Марбл, Элис

Элис Марбл
Завершение карьеры	1941
Рабочая рука	правая
Одиночный разряд
Наивысшая позиция	1 (1939)
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	победа (1939)
США	победа (1936, 1938-40)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	победа (1938-39)
США	победа (1937-40)
Завершила выступления

Элис Марбл (англ. Alice Marble; 28 сентября 1913, Плумас, Калифорния — 13 декабря 1990, Палм-Спрингс) — американская теннисистка и теннисный тренер, первая ракетка мира среди любительниц в 1939 году и спортсменка года по версии Ассошиэйтед Пресс в 1939 и 1940 годах. За свою любительскую карьеру Марбл выигрывала чемпионат США и Уимблдонский турнир в общей сложности 18 раз, из них пять в одиночном разряде, в 1939 году выиграв оба этих турнира во всех трёх разрядах. В составе сборной команды США она неоднократно выигрывала Кубок Уайтмен. За время теннисной карьеры Марбл была, в частности, наставницей другой будущей первой ракетки мира Билли Джин Моффитт (Кинг). В 1964 году имя Элис Марбл было включено в списки Международного зала теннисной славы.

Биография

Элис Марбл родилась в калифорнийском округе Плумас в 1913 году. В детстве дядя заинтересовал её бейсболом, и позже старший брат, в надежде, что она предпочтёт менее «мужской» спорт, начал заниматься с ней теннисом.

В 15 лет Элис стала жертвой изнасилования. Быстро восстановившись физически, психологически она страдала от последствий изнасилования много лет. Впоследствии она говорила, что это событие способствовало развитию у неё силы воли и заставило работать с ещё большей отдачей на корте, чтобы повысить самооценку. Занятия спортом до полного физического истощения едва не привели к раннему окончанию теннисной карьеры в 1934 году, но к 1936 году Марбл вернулась в свою лучшую форму и продолжала доминировать в американском женском теннисе до начала 1940-х годов (см. Игровая карьера). Параллельно она пыталась сделать карьеру вне корта, некоторое время выступая как профессиональная певица в отеле «Уолдорф-Астория» в Нью-Йорке, а также ведя радиорепортажи со спортивных соревнований и организовав фирму по выпуску спортивной одежды.

Вскоре после перехода Марбл в профессионалы в 1941 году Соединённые Штаты вступили во Вторую мировую войну. В военные годы Марбл давала показательные выступления на военных базах и в госпиталях, и в 1942 году вышла замуж за лётчика Джо Кроули, с которым познакомилась в ходе этих выступлений. Однако уже в 1944 году жизнь Элис омрачила двойная трагедия: сначала она попала в дорожную аварию, потеряв при этом ребёнка, которым была беременна, а через несколько дней получила сообщение о том, что её муж погиб во время боевых действий. После этого она попыталась покончить с собой, но осталась в живых.

Согласно вышедшим в 1991 году мемуарам Марбл, в 1945 году она участвовала в секретной операции американских разведслужб в Европе. В рамках этой операции она пыталась через бывшего любовника, швейцарского банкира, получить информацию о нацистских вкладах в местных банках, и едва не погибла в процессе. После войны Марбл занималась тренерской работой, давала лекции и вела мастер-классы. Среди её учениц была будущая первая ракетка мира Билли Джин Моффитт (Кинг), которой в то время было 12 лет. Марбл издала две автобиографических книги — «Дорога на Уимблдон» (англ. Road to Wimbledon, 1946) и «Игра с опасностью» (англ. Courting Danger); эта вторая книга, написанная в соавторстве с Дейлом Лезерманом, увидела свет только после её смерти, в 1991 году.

В 1950 году Элис Марбл сыграла ключевую роль в судьбе ещё одной будущей первой ракетки мира. В редакторской колонке журнала American Tennis Марбл опубликовала заметку о молодой чернокожей теннисистке Алтее Гибсон, обрушившись с критикой на Ассоциацию лаун-тенниса Соединённых Штатов, не допускавшую цветных спортсменов к участию в чемпионате США. Марбл писала:

Если теннис — это игра для леди и джентльменов, пора уже и нам вести себя немного больше, как джентльмены, и меньше, как лицемерные ханжи. Если Алтея Гибсон кажется опасной нынешнему поколению женщин-теннисисток, справедливо было бы, если бы они встретили эту опасность лицом к лицу на корте.

