Хилл (команда Формулы-1)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эмбасси Хилл»)
Перейти к: навигация, поиск

Эмбасси Хилл (англ. Embassy Hill) — команда Формулы-1, основанная двукратным чемпионом мира Грэмом Хиллом. Дебютировав в 1973 команда стала полноценным конструктором шасси в 1975 году — году, в котором погиб сам Хилл и ещё 5 членов его команды.





Предыстория

За год до дебюта собственной команды в Формуле-1, Грэм Хилл при поддержке компании Jaegermeister выставлял свою команду в Формуле-2.

Формула-1

Сезон 1973 года

(См. также Формула-1 в сезоне 1973 года)

Перед началом сезона 1972 года Грэм Хилл нашёл титульного спонсора, табачную компанию Embassy, денежные средства которой пошли на покупку шасси DN1 американской команды Shadow. Сам Грэм Хилл совместил обязанности главы команды и её единственного гонщика.

Английский гонщик остановил свой выбор на Shadow по совету Анри Тро, на тот момент секретаря Grand Prix International (GPI). Этот совет имел политическую подоплёку, поскольку GPI конкурировала с Ассоциацией конструкторов, в которую входили основные команды Формулы-1, но не Shadow. Кроме того, американский конструктор сделал самое выгодное предложение, за небольшие деньги предложив команде-новичку актуальное шасси 1973 года. Однако, продав команде Hill шасси, Shadow не поставляла актуальные новинки британской команде по ходу дебютного сезона, в связи с чем в Hill постоянно имели дело с ненадежностью техники. Кроме проблем с надежностью, по ходу дебютного сезона выяснилось, что шасси оказалось тяжело настраиваемым и совершенно не подходило стилю вождения Грэма Хилла.

Дебют команды пришёлся на Гран-при Испании в Барселоне, Грэм Хилл досрочно закончил гонку из-за отказа тормозов. На Гран-при Монако на шасси DN1 стояли устаревшие радиаторы, из-за которых двигатель имел тенденцию перегреваться. Единственный финиш в первой десятке пришёлся на Гран-при Бельгии, Грэм Хилл финишировал на 9 месте с отставанием в 5 кругов от победителя гонки.

Сезон 1974 года

(См. также Формула-1 в сезоне 1974 года)

По окончании сезона 1973 года Грэм Хилл принял решение отказаться в следующем сезоне от услуг Shadow и заказал автомобиль для сезона 1974 года у компании Lola. Машина T370 стала развитием идей, воплощенных в автомобиле Формулы-5000, и оснащалась силовым агрегатом Cosworth DFV. На деньги табачного спонсора команда Hill выставила уже две машины: напарником Грэма Хилла стал англичанин Гай Эдвардс. На старте сезона главной проблемой команды стал ненадежный силовой агрегат: в первых четырёх гонках машины трижды сходили с трассы из-за перегрева мотора, однако шасси Lola T370 было надежно настолько, что позволяло гонщикам команды добираться в гонках до финиша. На Гран-при Бельгии Грэм Хилл финишировал восьмым, на Гран-при Монако Грэм и Гай Эдвардс заняли седьмое и восьмое места соответственно, а уже на Гран-при Швеции, в Андерстопе, Грэм впервые в истории команды Hill набрал очки, финишировав на шестом месте. Успех Грэма дополнил финиш на седьмом месте Гая Эдвардса. На Гран-при Великобритании в Брэндс-Хэтч Эдвардс попал в аварию и выбыл из гонок Формулы-1, его место заняли Питер Гетин и Рольф Штоммелен. Оба гонщика, равно как и Грэм Хилл, вплоть до конца сезона 1974 года очков больше не набрали.

Сезон 1975 года

(См. также Формула-1 в сезоне 1975 года)

Перед началом сезона 1975 года команда сменила базу, переехав из Уокинга в Фэлхэм. Грэм Хилл решил продолжать использовать шасси Lola, к сезону 1975 года было разработано новое шасси, T371, при разработке которого были исправлены большинство технических недочётов, выявившихся при эксплуатации прошлогоднего, T370. К примеру, для решения проблемы охлаждения двигателя было скопировано решение Ferrari с расположением радиаторов позади передних колес.

