Элеонора Английская (графиня Бара)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Элеонора Английская
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Элеонора Английская (англ. Eleanor of England; 18 июня 1269 — 29 августа 1298) — старшая из дочерей короля Англии Эдуарда I и Элеоноры Кастильской, графиня Бара.



Биография

Элеонора была шестым ребёнком среди шестнадцати детей Эдуарда I и его первой жены Элеоноры Кастильской, но при этом самым первым из тех, кто дожил до взрослых лет. Ей было 14 месяцев, когда её родители (тогда ещё только наследник престола с супругой) отправились в крестовый поход, так что несколько следующих лет принцесса воспитывалась бабушкой, Элеонорой Провансской, вместе со старшим братом Генрихом, умершим в 1274 году.

Элеонора была много лет помолвлена с Альфонсо Арагонским. Поскольку Арагонский дом вёл многолетнюю войну с Анжуйской династией из-за Сицилии и находился под папским интердиктом, Эдуард откладывал свадьбу до примирения сторон. Ещё в 1282 году отец жениха просил короля Англии прислать ему невесту (ей тогда было всего 13) для заключения брака, но Эдуард предложил подождать. В 1290 году Арагон, наконец, примирился с папой (при посредничестве английской короны), и в Барселоне уже велись приготовления к свадьбе, когда Альфонсо внезапно умер (1291 год).

Двумя годами позже Эдуард выдал дочь за графа Бара Генриха, которого он рассчитывал вовлечь в антифранцузский союз. Брак был заключён в Бристоле 20 сентября; позже по этому случаю организовали турнир в Лувене, на котором погиб Жан I, герцог Брабанта[1].

Элеонора умерла совсем молодой в 1298 году и была похоронена в Вестминстерском аббатстве.

Дети

Напишите отзыв о статье "Элеонора Английская (графиня Бара)"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Chr_orig_duc_brab/frametext.htm Хроника о происхождении герцогов Брабанта, 53] = Chronica de origine ducum Brabantiae.

Отрывок, характеризующий Элеонора Английская (графиня Бара)

Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.