Электропрохладительный кислотный тест

Электропрохладительный кислотный тест
The Electric Kool-Aid Acid Test
Обложка первого американского издания
Жанр:	Новая журналистика, документальная проза
Автор:	Том Вулф
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1966—1968
Дата первой публикации:	1968
Издательство:	Farrar, Straus and Giroux

«Электропрохлади́тельный кисло́тный тест» (англ. The Electric Kool-Aid Acid Test, 1968, рус. перевод 1996) — книга американского писателя Тома Вулфа, описывающая период жизни Кена Кизи (автора «Пролетая над гнездом кукушки») с 1958 по 1966 год и сформировавшуюся вокруг него неформальную субкультурную коммуну — Весёлых проказников (англ. Merry Pranksters), оказавшую существенное влияние на популяризацию ЛСД, спровоцировавшую психоделическую (также называемую кислотной) революцию и ставшую связующим звеном между битниками и хиппи.

Книга вошла в список 100 лучших работ по журналистике в США в XX веке по версии Arthur L. Carter Journalism Institute при Нью-Йоркском университете.

Этимология названия

Неологизм «электропрохладительный» относится к периоду упадка коммуны и напрямую связан с Уоттсовским тестом, вечеринкой, которую Весёлые проказники провели в пригороде Лос-Анджелеса. В оригинале английский термин «The Electric Kool-Aid Drink» («электропрохладительный напиток») был предложен членом коммуны, Хью Ромни (англ. Wavy Gravy), во время вышеупомянутого события. Практика бесплатного угощения прохладительными напитками на вечеринках была распространённым явлением для описываемого в книге времени, но качественно напиток Проказников отличался наличием в нём изрядной доли ЛСД. Соответственно, добавленное к слову «Электропрохладительный» выражение «кислотный тест» характеризует основную деятельность коммуны Весёлых проказников — проведение вечеринок с угощением ЛСД всех желающих.

История создания

Как отмечает сам Вулф, в некоторых из описываемых в книге событий он принимал непосредственное участие, а об остальных узнал от свидетелей или участников происходившего. В работе над книгой помогали Кен Кизи, Каролин Адамс, «Черная Мария», Кеннет Баббс, Стюарт Бранд, Пейдж Браунинг, Майк Хейджен, Хью Ромни, Джордж Уокер, Нил Кэссади, Сэнди Леманн-Хаупт, Эд Маккланахэн, Роберт Стоун — то есть непосредственно члены коммуны Весёлых проказников, которых Вулф интервьюировал в ходе работы над «Электропрохладительным кислотным тестом».

Также в ходе написания книги были использованы:

• Письма Кизи к Ларри Макмертри. Они относятся к периоду, когда главный Проказник был в бегах в Мексике.
• Архивы коммуны — магнитофонные записи с кинохроникой автобусного путешествия, дневники, письма, фотографии.
• Магнитные записи, которые Хантер Томпсон сделал в период работы над своей книгой «Ангелы Ада»
• Отчет о Уоттсовском Тесте, написанный репортером Free Press (англ. Los Angeles Free Press) Клер Браш, участвовавшей в хеппенинге — специально для Вулфа.
• Впечатления о Проказниках драматурга Нормана Хартвега (Norman Hartweg), описанные в серии магнитофонных записей.
• Множество писем, которые автор книги получал в ходе переписки с людьми, тем или иным образом причастными к жизни коммуны.

По собственному же признанию, Том Вулф никогда не употреблял ЛСД, только однажды курил марихуану.

Содержание

Книга состоит из двадцати семи глав, эпилога и финального «послесловия», где Т. Вулф перечисляет всех, кто помогал ему в создании «Электропрохладительного кислотного теста» и выражает слова благодарности. В самом тексте книги содержательно можно выделить три части, соответствующие различным периодам существования коммуны Весёлых проказников, хотя сам автор такового деления не предусматривает.

