Эллисон, Харлан

Харлан Эллисон
Harlan Ellison
Харлан Эллисон (Лос-Анджелес, 1986)
Место рождения:	Кливленд, Огайо
Род деятельности:	писатель-фантаст
Годы творчества:	с 1956
Дебют:	рассказ «Светляк»
Премии:	«Хьюго», «Небьюла»
[www.lib.ru/INOFANT/ELLISON/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ха́рлан Э́ллисон (англ. Harlan Jay Ellison, род. 27 мая 1934) — американский писатель-фантаст. Пользуется славой наиболее продуктивного автора короткой прозы и наиболее титулованного за своё обширное литературное творчество. Им написано более двух тысяч рассказов, эссе, очерков и статей.

Биография

В юности был выгнан из университета за оскорбление профессора по литературе, который заявил, что у Эллисона нет таланта и ему не стоит писать. Эллисон воспринял это как самое жестокое оскорбление, как убийство мечты всей его жизни и ответил в присущей ему грубой манере без цензуры, за что был сразу же отчислен. Впоследствии он посылал каждую свою публикацию этому профессору, но не получил ни одного ответа.

Воспитываясь в небогатой американо-еврейской семье и будучи невысокого роста (164 см), Харлан с детства страдал от комплекса неполноценности и всю жизнь пытался доказать, что он чего-то стоит.

После отчисления из университета, в 1950-х годах начинающий писатель абсолютно без средств переезжает в Нью-Йорк. Из-за отсутствия жилья он часто ночует у друзей, порой вообще где придётся. Первый рассказ он пишет за две ночи на кухне у знакомых, где ночевал. Предлагает его во все ведущие журналы и получает отказ. Но потом один из редакторов соглашается и выдаёт чек на гонорар в 40 долларов. Это придаёт Эллисону уверенность, что он сможет стать профессиональным писателем.

За 50 лет творчества им написано более 2000 рассказов, статей, очерков и эссе. Писатель нигде никогда не работал, занимаясь только литературной деятельностью, он осуществил свою мечту — стать профессиональным писателем.

Из-за своей несдержанности и желания быть свободным, говорить и делать всё, что заблагорассудится, писатель нажил множество врагов.

Однажды, когда его пригласили сотрудничать со студией Уолта Диснея, он спросил своего агента: «Они сошли с ума? Вы уверены, что они хотят именно меня, именно Харлана Эллисона, а не Боба Эллисона, например? Я — сумасшедший, радикальный, бросающий бомбы мужлан, который пишет истории о вещах, выходящих из туалетов, чтобы откусывать зады младенцев». На презентации после его шутки о предложении сделать сексуального Микки-Мауса его контракт со студией тут же аннулировали.

Писатель специализируется на рассказах и небольших повестях «шокирующего» характера. Начало литературной деятельности — 1956 год, рассказ «Светляк». Рассказ повествует о последнем человеке на Земле — подопытном секретных экспериментов, светящемся мутанте. Оставшись в полном одиночестве, он решается починить космический корабль и отправиться на колонию людей на Проксиме ІІ.

Эллисон — самый многократный лауреат премий по научной фантастике, в том числе самых престижных — «Хьюго» (11 раз), «Небьюла» (5 раз) и множества самых различных литературных премий. Этому способствовали непостижимая плодовитость автора (2000 рассказов), его участие во всех конкурсах, эпатажный стиль и борьба с развившимся комплексом неполноценности.

Писатель работает в уникальной психологической шокирующей манере. Часто использует грубый слог, порой ненормативную лексику, абсурд и чрезмерную жестокость. Ненавидит литературных пиратов и заработал себе репутацию не вылезающего из постоянных судебных исков, которые возбуждает по любому поводу.

Одна из самых знаменитых «копирайтных войн», затеянных Эллисоном, связана с фильмом «Терминатор». После выхода картины на экраны Эллисон подал в суд на её создателей, обвинив их в плагиате — заимствовании сюжета из его рассказов «Солдат» и «Демон со стеклянной рукой». Суд удовлетворил иск Эллисона.

