Эмбриотомия

Эмбриотомия (эмбриульция) — акушерская операция раздробления плода, с последующим его извлечением через родовые пути. Показана при угрозе жизни матери и в современной практике производится на мёртвом плоде, чтобы сделать возможным его удаление.

История применения и заблуждения

Эмбриотомия может считаться самой древней инструментальной акушерской операцией. Благодаря громадному авторитету Гиппократа, в древней медицине укоренилось надолго его ошибочное учение о том, что плод может рождаться исключительно головкой вперед, а при всяком другом положении должен быть извлечен по частям инструментами. Это заблуждение стоило жизни многим младенцам, пока оно не было опровергнуто Корнелием Цельсом, жившим в I веке н. э. Он учил повороту на ножки и тому, что роды возможны также ножками вперёд. Скоро, однако, поворот был забыт, и в средние века в акушерстве снова воцарилось господство плодораздробляющих операций. Так продолжалось до восстановления поворота в эпоху Возрождения Амбруазом Паре (XVI в.), но эмбриотомия сохранялась и позже.

Например, эмбриотомия живого плода имела место вплоть до конца XIX века, хотя и в ограниченном применении. Недостаточная подготовка повивальных бабок во многих случаях, отдаленность, а то и полная недоступность врачебной помощи, позднее обращение роженицы к врачу приводили к тому, что надлежащий момент для поворота бывал упущен и единственной спасительной для матери операцией являлась эмбриотомия. Главным показанием к производству этой операции служило запущенное поперечное положение; изредка она применялась при патологическом увеличении туловища плода и при сросшихся двойнях. Фридрихом Шаутой приводилась статистика того времени о смертности после эбриотомии, а именно, на 99 случаев 19 смертей (19,2 %), происходивших из-за запущенных родов и других осложнений (сепсис).

С XX века достигнутые успехи в акушерстве, относящиеся в повышении безопасности кесарева сечения и своевременной профилактике тяжёлых форм акушерской патологии, привели к существенному сужению области применения эмбриотомии.

Описание проблемы

По истечении вод при поперечном положении, если долго не восстанавливается продольное положение, предлежащее плечико вколачивается в таз, ручка обыкновенно выпадает, тело матки оттягивается вверх, нижний маточный отрезок сильно растягивается и истончается, а потому попытка повернуть плод при этом состоянии грозит разрывом матки. Самопроизвольные роды в этом положении возможны только при недоношенном или разлагающемся (мацерированном) плоде и энергичной родовой деятельности; плод рождается тогда со сложенным вдвое туловищем или посредством так называемого самоизворота, при котором мимо вколоченного плечика прорезывается грудная клетка, затем живот, ягодицы, ножки и под конец головка. При доношенном же плоде и запущенном (вколоченном) поперечном положении мать умирает, не разрешившись, — от скоротечного гнилостного заражения, либо от разрыва матки, если не подоспеет вовремя эмбриотомия.

Эмбриотомия не должна наносить никакого ущерба матери.

Методы

Раздробление плода предпринимается в той области, которая наиболее доступна руке оператора. Если доступнее шея, то производится обезглавление (декапитация) или разрушение черепа плода (краниотомия), если грудная или брюшная стенка, то экзентерация (или эвисцерация). Первое состоит в отделении шейки от туловища посредством особого декапитационного крючка Брауна; после него отдельно извлекается туловище за выпавшую ручку и отдельно головка, с помощью пальца, крючка, щипцов. При экзентерации прорезывают ножницами окошечко в грудной или брюшной стенке, вытягивают пальцами грудные и брюшные внутренности и извлекают плод, потягивая за ручку или зацепив туловище крючком; иногда приходится ещё переломить или перерезать позвоночник (спондилотомия).

Число инструментов, предложенных для эмбриотомии, весьма велико.

Литература

• В. И. Бодяжина, К. Н. Жмакин «Акушерство», — Москва, 1970.
• Г. М. Ершикова «Краниотомия в современном акушерстве», — М., 1973.
• Островский В. М.,. Эмбриотомия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• Эмбриотомия — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Эмбриотомия

Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.