Гейбель, Эмануэль

Эмануэль Гейбель
Emanuel Geibel
Род деятельности:	поэт, драматург, переводчик
Направление:	поздний романтизм

Франц Эмануэль Август Гейбель (нем. Franz Emanuel August Geibel; 17 октября 1815, Любек — 6 апреля 1884, там же) — немецкий поэт, драматург и переводчик.

Биография

Эмануэль Гейбель родился 6 апреля 1815 года в Любеке. Его отец Иоганнес Гейбель был известным теологом, а мать Элизабет Гансландт — дочерью купца. С 1825 по 1834 год Эмануэль учился в знаменитой любекской гимназии «Катаринеум», а затем отправился в Бонн изучать теологию. С 1836 года Гейбель учился классической филологии в Берлине, где познакомился с Шамиссо, Эйхендорфом, Алексисом и Беттиной фон Арним, а также активно участвовал в литературной жизни города.

В 1838 году Гейбель уехал в Афины. Здесь Эмануэль служил домашним учителем у русского посла Гавриила Катакази в течение двух лет. В то же время в Греции находился немецкий археолог и историк античности Эрнст Курциус, с которым Гейбель познакомился еще во время учебы в «Катаринеуме». Вместе с Курциусом поэт работал над переводами лирики с греческого на немецкий. Результатом этой совместной деятельности стала вышедшая в 1840 году в Бонне книга «Классические этюды» (нем. Klassische Studien).

После возвращения в Германию в 1840 был опубликован также и первый сборник Гейбеля «Стихотворения» (нем. Gedichte). В 1841 году по приглашению барона Карла фон Мальсбурга поэт отправился в замок Эшенберг в Циренберге. Здесь Гейбель завершил свой второй сборник «Голоса времени» (нем. Zeitstimmen), печатался в кассельской газете «Salon» и работал над трагедией «Кароль Родерих» (нем. König Roderich). Также в Циренберге поэт познакомился с дочерью Карла фон Мальсбурга Генриеттой, которой затем посвятил множество стихотворений из цикла «Эшенберг». В 1842 году по повелению Фридриха Вильгельма IV Гейбелю был назначен пожизненный пансион размером в 300 талеров, благодаря чему поэт обрел финансовую независимость и смог совершить ряд путешествий по Германии.

В 1843 году совместно с Рудольфом Лёвенштайном, Юстусом Вильгельмом Лира и Германом Шауэнбургом Гейбель издал поэтический сборник «Немецкие песни» (нем. Deutsche Lieder). С 1848 по 1849 год Эмануэль Гейбель работал в Любеке учителем в гимназии . Помимо этого поэт также активно участвовал в культурной жизни города и являлся одним из лидеров литературного общества «Молодой Любек». В 1852 Гейбель женился на Аманде Труммер.

В этом же году Эмануэль Гейбель по приглашению Максимилиана II переехал в Мюнхен, где получил должность профессора немецкой литературы и поэтики в университете. В 1856 году совместно с Паулем Хейзе Гейбель организовал в Мюнхене литературное общество «Die Krokodile». В 1862 году поэт издал антологию «Сборник мюнхенских поэтов» (нем. Münchener Dichterbuch). Уже после смерти Максимилиана в 1868 году Гейбеля попросили покинуть Мюнхен из-за пропрусских убеждений поэта.

Вернувшись в Любек, в сентябре 1868 года после визита в город Вильгельма I Гейбель снова был отмечен пансионом в размере 1000 талеров, что позволило поэту купить новый дом на Кёнигштрассе 12. В ноябре этого же года Гейбелю было присвоено звание почетного гражданина города Любека, а также неофициальный титул «Главного городского поэта». Впоследствии Эмануэль Гейбель послужил прототипом Жан-Жака Хофстеде, «главного поэта Любека», из знаменитого романа «Будденброки» Томаса Манна.

На волне своей популярности Гейбель снова отправился в путешествие по Германии, выступая перед публикой с лекциями. В последние свои годы постаревший поэт все реже куда-либо выезжал из родного города. 6 апреля 1884 года Эмануэль Гейбель умер и был похоронен на городском кладбище Любека.

Спустя пять лет после смерти Гейбеля в Любеке появилась площадь Гейбеля, на которой был установлен памятник поэту. В 1934 году Третья женская школа Любека была переименована в среднюю школу имени Эмануэля Гейбеля. Именем поэта названы улицы во многих городах Германии.

Произведения

Лирика

• 1840 — «Стихотворения» / нем. Gedichte
• 1841 — «Голоса времени» / нем. Zeitstimmen
• 1845 — «Призыв Траве» / нем. Ein Ruf von der Trave
• 1846 — «Двенадцать сонетов в защиту Шлезвиг-Гольштейна» / нем. Zwölf Sonette für Schleswig-Holstein
• 1848 — «Июньские песни» / нем. Juniuslieder
• 1856 — «Новые стихотворения» / нем. Neue Gedichte
• 1868 — «Стихотворения и заметки» / нем. Gedichte und Gedenkblätter
• 1870 — «Победы Немцев» / нем. Deutsche Siege
• 1871 — «Призывы Герольда» / нем. Heroldsrufe
• 1877 — «Листья поздней осени» / нем. Spätherbstblätter

Пьесы

• 1844 — «Король Родерих» / нем. König Roderich
• 1846 — «Сватовство короля Сигурда» / нем. König Sigurds Brautfahrt
• 1855 — «Мейстер Андри» / нем. Meister Andrea
• 1856 — «Софонизба» / нем. Sophonisbe
• 1857 — «Брунгильда» / нем. Brunhild
• 1861 — «Лорелея» / нем. Die Loreley
• 1882 — «Чистое золото становится ясным в огоне» / нем. Echtes Gold wird klar im Feuer

Переводы

• 1840 — «Классические этюды» / нем. Klassische Studien (совместно с Эрнстом Курциусом)
• 1843 — «Испанские народные песни и романсы» / нем. Volkslieder und Romanzen der Spanier
• 1852 — «Сборник испанских песен» / нем. Spanisches Liederbuch (совместно с Паулем Хейзе)
• 1860 — «Испанские и португальские романсы» / нем. Romanzero der Spanier und Portugiesen (совместно с Адольфом Фридрихом фон Шак)
• 1876 — «Сборник римских и греческих классических песен» / нем. Classisches Liederbuch. Griechen und Römer in deutscher Nachbildung
• 1862 — «Французская лирика в пяти томах от революции до современности» / нем. Fünf Bücher französischer Lyrik vom Zeitalter der Revolution bis auf unsere Tage, in Uebersetzungen (совместно с Генрихом Лёйтхольдом)

Ссылки

• [gutenberg.spiegel.de/autor/190 Произведения Эмануэля Гейбеля на сайте проекта «Gutenberg»]

Отрывок, характеризующий Гейбель, Эмануэль

– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.