Эмили дю Шатле

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эмили дю Шатле
Émilie du Châtelet

Портрет Эмили дю Шатле
Дата рождения:

17 декабря 1706(1706-12-17)

Место рождения:

Париж

Дата смерти:

10 сентября 1749(1749-09-10) (42 года)

Место смерти:

Люневиль

Страна:

Франция

Научная сфера:

математика
физика

Габриэль Эмили Ле Тоннелье де Бретеиль, маркиза Дю Шатле (фр. Gabrielle Émilie Le Tonnelier de Breteuil, marquise du Châtelet, 17 декабря 1706, Париж — 10 сентября 1749) — французский математик и физик. Она являлась музой и вдохновительницей Вольтера.





Биография

Габриэль Эмили была дочерью Луи Николя Ле Тоннелье, барона Бретей, и его второй жены Габриэль-Анны де Фролей. Её отец при Версальском дворе готовил посланников иностранных государств к приёму у Людовика XIV и представлял их королю. Парижский дом барона был местом, где собирались известные деятели науки и искусства той эпохи, представители так называемого раннего Просвещения, в том числе Жан Батист Руссо или Фонтенель. Отец, обративший внимание на одарённость Эмили, дал ей превосходное классическое образование. Она, кроме прочего, изучала английский и итальянский языки, серьёзно занималась фехтованием, пением, танцами, театральным мастерством, играла на спинете. В 16 лет Эмили была принята при дворе. Она пользовалась успехом в свете и имела несколько небольших романов: с маркизом де Гебрианом, маршалом Ришелье.

12 июня 1725 года Эмили вышла замуж за тридцатилетнего маркиза Флорена Клода дю Шателле (Вольтер позднее переделал Шателле в Шатле). Она уехала вместе с мужем в Семюр-ан-Оксуа, где маркиз занимал должность королевского губернатора. У супругов было трое детей. В Семюр-ан-Оксуа она познакомилась с де Мезьером, который разбудил её страсть к занятиям математикой. В 1730 году Эмили возвратилась в Париж. В то время в аристократической среде браки редко заключались по любви, скорее это были договорные отношения между мужем и женой. Маркиза дю Шатле считала, что её обязательства перед мужем были полностью выполнены после рождения троих детей. Она пользовалась свободой, не переступая границ приличий, обозначенных для светской женщины. У Эмили было несколько кратких романов, в том числе с математиком и астрономом Пьером де Мопертюи и математиком Алексисом Клеро. Однако она сохраняла доверительные отношения с супругом, поддерживала переписку с ним и прислушивалась к его советам. В 1733 году маркиза познакомилась с Вольтером и стала его любовницей. Когда в 1734 году он, чтобы избежать ареста, который грозил ему за создание «Орлеанской девственницы», должен был покинуть Париж, Эмили предложила ему в качестве убежища небольшой полуразрушенный замок мужа в Сире-сюр-Блаз в Шампани. После того, как стало ясно, что приказ об аресте не будет отменён в скором времени, Эмили последовала за Вольтером. На пятнадцать лет Сире стал для Эмили и Вольтера постоянным местом жительства, из всех своих поездок они неизменно возвращались в этот замок. Супруги Шатле были не очень богаты, Вольтер же располагал достаточными средствами. Вскоре после переезда в Сире маркиза частично перестроила замок по желанию Вольтера и на его деньги. В Сире появилось новое крыло, в котором разместились естественнонаучная лаборатория и библиотека. Эмили и Вольтер исследовали оптические явления и феномен вакуума, в небольшом театре, оборудованным под крышей замка, ставились пьесы Вольтера. Сире стал местом встречи литераторов, естествоиспытателей, математиков. Здесь в 1736—1737 годах Вольтер написал «Элементы философии Ньютона».

В 1745 году Эмили начала перевод «Математических начал натуральной философии» Ньютона, работа над ним продолжилась до самой её смерти. Её главная заслуга состоит не столько в переводе труда с латыни на французский, сколько в интеграции математической аргументации Ньютона в созданную Лейбницем и признанную на континенте методику исчисления бесконечно малых величин. Кроме того, дю Шатле снабдила текст Ньютона своими комментариями. Она настаивала, что термин «количество движения» (которым Ньютон называл произведение массы на скорость) лучше подходит для произведения массы на квадрат скорости (которое, вслед за Лейбницем, в то время называли «живой силой»). Она не смогла заставить ученое сообщество того времени согласиться с этим утверждением. Лишь спустя много лет старые термины были признаны неудачными и были заменены на «импульс» и «кинетическая энергия».