Стоящие особняком от остальных глав, главы I, II и III рассказывают о знакомстве Вулфа с Проказниками и Кеном Кизи — данные главы написаны в стилистике, выработанной в «Конфетнораскрашенной апельсиннолепестковой обтекаемой малютке», и повествуют о пребывании автора с членами коммуны во время судебного процесса над Кизи и о подготовке к прощальной вечеринке Проказников — «Выпускному балу». Описывая свои взаимоотношения с главными действующими лицами книги, Вулф планомерно переносит местами несвязное повествование к хронологическому развитию событий — и «возвращается» назад, в 1958 год, когда всё только начиналось.

Главы с IV по VI описывают период становления коммуны и охватывают период с 1958 по 1964 год. В данных главах рассказывается о переезде Кена Кизи в фешенебельный район вблизи Стэнфордского университета, Перри-лейн, в связи с поступлением на курсы писательского мастерства. В данной части книги описываются первые опыты с психотропными веществами, которые вследствие своей новизны и неизученности становятся «лакомым кусочком» для жителей студенческого городка. Растущая популярность некоторых из них, в частности ЛСД, вкупе с харизматичностью Кизи, создает вокруг последнего сплоченную компанию единомышленников, приобщившихся к «опыту нового восприятия» — восприятию мира при помощи расширяющего сознание наркотика. Логически данная часть книги заканчивается с вынужденным переездом Кизи с Перри-лейн в Ла-Хонду, штат Калифорния, где он покупает дом. Туда же впоследствии переезжает и вся компания, образовавшаяся вокруг молодого писателя.

Расцвет коммуны, которая получает название «Весёлые проказники», золотой её период, описан с VI по XX главу и охватывает период с 1964 по 1966 год. Данный раздел уместно выделить в связи с примечательным для Проказников событием — автобусным путешествием «Далше», которое отсеивает людей, по тем или иным причинам не принявшим пропагандируемые Кизи идеи, и оставляет только преданных своему учителю и духовному лидеру друзей. Лето 1964 года, когда Проказники приехали обратно в Ла-Хонду, окончательно сформировало коммуну. Помимо автобусного путешествия, главы в данном разделе книги повествуют о других, менее значимых, но тем не менее примечательных событиях в жизни коммуны — первые предъявленные её членам обвинения со стороны полиции, знакомство с «Ангелами ада», выступление Кизи на конференции Унитарианской церкви, присоединение к коммуне «ЛСДшного гуру» Аузли (англ. Owsley Stanley), участие Проказников в митинге против войны во Вьетнаме, проведение Кислотных Тестов и Фестиваля Полетов. Глава XX закрывает данную часть книги, описывая вынужденный побег опального на тот момент Кизи в Мексику. С его отъездом золотой период для коммуны завершается.

Распад коммуны описан с XX по XXVII главы и охватывает период с февраля по октябрь 1966 года. Главы данной части включают в себя описание Уоттсовского теста — вечеринки, сыгравшей ключевую роль в вопросе распада коммуны, хроники Проказников во время пребывания их лидера в Мексике, становление идей о прекращении употребления ЛСД, арест Кизи по трем предъявленным обвинениям со стороны полиции и ФБР и финальный, прощальный хэппенинг, после которого коммуна прекратила своё существование.

Персонажи

Из-за жанровых особенностей книги, практически каждый упомянутый в тексте человек в определенной мере является её персонажем — из-за низкой информативности и большого объёма полного списка персонажей «Электропрохладительного кислотного теста», ниже указаны только самые примечательные и значимые (с точки зрения сюжета) из них.

• Кен Кизи — американский писатель (автор романов «Пролетая над гнездом кукушки», 1962, «Порою блажь великая», 1964 и «Песнь моряка», 1992), основатель коммуны, духовный лидер и учитель её членов.
• Нил Кэссади — одна из самых примечательных фигур бит-поколения, прототип Дина Мориарти из романа Джека Керуака «В дороге». Близкий друг Кизи, был водителем автобуса «Далше».
• Кеннет Баббс (англ. Ken Babbs) — близкий друг Кизи, писатель, преемник главенства в коммуне в период её распада.
• Джерри Гарсия и оригинальный (в период с 1965 по 1967 год) состав группы Grateful Dead.
• Каролин Адамс (англ. Carolyn Adams) — известная среди Проказников как «Горянка». Любовница Кизи, мать его дочери Саншайн (Sunshine). Присоединилась к коммуне летом 1964 года по прибытии «Далше» в Ла-Хонду. Впоследствии вышла замуж за Джерри Гарсиа.
• Аугустус Аузли Стэнли III (англ. Owsley Stanley) — известный также как просто «Аузли», один из крупнейших подпольных производителей и продавцов ЛСД. Присоединился к коммуне в августе 1964 года.
• Хью Ромни (англ. Wavy Gravy) — активист движения хиппи.
• Ларри Макмертри — писатель, эссеист и книготорговец.
• Эд Маккланахен (англ. Ed McClanahan) — писатель, эссеист.
• Пол Фостер (англ. Paul Foster (cartoonist)) — художник, хиппи. Работал над оформлением книги Кизи «Гаражная распродажа».