На третьем Гран-при сезона пришёлся дебют нового шасси. Дебют прошёл удачно, Рольф Штоммелен финишировал на седьмом месте.

В апреле 1975 года, накануне внезачетной гонки "Daily Express Trophy" Грэм Хилл изменил название Lola T371 на Embassy Hill GH1. К Гран-при Испании в Барселоне команде подготовила обовления для машины, оснастив его революционным для того времени углепластиковым задним антикрылом. Изменения коснулись не только техники: Грэм Хилл уступил место в машине другому гонщику - французу Франсуа Миго. На Гран-при Рольф Штоммелен стартовал с 9 позиции и благодаря нескольким сходам соперников к 17 кругу впервые в истории Embassy Hill вышел на первую позицию, которую удерживал на протяжении восьми кругов, до своей аварии. В начале 26 круга при подскоке на кочке с машины Штоммелена сорвало антикрыло, и гонщик потерял управление. Неуправляемая машина перелетела через отбойники и похоронила под обломками фотографа и троих судей, сам гонщик получил небольшие травмы. На Гран-при Монако Грэм Хилл вернулся за руль гоночной машины, но не смог пройти квалификацию и не стартовал в гонке. После этого английский гонщик, двукратный чемпион мира, победитель пяти Гран-при Монако принял решение завершить свою гоночную карьеру в Формуле-1. Несмотря на это решение, накануне Гран-при Великобритании в Сильверстоуне Грэм Хилл проехал несколько кругов по трассе перед домашними трибунами. На Гран-при Бельгии место Грэма Хилла занял 23-летний Тони Брайз, считавшийся в то время самым перспективным гонщиков из Великобритании, его напарником стал австралийский гонщик Верн Шуппан. Спустя некоторое время место последнего занял другой гонщик из Австралии, будущий чемпион мира Алан Джонс. Именно Алан Джонс на Гран-при Германии принёс команде самый лучший финиш в её истории - 5-е место.

Гибель команды

В ноябре 1975 года с тестов в Ле-Кастелле в Англию возвращались Грэм Хилл, Тони Брайз, конструктор Столлмэн и трое механиков - Терри Ричардс, Рэй Бримбл и Тони Элкок. Грэм Хилл находился за штурвалом. Самолёт благополучно пересек Ла-Манш и взял курс на аэропорт "Элстри" на западной окраине Лондона. За несколько километров до столицы Великобритании самолёт попал в полосу густого тумана, видимость резко упала. Скорее всего, из-за сильного встречного ветра было израсходовано все топливо, и Грэму Хиллу пришлось совершить вынужденную посадку. При заходе на посадку самолёт зацепил верхушки деревьев, рухнул на землю и взорвался. Все пассажиры погибли. Через несколько месяцев после катастрофы большая часть имущества команды Embassy Hill была продана канадскому миллионеру Вальтеру Вольфу, средства от продажи пошли на компенсации родственникам погибших членов британской команды.

Спонсоры

За год до своего дебюта в Формуле-1 в качестве владельца собственной команды, зимой 1972 года, Грэм Хилл договорился о спонсорской поддержке с компанией W.D. & H.O. Wills Holdings Limited, владевшей табачным брендом Embassy, которая в то время спонсировала международный чемпионат по ралли-кроссу. Спонсорский контракт был заключён на три года, начиная с сезона 1973 года. Так как Embassy стала титульным спонсором команды, последняя получила название Embassy Hill Racing. Машины команды были выкрашены в фирменные бело-красные цвета табачного бренда.

См. также

Напишите отзыв о статье "Хилл (команда Формулы-1)"

Ссылки

  • [forix.autosport.com/8w/ghill.html THE CHAMPIONS / More than Mister Monaco: Graham Hill — all-rounder extraordinary"]  (англ.)
  • [news.bbc.co.uk/onthisday/hi/dates/stories/november/29/newsid_2527000/2527363.stm This day in history — 1975: Graham Hill killed in air crash], BBC  (англ.)
  • [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F30C11F73B5F1B7493C3A91789D95F418785F9 Graham Hill, 46, Retired Racer, In Fatal Crash Piloting His Plane], UPI News Service, 1 декабря 1975 года, архив New York Times  (англ.)

Навигаторы

Отрывок, характеризующий Хилл (команда Формулы-1)

– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.