Элишка Пржемысловна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Элишка (Альжбета) Пршемысловна
Eliška Přemyslovna<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Королева Чехии
31 августа 1310 — 28 сентября 1330
Коронация: 7 февраля 1311
Предшественник: Анна Пршемысловна
 
Рождение: 20 января 1292(1292-01-20)
Прага
Смерть: 28 сентября 1330(1330-09-28) (38 лет)
Прага
Род: Пржемысловичи
Отец: Вацлав II
Мать: Юдита Габсбург
Супруг: Иоганн Люксембургский
Дети: Маркета (Маргарита)
Йитка (Бонна)
Вацлав (Карл)
Пржемысл Отакар
Ян Йиндржих (Иоганн Генрих)
Анна
Элишка

Элишка Пршемысловна (Пржемысловна) (чеш. Eliška Přemyslovna) или Елизавета Богемская (20 января 1292 — 28 сентября 1330) — дочь короля Чехии и Польши Вацлава II, жена короля Чехии Яна Люксембургского и мать императора Карла IV, последняя представительница династии Пржемысловичей на чешском престоле.





Биография

Элишка с детства воспитывалась в женском монастыре Святого Йиржи в Пражском Граде, где аббатисой была её тётка Кунгута.

После пресечения династии Пршемысловичей в 1306 году наследственные права на чешский престол перешли к четырём дочерям короля Вацлава II — Анне, Элишке, Маркете и Анежке. Чешское дворянство избрало королём мужа Анны Генриха Хорутанского. Несмотря на это, король Германии Альбрехт I Габсбургский передал Чешское королевство в лен своему сыну Рудольфу[1]. После преждевременной смерти Рудольфа на юге Чехии в 1307 году на чешский трон, по решению дворянства, вернулись Генрих Хорутанский и Анна[2].

После того как Генрих Хорутанский вскоре восстановил против себя чешских панов, они решили заменить его на чешском престоле другой дочерью Вацлава II и её мужем. Для этой цели была выбрана Элишка — восемнадцатилетняя сестра королевы Анны. Элишка была предложена в жёны принцу Иоганну Люксембургскому, сыну императора Генриха VII, а в качестве приданого Иоганну была предложена чешская корона. Узнав об этом, Генрих Хорутанский попытался выдать Элишку за одного из лояльных ему панов, однако принцесса воспротивилась этому браку, после чего король запер её в одном из домов Старого города и держал как пленницу. В 1310 году пан Ян из Вартемберка вывез Элишку из Праги и укрыл от короля в Нимбурке. В том же году Элишка была доставлена в Шпайер, где вышла замуж за четырнадцатилетнего Иоганна Люксембургского, после чего император передал Чешское королевство ему в лен[3].

В 1311 году Иоганн (Ян) Люксембургский и Элишка Пршемысловна были коронованы в Праге королём и королевой Чехии[4]. В 1317 году королева Элишка оказалась фактической правительницей Чехии, в то время как король Ян отправился на помощь королю Германии Людвигу IV, воевавшему с Фридрихом Австрийским. Почти сразу же против королевы поднялось открытый мятеж дворян во главе с паном Йиндржихом из Липы. Королеве не помогло даже увеличение количества иностранных наёмников в её войске и она укрылась в замке Локет, призывая оттуда на помощь своего мужа. Вернувшийся во главе иностранных войск Ян Люксембургский встретил упорное сопротивление подданных и в 1318 году его войска были разбиты паном Вилемом Зайицем из Вальдека между Жатецом и Кршивоклатом, однако вскоре при посредничестве германского короля Людвига между Яном и оппозицией было заключено мирное соглашение. По утверждению панов, Элишка задумала при поддержке пана Вилема Заица и других своих приближённых низложить Яна Люксембургского и возвести на чешский трон их трёхлетнего сына Вацлава[5].

Примирившись с мятежными панами, среди которых был и Йиндржих из Липы, король Ян, ведя совместно с ними разгульный образ жизни, постепенно попал под их влияние. Паны же, стремясь полностью отстранить королеву Элишку от власти и лишить её влияния на мужа, последовательно настраивали против неё короля Яна и дошли до того, что в 1319 году сообщили ему о несуществующем заговоре против короля, во главе которого якобы стояла королева Элишка. Обезумевший от ярости король ринулся во главе войска к Локету, овладел замком, сослал королеву в Мельник, где приказал ей провести остаток жизни в одиночестве, а маленького Вацлава заточил с двумя няньками в тёмную башню Локета, где продержал его целых два месяца. Эти события послужили причиной восстания горожан Старого города, которые совместно с некоторыми панами (среди которых были Вилем Зайиц из Вальдека и Петр I из Рожмберка) пригласили королеву Элишку в Прагу. Король Ян при поддержке Йиндржиха из Липы подступил к Праге и начал штурмовать Старый город. После успешной защиты города, организованной панами Вилемом Зайицем и Петром из Рожмберка, было заключено мирное соглашение между королём, с одной стороны, и Старым городом и королевой Элишкой, с другой[6].

После возвращения короля Яна из Люксембурга в 1321 году между ним и Элишкой наладилось некоторое согласие, продолжавшееся впрочем недолго, поскольку паны, самовластно управлявшие страной, видели в королеве соперницу в борьбе за власть и всячески пытались настроить короля против жены. В конце концов, незадолго до битвы при Мюльдорфе (1322 год) Элишка бежала из Чехии и поселилась в Нижней Баварии у своего зятя герцога Генриха XIV. Королева вернулась в Чехию только в 1325 году, когда её муж окончательно убедился в необоснованности возводимых на неё обвинений[7].

Брак и дети

Муж: с 1310 года Ян (Иоганн) Слепой (10 августа 1296 — 26 августа 1346), граф Люксембурга с 25 июня/3 июля 1310, король Чехии с 31 августа 1310, титулярный король Польши с 1310. Дети:

Напишите отзыв о статье "Элишка Пржемысловна"

Примечания

Литература

  • Казель Раймон. Иоанн Слепой. Граф Люксембурга, король Чехии / пер. с франц. М.Ю. Некрасова. — СПб.: Евразия, 2004. — 384 с. — ISBN 5-8071-0156-1.
  • Томек В. В. [runivers.ru/lib/book3099/9764/ История Чешского королевства]. — СПб.: Издание книгопродавца С. В. Звонарёва, 1868. — 843 с.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/BOHEMIA.htm#Eliskadied1330 Kings of Bohemia 1158—1306 (Přemyslid)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 21 октября 2012.
  • [www.libri.cz/databaze/kdo18/search.php?zp=9&name=ELI%A9KA+P%D8EMYSLOVNA Eliška Přemyslovna // KDO BYL KDO v našich dějinách do roku 1918]

Отрывок, характеризующий Элишка Пржемысловна

Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.