Бейбутов, Энвер Меджид оглы

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Энвер Бейбутов»)
Перейти к: навигация, поиск
Энвер Бейбутов
азерб. Ənvər Behbudov
Дата рождения:

20 марта 1912(1912-03-20)

Место рождения:

Шуша

Дата смерти:

28 марта 1994(1994-03-28) (82 года)

Место смерти:

Москва

Профессия:

театральный режиссёр

Театр:

Большой драматический театр имени В. И. Качалова (Казань),
Драматический театр имени М. Горького (Ростов),
Азербайджанский театр оперы и балета,
Азербайджанский русский драматический театр

Награды:

Энвер Меджид оглы Бейбутов (азерб. Ənvər Məcid oğlu Behbudov 1912 - 1994) — азербайджанский советский театральный режиссёр, Народный артист РСФСР (1965). Старший брат народного артиста СССР Рашида Бейбутова[1].



Биография

Энвер Бейбутов родился 20 марта 1912 года в Шуше в семье азербайджанского народного певца-ханенде Меджида Бейбутова. С 1941 года был членом КПСС. В 1942 году окончил режиссёрский факультет ГИТИСа[1].

С 1944 по 1946 год был режиссёром и художественным руководителем Ульяновского, с 1946 по 1948 — Хабаровского, а с 1948 по 1954 год — Новосибирского театров[1].

С 1954 года по 1959 год Бейбутов был главным режиссёром Большого драматического театра имени В. Качалова в Казани, а с 1959 по 1964 год — Драматического театра имени М. Горького в Ростове. На сценах этих театров Бейбутов ставил такие спектакли как «Человек с ружьём» Николая Погодина, «Поднятая целина» Михаила Шолохова, «Мёртвые души» Николая Гоголя, «104 страницы про любовь» Эдварда Радзинского[1].

В 1965 году Энвер Бейбутов был удостоен звания Народного артиста РСФСР[1], став первым азербайджанцем, получившим это звание[2].

С 1966 года Энвер Бейбутов был главным режиссёром Азербайджанского театра оперы и балета. На сцене этого театра в 1968 году Бейбутовым была поставлена опера знаменитого азербайджанского композитора Узеира Гаджибекова «Кёроглы»[1].

С 1969 года Энвер Бейбутов был главным режиссёром Азербайджанского русского драматического театра. Здесь он ставил «Шестое июля» (1970, Михаил Шатров), «Человек со стороны» (1972, Игнатий Дворецкий), «Своей дорогой» (1973, Рустам Ибрагимбеков), «Если ты не сгоришь» (1974, Наби Хазри), «Прошлым летом в Чулимске» (1975, Александр Вампилов), «Протокол одного заседания» (1976, Александр Гельман) и пр. спектакли[1].

В 1975-94 годы - преподаватель Московского института культуры [www.millattashlar.ru/index.php/%D0%91%D0%B5%D0%B9%D0%B1%D1%83%D1%82%D0%BE%D0%B2_%D0%AD%D0%BD%D0%B2%D0%B5%D1%80_%D0%9C%D0%B5%D0%B4%D0%B6%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87]

Энвер Бейбутов награждён орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почёта», а также медалями[1].

Напишите отзыв о статье "Бейбутов, Энвер Меджид оглы"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Бејбутов Әнвәр Мәҹид оғлу / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1978. — Т. II. — С. 129.
  2. [www.trend.az/life/culture/1599933.html У папы было много поклонниц. А машина, вся в губной помаде от женских поцелуев…- Рашида Бейбутова]

Отрывок, характеризующий Бейбутов, Энвер Меджид оглы

– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.