Помимо вышеуказанных персонажей, также в книге фигурируют несколько известных личностей описываемого времени.

• Аллен Гинзберг — поэт, одна из самых видных фигур бит-поколения. Неоднократно присутствовал на проводимых Проказниками вечеринках, был в дружеских отношениях с Кизи.
• Тимоти Лири — учёный, совместно с Ральфом Метцнером (англ. Ralph Metzner) и Ричардом Алпертом занимавшийся исследованиями ЛСД. Был лично знаком с Кизи и некоторыми Проказниками — однако из-за расхождений во взглядах по вопросу употребления и популяризации наркотика, с последними был не в лучших отношениях.
• Джек Керуак — писатель бит-поколения. Не нашёл общего языка с Кизи и не испытал восторга от знакомства с ним — в хороших отношениях с членами коммуны не был, пропагандируемые ими идеи отвергал.
• Хантер Томпсон — американский писатель и журналист. Познакомил Кизи с Ангелами Ада.

Жанровые особенности

В подавляющем большинстве случаев читатели и критики называют «Электропрохладительный кислотный тест» романом, что является корректным по признаку содержания в книге развернутого повествования о жизни главного героя (Кена Кизи) в кризисный период его жизни (увлечение психоактивными веществами, проблемы с полицией и ФБР), однако по ряду иных (характерных для других литературных жанров) признаков книгу в равной степени можно отнести как к документальной прозе — по признаку построения сюжетной линии на основе реально происходивших событий, так и к новой журналистике на основании наличия в книге подбора фактов, оценок и комментариев участников событий, которые являлись злободневными и значительными в момент издания книги.

На официальном сайте Тома Вулфа в краткой аннотации к книге дано определение «журналистская одиссея».

Отзывы и критика

Пропагандирующий революционные идеи в нескольких литературных жанрах, триумф Новой журналистики, «Электропрохладительный кислотный тест» практически сразу стал книгой, характеризующей Америку 1960-х годов и подняла статус Кизи до уровня контркультурного героя и ЛСД-гуру.

Книга была высоко оценена журналистом The Washington Post, окрестившим её «сияющей, озорной и нереальной» — талант же самого Вулфа был отмечен изданием Newsweek.

Известный американский писатель и радиожурналист Стадс Теркел в своей оценке книги в ходе передачи Book of the Week (англ. Book of the Week) сравнил Вулфа с Норманом Мейлером — назвав первого своим кандидатом на роль «величайшего журналиста».

В статье «В садах Запада пробил час закрытия» Елена Дьякова провела параллели между «Электропрохладительным кислотным тестом» и романом «V.]]» Тома Пинчона — отметив красочность работы Вулфа, чья книга «сверкала всеми красками Калифорнии и неоном ночных хайвеев, звенела бубенчиками и бисером „детей цветов“, отбрасывала в сознание резкие черные тени мексиканских бродяг, голосующих на обочинах».

«Апокрифом 60-х» книга названа в статье В. М. Шпакова «Христос из Спрингфилда» — автор отмечает несостоявшееся становление новой религии (с Кеном Кизи в качестве мессии) и проводит аналогии между автобусным путешествием по Европе субкультурной группы художников из Санкт-Петербурга, Митьков, и путешествием Весёлых проказников «Далше», описанным в «Электропрохладительном кислотном тесте» Вулфа.