В 1737 году издала манускрипт «Сочинение об огне», в котором высказывала идеи, схожие с современными представлениями об инфракрасном излучении. В 1738 году дю Шатле и Вольтер независимо друг от друга приняли участие в конкурсе, объявленном Французской Академией, на лучшую работу о природе огня. Так как работы подавались анонимно, в конкурсе могла принять участие и женщина. Премию получил швейцарский математик Леонард Эйлер, но «Сочинение об огне» дю Шатле было опубликовано в 1744 году за счёт Академии. В 1746 году дю Шатле стала членом Болонской Академии наук, в Парижскую Академию женщины не принимались.

С 1744 по 1748 годы дю Шатле часто бывала в Версале вместе с Вольтером, который снова был принят при дворе. В 1748—1749 годах она жила с ним в замке Люневиль, резиденции Станислава Лещинского, тестя Людовика XV, польского экс-короля. Она стала любовницей придворного, офицера и поэта де Сен-Ламбера. Забеременев, дю Шатле убедила мужа в том, что это его ребёнок. До конца жизни великий поэт винил в смерти своей возлюбленной себя. Она не переставала работать, завершая в сотрудничестве с Клеро перевод работы Ньютона. В начале сентября 1749 года она родила дочь, по словам Вольтера: «девочка родилась, когда её мать работала за письменным столом». 10 сентября 1749 года Эмили дю Шатле умерла от послеродовой горячки, новорожденная дочь также прожила недолго. После её смерти Вольтер писал д’Аржанталю: «Я не только потерял свою возлюбленную, я потерял половину себя самого, душу, созданную для меня, подругу, которую я знал с её колыбели».

Перевод «Математических начал натуральной философии» был издан Клеро в 1759 году с предисловием Вольтера. Это до настоящего времени единственный перевод работы Ньютона на французский язык. Переписка дю Шатле с Вольтером, насчитывающая около ста писем, большей частью утрачена. В Санкт-Петербурге, в бумагах Вольтера хранятся примерно триста страниц текста, написанных дю Шатле (не опубликованы).

Упоминания в современном искусстве

  • Эмили упоминается в романе В. Аксёнова «Вольтерьянцы и вольтерьянки»[1]
  • В 2007 году об Эмили снят телевизионный фильм Арно Селиньяка «Божественная Эмили» (фр. «Divine Émilie») с Леа Друкер (Léa Drucker, см.: [www.imdb.com/title/tt1161640/]) в главной роли.
  • Композитор Кайя Саариахо написала в 2008 оперу «Эмили», в основу которой легла история жизни Эмили дю Шатле. Премьерные спектакли прошли в Лионе 1 марта 2010 года и в Амстердаме 18 марта 2010 года[2][3]. Заглавную парию спела Карита Маттила.

Напишите отзыв о статье "Эмили дю Шатле"

Примечания

  1. Ирина Барметова. [magazines.russ.ru/october/ok/galereya.html Облискурация Аксёнова] (рус.). Октябрь. Проверено 30 января 2010. [www.webcitation.org/66suu7DVZ Архивировано из первоисточника 13 апреля 2012].
  2. [www.saariaho.org/ Официальный сайт Кайи Саариахо.]
  3. [www.opera-lyon.com/spectacles/opera/fiche-opera/fichespectacle/emilie/ Опера «Эмили» на сайте Лионской оперы.]

Ссылки

Литература

  • David Bodanis: Emilie und Voltaire. Eine Liebe in Zeiten der Aufklärung, Reinbek: Rowohlt Verlag Juli 2007, ISBN 3-498-00645-2
  • Samuel Edwards: Die göttliche Geliebte Voltaires. Das Leben der Émilie du Châtelet, Stuttgart: Engelhorn Verlag 1989, ISBN 3-87203-061-2
  • Marit Rullmann u.a.: Philosophinnen. Von der Antike bis zur Aufklärung. S.217ff, Dortmund 1993, ISBN 3-905493-44-6
  • Élisabeth Badinter: Emilie Emilie. Weiblicher Lebensentwurf im 18. Jahrhundert., München: Piper 1984, ISBN 3-492-02865-9
  • Ruth Hagengruber: «Gegen Rousseau — für die Physik: Gabrielle Emilie du Châtelet (1706—1749). Das Leben einer Wissenschaftlerin im Zeitalter der Aufklärung» in: Konsens 3 (18) 2002, S. 27-30.
  • Ruth Hagengruber: "«Eine Metaphysik in Briefen. E. du Chatelet an P. L. M. de Maupertuis». In: H. Hecht, Pierre Louis Moreau de Maupertuis (1698—1759). Spitz-Verlag: Berlin 1999, S. 189—211.
  • Gerlinde Kraus: Bedeutende Französinnen — Christine de Pizan, Émilie du Châtelet, Madame de Sévigné, Germaine de Staël, Olympe de Gouges, Madame Roland, George Sand, Simone de Beauvoir, Schröder Verlag, Inh. G. Kraus, Mühlheim am Main / Norderstedt 2006, ISBN 3-9811251-0-X

Отрывок, характеризующий Эмили дю Шатле

– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.