Экспериментальная литература

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Экспериментальная литература (тж. Авангардная литература) — совокупность литературных жанров и стилей, одной из основных черт которых являются литературные инновации, в первую очередь в области формы.





Ранняя история

Первым текстом, который относится к этой категории, считается роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», опубликованный в 1759 году. Он появился так рано, что его только с большой натяжкой можно назвать ниспровергающим каноны, так как сами каноны романа к этому времени ещё не устоялись. Однако в его издевательстве над повествованием, в использовании необычных графических средств (например, полностью чёрных страниц, выражающих скорбь, вызванную смертью персонажа) находили вдохновение многие авангардные литераторы послевоенного времени. Тем не менее, даже в это время произведение Стерна не обошлось без недоброжелателей. Сэмюэл Джонсон (1740—1795), если верить цитате, которую приводит Джеймс Босуэлл, однажды сказал: «The merely odd does not last. Tristram Shandy did not last» (англ. Простая эксцентричность не может длиться долго. «Тристрам Шэнди» долго не продержится). Дени Дидро в романе «Жак-фаталист и его хозяин» обратил, «вывернул наизнанку» многие литературные приёмы Стерна, что делает произведение Дидро одним из ранних примеров металитературы.

XX век

В 1910-х годах авангардизм в литературе обрел большую популярность[1], многие европейские и американские писатели увлеклись экспериментированием с формой. Многие тенденции, возникшие в этот период, частью оформились в новое - модернистское движение. Самыми известными произведениями авангарда того времени были «Песни»en Эзры Паунда, послевоенные работы Томаса Элиота, проза и драматургия Гертруды Стайн. Наиболее значительным послевоенным экспериментальным произведением считается роман Джеймса Джойса «Улисс». Этот роман оказал сильное влияние не только на литераторов авангарда, таких как Вирджиния Вулф или Джона Дос Пассоса, но и на более традиционных писателей, например Эрнеста Хемингуэя.

Исторические авангардные движения также внесли свой вклад в развитие экспериментальной литературы начала и середины XX века. Основатель дадаизма поэт Тристан Тцара использовал в своих манифестах вырезки из газет и экспериментальные типографские средства. Футурист Филиппо Томмазо Маринетти придерживался концепции «слова на свободе», взрывая не только границы традиционного литературного повествования, но и типографского оформления книг, как, например, в его сборнике стихов «Занг-Тум-Тум», который представляет собой причудливый монтаж разбросанных печатных строк, математических и телеграфных знаков. Писатели, поэты и художники, входившие в движение сюрреализма, использовали ряд необычных техник, чтобы ввести себя в мистическое, подобное сну, состояние. В качестве примера можно привести книгу «Magnetic Fields», написанную Андре Бретоном и Филиппом Супо, или «Скорбь о скорби», роман-сон, написанный под гипнозом Робером Десносом.

К концу 1930-х годов в свете сложной политической ситуации в Европе модернизм производил впечатление неадекватной, эстетизированной и даже безответственной реакции на опасность мирового фашизма. Экспериментальная литература исчезла из поля зрения общественности и просуществовала в 1940-х годах только в лице её разрозненных представителей, таких как Кеннет Патченen. В 1950-х годах литература битников рассматривалась как реакция на убогость прозы и поэзии того времени. Полумистический роман Джека Керуака «Видения Жерара»en представил новый формальный подход к стандартам повествования того времени.

Дух европейского авангарда жил и в литературе нового послевоенного поколения. Поэт Исидор Ису (англ.)русск. основал группу леттристов, которые в своей прозе, стихах и фильмах исследовали границы между устным и письменным словом. Группа УЛИПО (фр. OULIPO, сокращение от Ouvroir de littérature potentielle — Цех потенциальной литературы), собрала писаталей, художников и математиков, которые изучали инновационные комбинаторные средства генерации текстов. Она была основана писателем и поэтом Раймоном Кено и математиком Франсуа Ле Ланнуаen. В группу вошли также Итало Кальвино и Жорж Перек. Кено в сборнике «Сто тысяч миллиардов стихотворений» (фр. Cent Mille Millards de Poèmes) использует для генерации комбинаций сонетов учебник физики, а роман Перека «Жизнь: руководство пользователя» (англ. Life: A User's Manual) использует с той же целью известную математическую задачу «Путешествие коня по шахматной доске».

