острова, под их контролем оставались лишь Сиракузы, Аугуста, Милаццо и Мессина. 20 июля Гарибальди, оперируя с моря и с суши, атаковал их и разбил в битве при Милаццо. Мессина, за исключением цитадели, была очищена от неаполитанцев. Гарибальди, войска которого доходили теперь до 18000 человек, овладел, таким образом, всем островом. Под влиянием «партии действия», провозглашавшей, что первая обязанность итальянской нации заключается в присоединении во что бы то ни стало Рима и Венеции, Гарибальди объявил депутации сицилийцев, что если соединение Сицилии с монархией Виктора-Эммануила произойдёт раньше, чем будет обеспечено объединение Италии, он откажется от дальнейших действий и удалится. Эти слова Гарибальди произвели такое глубокое впечатление, что назначенные им министры подали в отставку. Скоро сам Гарибальди убедился в необходимости вверить Турину направление дел и признал вице-диктатором пьемонтца Депретиса, предложенного на этот пост Кавуром.
Высадка в Калабрии. Завершение войны
19 августа под прикрытием сардинского флота Гарибальди высадился близ Реджо на Апеннинский полуостров и при Монталеоне разбил неаполитанских генералов. Оставив свои войска в Салерно, Гарибальди 7 сентября в сопровождении только нескольких офицеров своего штаба прибыл в Неаполь, из которого Франциск II бежал. В фортах стоял ещё гарнизон в 8000 человек, но всякая мысль о сопротивлении была оставлена, и Гарибальди бесстрашно въехал в город среди толпы, восторженно приветствовавшей его. Неаполитанские войска отступили на Капую, чтобы начать оборонительную борьбу на линии Вольтурно.
Между тем гарибальдийцы двинулись далее на север, но были оттеснены в Кайяццо. Ободрённая этим успехом неаполитанская армия перешла в наступление. Гарибальди, принявшему снова команду над своими войсками, лишь с трудом удалось заставить неприятеля отступить назад на Капую. Тут ему на помощь пришли войска Виктора Эммануила, встреча которого с Гарибальди произошла 26 октября в окрестностях Теано. После сдачи Капуи 2 ноября Виктор Эммануил въехал в Неаполь.
Завоевание Королевства Обеих Сицилий завершилось 13 февраля 1861 года, когда пьемонтским войскам сдалась Гаэта, удерживаемая сторонниками Франциска II. В марте того же года было образовано Королевство Италия.
Известные участники
- Абба, Джузеппе Чезаре — в дальнейшем стал писателем, описавшим Экспедицию в хронике «От Куарто до Вольтурно: заметки одного из Тысячи»
- Крокко, Карминe — волонтёр армии Гарибальди, в дальнейшем стал бандитом, собрал армию из 2000 человек и начал войну против пьемонтцев под знаменем Королевства Обеих Сицилий и короля Франциска II.
В кино
- «1860. Тысяча Гарибальди» / 1860. I mille di Garibaldi — реж. Алессандро Блазетти (Италия, 1934)
- «Леопард» / Il Gattopardo — реж. Лучино Висконти (Италия, 1960)
- «Да здравствует Италия!» / Viva l'Italia! — реж. Роберто Росселини (Италия, Франция, 1961)
- «Бандиты» / Li chiamarono... briganti! — реж. Паскуале Скуитьери (Италия, 1999)
- «Великая тысяча» / Eravamo solo mille — реж. Стефано Реали (Италия, 2007)
Напишите отзыв о статье "Экспедиция Тысячи"
Ссылки
- [www.britannica.com/EBchecked/topic/593512/Expedition-of-the-Thousand Expedition of the Thousand]. Encyclopædia Britannica Online. 2010.
Отрывок, характеризующий Экспедиция Тысячи
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