В рецензии для INOUT.ru, Любовь Атаманова назвала книгу «биографией 60-х» — однако в противовес ей документальность прозы Вулфа ставится под сомнение Валерием Нугатым в статье «Сны Орегона», где «Электропрохладительный кислотный тест» назван «эпопеей в жанре истерического реализма». Помимо Нугатова, другие исследователи прозы Вулфа также отмечают, что в контексте журналистики книгу рассматривать не стоит — учитывая постоянное нахождение главных «героев» под ЛСД и относительное участие Вулфа в описываемых событиях.

Делая ссылку на процесс написания книги, некоторые авторы подчеркивают, что Вулф с Проказниками находился сравнительно небольшое количество времени, в то время как основные описанные им события представляют из себя только пересказ очевидцев — что в общем смысле ставит под сомнение документальность книги в целом. В ряде работ с критикой «Электропрохладительного кислотного теста» так же отмечается не просматриваемая позиция самого автора по теме книги.

По версии Arthur L. Carter Journalism Institute при Нью-Йоркском университете, книга вошла в список 100 лучших работ по журналистике в США в XX веке. В [www.amazon.com/Electric-Kool-Aid-Acid-Test/product-reviews/0553380648/ref=pr_all_summary_cm_cr_acr_img?ie=UTF8&showViewpoints=1 пользовательском рейтинге] сайта [www.amazon.com/ amazon.com] книга имеет примерно 4,2 звезды из 5 возможных.

Экранизация

Премьера экранизации запланирована на 2013 год. Режиссёр-постановщик — известный провокационным для России «Харви Милком» Гас Ван Сент, сценарист — Дастин Лэнс Блэк, также работавший над вышеупомянутым фильмом. На главную роль — Кена Кизи, по первоначальному плану режиссёра предполагалось пригласить Хита Леджера, но из-за трагической смерти актёра вопрос остаётся открытым. По словам самого Ван Сента, роль Кизи, возможно, сыграет Джек Блэк или Вуди Харрельсон.

Издания

Первое американское издание:

• Tom Wolfe. The Electric Kool-Aid Acid Test. — US: Farrar, Straus and Giroux, 1968. — 434 с. — ISBN 978-0553380644.

Следующим образом выход книги прокомментировал сам Кен Кизи:

Ну что ж, по большому счету он [Т. Вулф] уловил всё правильно, кроме тех мест, где пытался казаться приличным.

Оригинальный текст (англ.)  

Well, he got most of it right, except when he tried to be nice.

Книга неоднократно переиздавалась в 1969, 1971, 1977, 1982, 1987, 1993, 1996, 1999 и 2008 году издательствами Littlehampton Book Services Ltd., Bantam Doubleday Dell Publishing Group, Farrar, Straus and Giroux, Yenny, Transworld publishers, Bt Bound, Picador.

Аудиокнига была выпущена в 1992 году на кассете издательством Books on Tape, Inc. Текст читает Michael Prichard.

Издания на русском языке:

• Том Вулф. Электропрохладительный кислотный тест. — СПб.: Азбука, 1996. — 512 с. — (Библиотека журнала «Иностранная литература»). — 10 000 экз. — ISBN 5-7684-0067-2.
• Том Вулф. Электропрохладительный кислотный тест. — СПб.: Амфора, 2000. — 480 с. — (Новая коллекция). — 6000 экз. — ISBN 5-8301-0158-0.
• Том Вулф. Электропрохладительный кислотный тест. — СПб.: Амфора, 2004. — 550 с. — (Amphora/Redfish). — 5000 экз. — ISBN 5-94278-409-7.
• Том Вулф. Электропрохладительный кислотный тест. — СПб.: Амфора, 2006. — 422 с. — (Амфора-классика). — 5000 экз. — ISBN 5-367-00213-7.

В ряде информационных источников указывалось, что «Электропрохладительный кислотный тест» входит в составленный Госнаркоконтролем список произведений, запрещенных в библиотеках России, как пропагандирующих наркоманию, однако представитель ФСКН Николай Карташов опроверг само существование подобного списка.

См. также

• Весёлые проказники
• Кислотные тесты
• «Далше»
• Хиппи

Отрывок, характеризующий Электропрохладительный кислотный тест

И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.