Синти-поп

Синти-поп
Направление:	электронная музыка, EDM
Истоки:	краут-рок диско спейс-диско глэм-рок поп-музыка постпанк новая волна
Место и время возникновения:	1977-80 годы
Годы расцвета:	80-е
Поджанры:
электропоп, электроклэш, фьючерпоп, синти-панк
Родственные:
индастриал, фристайл
Производные:
электро, Hi-NRG, Electronic Body Music, New Beat, хаус, техно, хардкор-техно, евродэнс, электро-хаус, futurepop

Си́нти-поп (англ. synthpop; также известный как эле́ктропоп, или те́хнопоп) — жанр электронной музыки, который стал известным в 1980-х, в котором синтезатор является доминирующим музыкальным инструментом. Жанр возник в Японии и Великобритании в эпоху постпанка и как часть новой волны конца 1970-х и до середины 1980-х.

Пионерами синти-попа являлись японская группа Yellow Magic Orchestra и британские группы Ultravox и Human League, последние широко использовали монофонические синтезаторы для создания музыки с простым и строгим звуком. После прорыва Гэри Ньюмана и его группы Tubeway Army в британском чарте синглов большое количество групп добились успеха в начале 1980-х годов, в том числе Soft Cell, Orchestral Manoeuvres in the Dark, Japan и Depeche Mode в Великобритании, в то время как в Японии успех Yellow Magic Orchestra открыл путь таким синтипоп-группам, как P-Model, Plastics, Hikashu. Развитие недорогих полифонических синтезаторов, появление стандарта MIDI и использование драм-машин привело к более коммерческому и доступному звуку для синти-попа. Слияние с движением новых романтиков, вместе с ростом MTV, привели к успеху большого числа британских синтипоп-групп, в том числе Duran Duran и Spandau Ballet, в Соединенных Штатах.

В конце 1980-х годов дуэты, такие как Erasure и Pet Shop Boys, были очень успешными в американских танцевальных чартах, но к концу десятилетия и они отошли в значительной степени от синти-попа. Жанр возродился в начале XXI века со значительным коммерческим успехом за счет появления таких исполнителей, как La Roux, Kesha и Owl City.

Синти-поп установил ведущее место синтезатора в качестве основного элемента поп- и рок-музыки, непосредственно оказывая влияние на последующие жанры, включая хаус и техно. Излишний гедонизм, являвшийся основной темой песен в поздних группах синти-попа 1980-х, привел к враждебности по отношению к жанру.

Особенности

В то время как подавляющее большинство современной популярной музыки создаётся с помощью синтезаторов, синти-поп обладает стилистическими особенностями, отличающими его от остальной музыки, произведённой технологически подобным образом. Таковыми особенностями являются: искусственность звука (синтезаторы более не имитируют звучание реальных музыкальных инструментов), акцент на механических ритмах, многократное повторение структурных элементов. Форма композиции песен в стиле синти-поп не отличается от формы обычных поп-песен. Тексты песен зачастую имеют социальную или научно-техническую темы.

Музыкальный журналист Саймон Рейнольдс отмечает, что отличительной чертой синти-попа 1980-х годов были его «эмоциональные, порой оперные певцы», такие как Marc Almond, Alison Moyet и Annie Lennox. И в большинстве случаев вокалисты были частью дуэта, где их партнер играл на всех инструментах.

Несмотря на то что синти-поп отчасти возник из панк-рока, он отказался от акцента панка на подлинность и часто делал акцент на преднамеренную искусственность, опираясь на высмеивание таких жанров, как диско и глэм-рок.

Синти-поп сравнительно мало опирался на раннее существовавшую популярную музыку, джаз, народную музыку или блюз, и сознательно был направлен на европейские музыкальные традиции и особенно Германии, что было отражено в именах групп, как Spandau Ballet и песнях, как «Vienna» группы Ultravox и «Suburban Berlin» группы Japan. Позднее синти-поп испытал сильное влияние музыки соул.

История

Появление

Электронные музыкальные синтезаторы стали доступны в середине 1960-х годов, примерно в то же время, как рок-музыка начала появляться в различных музыкальных жанрах.

Портативный Minimoog, выпущенный в 1970 году был намного легче в использовании, особенно в живых выступлениях и широко использовался рок-музыкантами, такими как Ричард Райт из Pink Floyd, Рик Уэйкман из Yes. Инструментальный прог-рок было особенно значимым в континентальной Европе и позволил группам Kraftwerk, Tangerine Dream, Can и Faust обойти языковой барьер.

«Тяжелое» звучание краут-рока, наряду с работами Брайана Ино (на время клавишника группы Roxy Music), оказало большое влияние на рок-музыку. В 1971 году фильм «Заводной апельсин» был выпущен с саундтреком американского композитора Венди Карлоса. Для многих в Великобритании это был в первый раз, когда они услышали электронную музыку. Philip Oakey из Human League , Richard H. Kirk из Cabaret Voltaire, а также музыкальный журналист Саймон Рейнольдс называли саундтрек источником вдохновения.