Оригинальный текст (англ.)  

"If tennis is a game for ladies and gentlemen, it's also time we acted a little more like gentlepeople and less like sanctimonious hypocrites. If Althea Gibson represents a challenge to the present crop of women players, it's only fair that they should meet that challenge on the courts.

Вскоре после этой публикации было принято решение допустить Гибсон к участию в чемпионате США, и в дальнейшем она доказала своё право считаться одной из лучших теннисисток мира, в 1957 году став «спортсменкой года» в США.

Элис Марбл умерла в 1990 году в возрасте 77 лет от пернициозной анемии.

Игровая карьера

Элис Марбл училась играть в теннис на кортах сан-францисского Голден-Гейт-Парка; в первые годы карьеры она держала ракетку так называемым западным хватом. Уже через три года после начала учёбы она выиграла чемпионат Северной Калифорнии среди девушек и получила право на участие в национальном чемпионате США. В Нью-Йорке она познакомилась с Элинор Теннант, которая оставалась её тренером и менеджером на всём протяжении карьеры. К 1933 году Марбл, ставшая четвертьфиналисткой чемпионата США, уже была включена в ежегодную десятку сильнейших теннисисток мира, составлявшуюся газетой Daily Telegraph. Однако марафонский уик-энд позже в этом же году, когда Элис за день сыграла в тяжёлую жару 108 геймов, пошатнул её здоровье. Она проболела остаток года, а на следующий год, выступая в командном турнире во Франции, потеряла сознание прямо на корте. У неё диагностировали анемию, плеврит и туберкулёз (последняя часть диагноза впоследствии, к счастью, оказалась ошибочной). Врачи прогнозировали, что Марбл никогда больше не сможет играть в теннис.

Однако Элис Марбл нашла в себе силы вернуться на корт. Она возобновила тренировки в Калифорнии в 1935 году, перейдя с западного на восточный хват ракетки, и уже на следующий год стала чемпионкой США, в финале переиграв Хелен Джейкобс, владевшую этим титулом четыре года подряд. Это позволило Марбл занять первую строчку во внутреннем американском рейтинге, которую она и удерживала следующие четыре года, за это время став чемпионкой США ещё трижды (за исключением 1937 года). На Уимблдонском турнире 1938 года посеянная второй Марбл проиграла Джейкобс в полуфинале, но после этого выиграла 18 турниров в одиночном разряде подряд в 1938, 1939 и 1940 годах, включая и Уимблдон 1939 года. Серия из 111 побед, одержанных Марбл, является второй по продолжительности в истории женского тенниса (рекорд принадлежит Хелен Уиллз-Муди со 158 победами подряд в начале 1930-х годов). В эти годы Марбл также выиграла десять титулов в женском и смешанном парном разряде на Уимблдоне и чемпионате США, а также успешно выступала за национальную сборную в Кубке Уайтмен, за четыре года участия проиграв только по одной встрече в одиночном и парном разряде. По итогам 1939 года Марбл была признана Daily Telegraph лучшей теннисисткой мира, также завоевав титул «спортсменки года» в США по итогам голосования спортивных журналистов «Ассошиэйтед Пресс».

После чемпионата США 1940 года Марбл объявила о переходе в профессиональный теннис. Организатор профессионального тура Л. Б. Айсли обеспечил её участие за гонорар в 75 тысяч долларов (магнат Уильям Дюпон, будущий муж Маргарет Осборн и поклонник Марбл, обещал ей даже бо́льшие деньги просто за отказ от перехода в профессионалы, но она отклонила это предложение). Соперницей Марбл в туре была Мэри Хардвик — в прошлом тоже член сборной США, — но борьбы между ними не получилось: Элис обыграла бывшую сокомандницу в 72 матчах из 75.

После 1941 года Марбл ещё некоторое время давала показательные теннисные выступления, а после войны стала успешным теннисным тренером. В 1964 году её имя было включено в списки Национального (впоследствии Международного) зала теннисной славы.