Когда в 1990-х годах в петербургском издательстве «Азбука» вышел первый русский перевод трёхтомника его рассказов «Все звуки страха», а писатель не получил за это ни цента, он официально издал свой трехтомник в другом издательстве («Полярис», 1997), в предисловии которого пообещал свалить на офис «Азбуки» дохлого бронтозавра.

Характерным примером его стиля может служить его повесть-антиутопия «Парень и его пёс». После войны в мире царят разруха, мутанты и хулиганствующие банды. Чтобы выжить, главный герой должен убивать всех вокруг, пользуясь помощью своего пса-телепата. Однажды он встречает девушку и влюбляется в неё, что ставит под угрозу прочные отношения с его псом. И главному герою приходится выбирать кого-то одного.

Самый известный рассказ «У меня нет рта, но я должен кричать» повествует о суперкомпьютере A. М. («Ядерный манипулятор»), уничтожившем всё человечество, но оставившем в живых всего пятерых людей. Подарив им бессмертие, он из ненависти к создателям мстит своим пленникам. Компьютер морит пятерку голодом, холодом, мучает их страхом и искушениями в течение 109 лет. В итоге главный герой находит способ убить своих друзей по несчастью, чтобы избавить их от мучений, но компьютер в отместку лишает его человеческого обличья и продолжает активно пытать. Рассказ приобрел такую известность, что его название стали использовать в качестве рекламы вещей, не имеющих к рассказу никакого отношения. Так, один малоизвестный автор, чей спектакль шёл в то время на подмостках, решил изменить название своего спектакля на название рассказа. После нескольких подобных случаев Харлан Эллисон затеял судебный процесс. Заключение судьи было в пользу Эллисона со следующей формулировкой: «Хотя название рассказа полностью не может являться авторской собственностью и его полностью защитить нельзя, все же оно является брендом и должно быть защищено». Сюжет рассказа лёг в основу компьютерной игры I Have No Mouth, and I Must Scream (1995), в которой писатель также озвучил главного отрицательного персонажа — глобальный компьютер «A.M.». В этой же игре Эллисон окончательно завершил сюжет, ответив на такие вопросы, как «Почему А.М. выбрал именно этих пятерых людей?» и «Какое прошлое лежит за каждым человеком?».

Харлан Элиссон был другом известных авторов и сотрудничал с ними: Генри Слизаром (юмористический рассказ «Зелёный гость»), Робертом Шекли (рассказ «Я вижу: человек сидит на стуле, и стул кусает его за ногу»).

На своей странице Эллисон написал о трёх самых важных вещах в жизни. На его взгляд, это — ваш пол (имея в виду войну полов и сумасшедшее противостояние и различие мужчины и женщины), насилие (что этот мир строится на нём, и это ужасно) и отношения на работе (99 человек из 100 готовы пойти на любые унижения ради сохранения работы и карьеры).

По мнению критиков и читателей, лучшие рассказы автора — это все же немногочисленные в его творчестве реальные рассказы, очерки о себе, а не многочисленные фантасмагоричные истории.

Автор известен своим холерическим темпераментом, грубыми выходками, отсутствием «тормозов», стремлением говорить любую правду в лицо везде и всюду, склонностью к чёрному пиару, словесному хулиганству.

Сочинения

• «„Покайся, Арлекин!“ — сказал Тиктакщик» (1965 год), премия «Небьюла» 1965 года
• «У меня нет рта, но я должен кричать» (1967 год), премия «Хьюго» 1968 года
• «Тварь, что кричала о любви в самом сердце мира» (1968 год)
• «Эротофобия». «Penthouse», август 1971 года
• «Феникс без пепла» (1975 год, в соавторстве с Эдвардом Брайантом)
• «Джеффти пять лет» (1977 год)
• «Я, робот» (1994 год, сценарий по мотивам рассказов Айзека Азимова)

и др.

Экранизации

• «Парень и его собака» (1974).
• «У меня нет рта, но я должен кричать»

Ссылки

• [fantlab.ru/autor93 Библиография на сайте Лаборатория Фантастики]
• [www.lib.ru/INOFANT/ELLISON/ Эллисон, Харлан] в библиотеке Максима Мошкова
• Эллисон, Харлан (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Эллисон, Харлан

Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.