В 1972 году джазовый музыкант Stan Free под псевдонимом Hot Butter выпустил песню «Popcorn» (кавер произведения Gershon Kingsley), вошедшую в Top 10 в США и Великобритании, записанная с помощью Moog синтезатор и которая признана предшественником синти-поп и диско.

В середине 1970-х годов наблюдался подъём электронной музыки и начали свою деятельность такие музыканты, как Jean Michel Jarre, Vangelis, и Tomita, который выпустил альбом Electric Samurai: Switched on Rock (1972), показавший большие возможности электронной музыки. . В 1974 году Osamu Kitajima записал рок-альбом Benzaiten, при участии Haruomi Hosono (который позже основал Yellow Magic Orchestra), используя синтезаторы, ритм-машины и электронные барабаны. . В 1975 году Kraftwerk выступила впервые на британском телевидении и вдохновила группу Orchestral Manoeuvres in the Dark сменить гитары на синтезатор в качестве основного инструмента .

В 1975 г Kraftwerk выпустила сингл Autobahn, который достиг № 11 в Великобритании. В Италии Giorgio Moroder в паре с Donna Summer в 1977 году записал песню «I Feel Love», и её запрограммированные ударные имели влияние на дальнейшее развитие синти-попа. Альбомы Дэвида Боуи Low, «Heroes» и Lodger ,записанные с продюсером с Брайаном Ино, были весьма влиятельными.

Становление жанра

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1980-х годах на музыкальной сцене появились несколько популярных синти-поп групп. Большинство из них остались незамеченными в США, хотя имели определённый коммерческий успех в Европе и Латинской Америке. В это время синти-поп был непосредственно связан с постпанком Новой волны (New Wave) и представлял собой ритмичную, лёгкую электронную музыку. В этой связи часто синти-попом в широком смысле именуют музыкальную сцену начала и середины 1980-х, активно использующую в музыке звук синтезаторов (например, Pet Shop Boys и Depeche Mode), а также волну популярных новых романтиков (группы Spandau Ballet, Duran Duran, Talk Talk и другие). Однако это определение справедливо только для раннего периода синти-попа.

Со сходом «новой волны» в середине и конце 1980-х появились новые коллективы, как правило, из континентальной Европы, которые успешно стали использовать арсенал технологических и мелодических находок «новой волны» и синти-попа (A-ha, Alphaville, Camouflage), также ряд уже существующих групп переработали своё звучание. Всё это дало виток новому периоду стиля синти-поп. Самая известная группа, с именем которой связывают окончательное формирование стиля в конце 1980-х — Depeche Mode.

В 1990-е годы синти-поп стремительно развивается в Германии и Швеции. Такие группы, как And One, De/Vision, Wolfsheim, Elegant Machinery и т. д. смело играли неординарный синти-поп (сильно технически усложнилось звучание, хотя изначально основу составляли минорные мелодии в стиле музыки Depeche Mode). Позднее синти-поп стал пересекаться с некоторыми стилями индустриальной музыки (EBM, Techno-industrial), ряд новых коллективов активно смешивали музыкальные элементы синти- и индастриал-музыки, в итоге чего родился стиль Future-pop.

Кроме того, в период 2000—2010 имеет некоторую популярность такой жанр, как электроклэш, основанный на стилистике синти-попа 1980-х, совмещённой с современными звуковыми приёмами и текстами, близкими по тематике к панк-року.

В конце 1980-х — начале 1990-х на волне популярности синти-попа подобные коллективы стали появляться и в СССР. Примерами служат образованные в 1983 году ленинградская группа «Форум» (считающаяся первой в СССР синтипоп-группой). В 1986 году Московская группа «Биоконструктор», впоследствии расколовшись на группы «Технология» и «Био». Группа «Оберманекен» образованная несколько раньше в Петербурге, а также группа «Скрябин», образованная в 1989 году в Новояворовске). «Технология», «Био», «Телевизор» продолжают успешно работать на ниве синти-попа и смежных стилей по сей день.

Среди российских проектов второй волны синти-попа (1995 — по сей день) следует отметить Плазма, «LP», «Arrival», Tesla Boy, «Барто», «Роботы», Digital Machine, Mechanical Apfelsine, Floor Seven, Opium, Want/ed , Chekarino Project .

В течение 2000-х европейский, американский и российский синти-поп второй волны остается в сравнительном андеграунде и плотно интегрируется в так называемую «темную сцену».

Поджанры

• Электропоп
• Электроклэш
• Фьючерпоп

Ссылки

• [en.wikipedia.org/wiki/List_of_synthpop_artists Список синти-поп-исполнителей (англ.)]
• [www.synth-radio.ru Первое российское синти-поп-радио]
• [www.fotosynthes.ru Портал о российской синти-поп-музыке]
• [www.tapes80.com Tapes 80 — Онлайн радио: Оригинальный синти-поп и нью-вэйв 80-х]
• [www.synth.fm Международное синти-радио Synth.FM]

Отрывок, характеризующий Синти-поп

– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.