Стиль игры

Теннисный обозреватель Эллисон Данциг пишет, что манера игры Элис Марбл была ближе к стилю игры теннисных чемпионов среди мужчин Дона Баджа и Эллсуорта Вайнза, чем к игре любой современницы-женщины. Она обладала исключительно мощной подачей, к тому же подкручивая её сильней, чем большинство других теннисисток, и после подачи шла напрямую к сетке — этот стиль игры позже получил название «serve and volley». Хотя предшественницы Марбл в ранге первой ракетки мира Сюзанн Ленглен и Хелен Уиллз могли играть сверху у сетки, никто из них не практиковал это в качестве основного приёма в игре. Марбл вполне могла играть с задней линии, но её удар открытой ракеткой не всегда был точным, а удары с отскока не такими мощными, что давало преимущество в такой игре более стабильным соперницам, поэтому она предпочитала рискованные выходы к сетке при любой возможности. Такая манера давала ей преимущество на быстрых травяных кортах, где она и завоевала все свои основные титулы.

Мужской стиль игры Марбл диктовал также и отличную от современниц манеру одеваться. Вместо принятых в это время длинных юбок Элис выходила на корт в белых шортах, что многим в то время казалось неприличным и шокирующим, но впоследствии стало стандартом в женском теннисе.

Финалы турниров Большого шлема за карьеру

Одиночный разряд (5-0)

Результат	Год	Турнир	Соперница в финале	Счёт в финале
Победа	1936	Чемпионат США	Хелен Джейкобс	4-6, 6-3, 6-2
Победа	1938	Чемпионат США (2)	Нэнси Уинн	6-0, 6-3
Победа	1939	Уимблдонский турнир	Кей Стаммерс	6-2, 6-0
Победа	1939	Чемпионат США (3)	Хелен Джейкобс	6-0, 8-10, 6-4
Победа	1940	Чемпионат США (4)	Хелен Джейкобс	6-2, 6-3

Парный разряд (6-0)

Результат	Год	Турнир	Партнёрша	Соперницы в финале	Счёт в финале
Победа	1937	Чемпионат США	Сара Фабиан	Каролин Бабкок Марджори ван Рин	7-5, 6-4
Победа	1938	Уимблдонский турнир	Сара Фабиан	Билли Йорк Симона Матьё	6-4, 6-1
Победа	1938	Чемпионат США (2)	Сара Фабиан	Ядвига Енджеёвская Симона Матьё	6-8, 6-4, 6-3
Победа	1939	Уимблдонский турнир (2)	Сара Фабиан	Хелен Джейкобс Билли Йорк	6-1, 6-0
Победа	1939	Чемпионат США (3)	Сара Фабиан	Фреда Джеймс-Хаммерсли Кей Стаммерс	7-5, 8-6
Победа	1940	Чемпионат США (4)	Сара Палфри	Дороти Банди Марджори ван Рин	6-4, 6-3

Смешанный парный разряд (7-0)

Результат	Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
Победа	1936	Чемпионат США	Джин Мако	Сара Фабиан Дон Бадж	6-3, 6-2
Победа	1937	Уимблдонский турнир	Дон Бадж	Симона Матьё Ивон Петра	6-4, 6-1
Победа	1938	Уимблдонский турнир (2)	Дон Бадж	Сара Фабиан Хеннер Хенкель	6-1, 6-4
Победа	1938	Чемпионат США (2)	Дон Бадж	Тельма Койн Джон Бромвич	6-1, 6-2
Победа	1939	Уимблдонский турнир (3)	Бобби Риггс	Нэнси Браун Фрэнк Уайлд	9-7, 6-1
Победа	1939	Чемпионат США (3)	Гарри Хопман	Сара Фабиан Элвуд Кук	9-7, 6-1
Победа	1940	Чемпионат США (4)	Бобби Риггс	Дороти Банди Джек Креймер	9-7, 6-1

Литература

• Allison Danzig. Alice Marble // Bud Collins' Tennis Encyclopedia / Bud Collins, Zander Hollander (Eds.). — Detroit, MI: Visible Ink Press, 1997. — P. 100—102. — ISBN 1-57859-000-0.

Ссылки

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/inductees/alice-marble/ Элис Марбл] на сайте Международного зала теннисной славы (англ.)
• [www.grandslamhistory.ru/index.php?menu=players&act=GetPlayerByIDU&id=914 Финалы турниров Большого шлема] в справочнике «Большой шлем» (рус.)

Отрывок, характеризующий Марбл, Элис

– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.