Наумбург, Элькан

Элькан Наумбург (нем. Elkan Naumburg; 1835, Тройхтлинген, Бавария — 1924, Нью-Йорк) — американский банкир и меценат.

Приехал в США в 15-летнем возрасте и поселился в Балтиморе. Здесь увлёкся музыкой, однако из-за высоких цен на билеты не мог посещать концерты знаменитых гастролёров — Вьётана или Тальберга. Постепенно дела Наумбурга пошли в гору, он занялся банковской деятельностью, и его банк E. Naumburg & Co стал одним из самых влиятельных в Америке; в 1866 г. Наумбург перебрался в Нью-Йорк. С 1873 г. салон дома Наумбургов на Манхэттене стал одним из самых престижных нью-йоркских музыкальных салонов: здесь выступали, в частности, Леопольд Дамрош, Теодор Томас, Марчелла Зембрих. C 1890 г. Наумбург учредил первый стипендиальный фонд для музыкантов Нью-Йоркского филармонического оркестра, внеся, в частности, немалый вклад в приглашение на должность руководителя оркестра знаменитого русского дирижёра Василия Сафонова. В 1905 г. по инициативе и на средства Наумбурга в нью-йоркском Центральном парке начались открытые концерты лёгкой оркестровой музыки, продолжающиеся по сей день. В 1923 г. на средства Наумбурга для этих концертов была построена новая капитальная оркестровая раковина, так и называющаяся Раковина Наумбурга (англ. Naumburg Bandshell); при открытии раковины был впервые исполнен знаменитый марш Эдвина Голдмена «На аллее» (англ. On the Mall), посвящённый композитором Наумбургу.

Сын Наумбурга Вальтер продолжил дело своего отца, основав и субсидировав один из главных музыкальных конкурсов США.

Отрывок, характеризующий Наумбург, Элькан

– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!