Эмпириокритицизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Позитивизм


Основные понятия
Верификация, Опыт, Факт

Индукция, Конвенционализм
Теорема о неполноте
Тезис Дюэма — Куайна
Метаязык
Проблема демаркации
Джастификационизм
Псевдонаука

Тексты
Основные начала

Логико-философский трактат

Течения
Эмпириокритицизм, Махизм
Венский кружок, Неопозитивизм
Львовско-варшавская школа
Логический позитивизм / Аналитическая философия
Правовой позитивизм
Постпозитивизм
Люди
Конт, Тэн, Милль, Спенсер

Мах, Авенариус, Адриго
Пуанкаре, Дюэм, Рассел
Шлик, Карнап, Гедель, Нейрат
Витгенштейн

Эмпириокритици́зм, (др.-греч. ἐμπειρία — опыт и критика, «критика опыта» или «критика с позиций опыта»; также известен как «Второй позитивизм») — философское направление, родоначальником которого является Рихард Авенариус: отправным пунктом теории познания Авенариуса является не мышление или субъект, не материя или объект, а чистый опыт в том виде, в котором он непосредственно познаётся людьми[1].

Непосредственные данные, полученные индивидуумом через опыт, эмпириокритицизм принимает как то, что признается неоспоримым всем человечеством, составляет «естественное» понятие о мире и выражается в следующем постулате: «Всякий человеческий индивидуум первоначально преднаходит в отношении к себе окружающее с многоразличными составными частями, другие человеческие индивидуумы с разнообразными высказываниями и высказываемое в какой-либо зависимости от окружающего». Исходя лишь из этого постулата, эмпириокритицизм исследует методически отношение между данным индивидуумом, средой и другими индивидуумами (и их «высказываниями»)[2][1].

Напишите отзыв о статье "Эмпириокритицизм"



Примечания

  1. 1 2 Эмпириокритицизм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Авенариус Р., «Философия, как мышление о мире, согласно принципу наименьшей меры сил» (1898 год)

Литература

Отрывок, характеризующий Эмпириокритицизм

Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.