Эльслер, Фанни

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фанни Эльслер
Fanny Elßler

литография Йозефа Крихубера, 1830.
Имя при рождении:

Франциска Эльслер

Дата рождения:

23 июня 1810(1810-06-23)

Место рождения:

Вена,

Дата смерти:

27 ноября 1884(1884-11-27) (74 года)

Место смерти:

Вена,

Профессия:

артистка балета

Гражданство:

Австрийская империя Австрийская империяАвстро-Венгрия Австро-Венгрия

Годы активности:

1824—1851

Театр:

Парижская опера (1834—1840)

Фа́нни Эльслер (нем. Fanny Elßler, наст. имя Франциска; 23 июня 1810, Вена — 27 ноября 1884, там же) — австрийская танцовщица, младшая сестра Терезы Эльслер. Одна из известнейших балерин XIX века, соперничавшая на сцене с Марией Тальони; прима-балерина Парижской оперы в 1834—1840 годах.





Жизнь и творчество

Искусство танца Фанни Эльслер изучала вместе со старшей сестрой Терезой в балетной школе при Венском Бургтеатре. Впервые вышла на сцену в 1824 году в театре Сан Карло в Неаполе. Здесь балерина познакомилась с принцем Салернским Леопольдом, сыном неаполитанского короля Фердинанда IV. От их связи Фанни родила сына Франца. В 1829 году она познакомилась с Фридрихом фон Генцем, секретарём министра Клеменса фон Меттерниха, который был старше её на 46 лет, и жила с ним вплоть до смерти Генца в 1832 году. Генц серьёзно занимался воспитанием и образованием молодой женщины, её обучением иностранным языкам, оказывал ей всестороннюю поддержку. Громкий успех пришёл к Фанни Эльслер в 1830 году в Берлине, а затем в Париже и подкреплён был её последующими турне по Европе, Северной Америке и Кубе (1840—1841), России (1848—1850).

Исполняла партии в балете «Хромой бес» Казимира Жида, партии Лизы («Тщетная предосторожность» Луи Герольда), Эсмеральда («Эсмеральда» Цезаря Пуньи).

Большой популярностью пользовались исполняемые ею народные танцы — краковяк, полька, качуча и другие. Часто выступала со своей сестрой, тоже танцовщицей Терезой Эльслер — вплоть до 1850 года, когда Тереза вышла замуж за принца Адальберта Прусского[1]. В 1851 году Ф. Эльслер, находясь на пике своей славы, неожиданно оставила сцену и сосредоточилась на частной жизни. Её последнее выступление состоялось в родной Вене, после чего она до 1854 года жила в Гамбурге. В 1854 году балерина окончательно возвратилась в Вену. Похоронена на Хитцингском кладбище.

Репертуар

Признание

В 1894 году в честь Эльслер была названа одна из улиц Вены (Elßlergasse). Её имя носят также улицы в Гамбурге и в Айзенштадте.

Образ в искусстве

В живописи

Портрет Фанни Эльслер в роли цыганки из «Хромого беса» с обозначением года её дебюта (1834), написанный Гюставом Буланже по литографии Анри Греведона, располагается на фризе Танцевального фойе Гранд-Опера среди других двадцати портретов выдающихся танцовщиц Оперы конца XVII — середины XIX веков.

В театре

Фанни Эльслер является героиней двух оперетт:

На экране

Напишите отзыв о статье "Эльслер, Фанни"

Примечания

Литература

  • Lieselotte Denk: Fanny Elßler. Tänzerin eines Jahrhunderts. Amalthea-Verlag, Wien 1984, ISBN 3-85002-196-3
  • Ivor Guest: Fanny Elßler. Black Books, London 1970
  • Riki Raab: Fanny Elßler. Eine Weltfaszination. Bergland-Verlag, Wien 1962
  • Jarmila Weißenböck: Fanny Elßler. Materlialien. Böhlau, Wien 1984, ISBN 3-205-06301-5

Ссылки

Отрывок, характеризующий Эльслер, Фанни

– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.