1960-е годы примечательны непродолжительным взлётом модернизма и появлением постмодернизма. Гласность вокруг судебного дела о непристойности против американского писателя Уильяма Берроуза и его романа «Голый завтрак» породили широкую популярность и восхищение идеей неограниченной и неподцензурной свободы. Берроуз известен также как создатель стиля «cut-up» (метод нарезок), когда произведение компоновалось из отдельных строк и текстовых фрагментов, вырезанных из различных книг и газет. В концу 1960-х годов экспериментальные течения в литературе стали настолько популярными, что даже авторы, известные своей приверженностью к классическому литературному стилю (Бернард Маламуд, Норман Мейлер), демонстрировали склонность к экспериментам. Важным направлением в литературе этого периода стала метапроза, наиболее ярко проявившаяся в произведениях Джона Барта и Хорхе Луиса Борхеса. В 1967 году Барт написал эссе «Литература истощения»en[1], которое считается манифестом постмодернизма. Эталоном постмодерна стал ставший бестселлером роман Томаса Пинчона «Радуга земного тяготения». Значительными представителями этого стиля считаются Дональд Бартельм (в жанре короткого рассказа), Роберт Куверen и Рональд Сукеникen.

В более позднее время, в 1970-е и 1980-е годы, наиболее известными писателями-экспериментаторами были Итало Кальвино, Майкл Ондатже, Хулио Кортасар. Наиболее известные произведения Кальвино — «Если однажды зимней ночью путник», где часть глав изображает читателя, который собирается прочитать книгу под названием «Если однажды зимней ночью путник», а остальные образуют собственно повествование; и «Невидимые города»en, где Марко Поло рассказывает о своих путешествиях хану Хубилаю, хотя они живут в одном городе и общаются в чате[2]. Роман в стихах «Избранные труды Малыша Билли»en Майкл Ондатже написан в стиле альбома газетных вырезок, а главы романа Хулио Кортасара «Игра в классики» могут быть прочитаны по порядку с 1 по 56 главу или по маршруту, предложенным автором.

Аргентинец Хулио Кортасар — один из целой плеяды латиноамериканских писателейen, создавших шедевры литературы XX и XXI веков, смешивая фантастические зарисовки, журнальный стиль и художественную литературу. Испаноязычная литературная классика этого региона включает мексиканский роман «Педро Парамо» Хуана Рульфо, колумбийская семейная хроника «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса, перуанский политический роман «Война конца света»en Марио Варгаса Льоса, пуэрто-риканский испанглийский драматический диалог «Йо-йо-Боинг» Джаннины Браски и кубинский революционный роман «Рай»en Хосе Лесамы Лима[3].

Современные американские авторы Дэвид Фостер Уоллес, Джаннина Браски и Рик Мудиen сочетают некоторые экспериментальные формы 1960-х годов с иронией и более выраженной тенденцией к доступности и юмору. Роман «Бесконечная шутка» Уоллеса — объёмное произведение, описывающее жизнь в теннисной академии и реабилитационном центре; сюжетная линия часто прерывается отступлениями, которые оформлены в виде сносок и часто превращаются в основную сюжетную линию; в итоге сноски занимают в романе более 100 страниц, и многие из них имеют свои собственные сноски. Другие писатели, такие, как Николсон Бейкерen, наоборот, склонны к малым формам. Его бессюжетный роман «Бельэтаж»en в стиле потока сознания на протяжении 140 страниц описывает подъём офисного клерка с этажа на этаж на эскалаторе во время обеденного перерыва. Американский писатель Марк Данилевский в романе «Дом листьев»en комбинирует элементы хоррора с академической литературой и типографскими экспериментами.

Греческий автор Димитрис Лиакос в романе «Z213: Выход»en создаёт своего рода современный палимпсест, и сочетая цитаты из дневников двух рассказчиков вперемежку с отрывками из библейской книги «Исход», рассказывает о путешествии, в котором реальности внутреннего и внешнего мира постепенно сливаются.

В начале XXI века многие образцы экспериментальной литературы отражают появление компьютеров и информационных технологий, часто с использованием искусственных сред, о которых они рассказывают. Такие произведения часто называются, электронной, гипертекстовой или кодированной («codework») литературой.

См. также

Напишите отзыв о статье "Экспериментальная литература"

Примечания

  1. ↑ 1 2 John Barth (1984) intro to The Literature of Exhaustion, in The Friday Book.
  2. ↑ Cooley, Martha. "On the Work of Italo Calvino", The Writer's Chronicle, May 2008, pp 24-32
  3. ↑ [www.independentpublisher.com/article.php?page=998, Americas Society's Latin American Literature Roster], 2005.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Экспериментальная литература

– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Экспериментальная_литература&oldid=74248618»