Эмануэль Лебрехт (князь Ангальт-Кётена)
| Эмануэль Лебрехт Ангальт-Кётенский Emanuel Lebrecht von Anhalt-Köthen<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1671 — 1704 | ||
| Предшественник: | Эмануэль Ангальт-Кётенский | |
| Преемник: | Леопольд Ангальт-Кётенский | |
| Рождение: | 20 мая 1671 Кётен | |
| Смерть: | 30 мая 1704 (33 года) Кётен | |
| Род: | Аскании | |
| Отец: | Эмануэль Ангальт-Кётенский | |
| Мать: | Анна Элеонора Штольберг-Вернигеродская | |
| Супруга: | Гизела Агнесса фон Рат | |
| Дети: | Леопольд Элеонора Вильгельмина Август Людвиг | |
Эмануэль Лебрехт Ангальт-Кётенский (нем. Emanuel Lebrecht von Anhalt-Köthen; 20 мая 1671, Кётен — 30 мая 1704, там же) — князь Ангальт-Кётена из династии Асканиев.
Биография
Эмануэль Лебрехт — единственный сын князя Ангальт-Кётена Эмануэля и его супруги графини Анны Элеоноры Штольберг-Вернигеродской, родившийся спустя шесть месяцев после смерти отца. В течение 19 лет регентом при малолетнем князе Ангальт-Кётенском выступала мать Анна Элеонора. Эмануэль Лебрехт принял на себя бразды правления в Ангальт-Кётене в 1692 году.
Ещё в юности Эмануэль Лебрехт влюбился в Гизелу Агнессу фон Рат (1669—1740), представительницу ангальтской дворянской семьи лютеранского вероисповедания. Поначалу мать Анна Элеонора пыталась предотвратить неравный брак, отправив Гизелу Агнессу к сестре в Штадтхаген. Придя к власти, князь Эмануэль Лебрехт вернул невесту в Кётен и женился на ней «без лишнего шума» 30 сентября 1692 года.
Тайное морганатическое бракосочетание князя-реформата с незнатной дворянкой-лютеранкой вызвало протест со стороны реформатской церкви и княжеского дома. Ангальтские князья официально признали всех потомков мужского пола Эмануэля Лебрехта и Гизелы Агнессы только в 1698 году, подтверждение от императора было получено в 1699 году. Вся княжеская и впоследствии герцогская линия Ангальт-Кётена происходит от этого брака по любви.
В 1694 году супруга Эмануэля Лебрехта была произведена в имперские графини и стала именоваться графиней Нинбургской. В 1699 году Эмануэль Лебрехт подарил ей в личное владение город Нинбург с окрестностями, куда Гизела Агнесса удалилась в 1715 году, когда к власти пришёл её сын Леопольд. В Нинбурге Гизела Агнесса до своей смерти в 1740 году принимала активное участие в жизни лютеранской общины и представляла её интересы в реформатском княжестве. При Нинбургском дворе в 1716 году сын Гизелы Агнессы Леопольд познакомился с Иоганном Себастьяном Бахом, что привело композитора в Кётен.
Эмануэль Лебрехт правил самостоятельно только двенадцать лет. В 33 года он умер и был похоронен в княжеской усыпальнице в кётенской церкви Св. Якова. В своём завещании он ввёл в Ангальт-Кётене примогенитуру, регентом при своём малолетнем наследнике он назначил свою супругу Гизелу Агнессу.
Потомки
- Август Лебрехт (1693—1693)
- Леопольд (1694—1728), князь Ангальт-Кётена (1704—1728), женат на Фридерике Генриетте Ангальт-Бернбургской, затем на Шарлотте Фридерике Нассау-Зигенской
- Элеонора Вильгельмина (1696—1726), замужем за принцем Фридрихом Эрдманом Саксен-Мерзебургским (1691—1714), затем за герцогом Эрнстом Августом I Саксен-Веймарским (1688—1748)
- Август Людвиг (1697—1755), князь Ангальт-Кётена (1728—1755)
- Гизела Августа (1698—1698)
- Кристиана Шарлотта (1702—1745)
Напишите отзыв о статье "Эмануэль Лебрехт (князь Ангальт-Кётена)"
Литература
- Hermann Wäschke: Anhaltische Geschichte — 3 Bände, Köthen: Schulze, 1912-13
- Hermann Johann Friedrich Schulze: Das Recht der Erstgeburt in den deutschen Fürstenhäusern — Leipzig, 1851
- Karl Prinz von Isenburg: Stammtafeln zur Geschichte der europäischen Staaten — 2 Bände, Marburg 1953
Отрывок, характеризующий Эмануэль Лебрехт (князь Ангальт-Кётена)
– Вы очень добры, – сказала она ему.– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
