Галим, Энвер

Энвер Галим
тат. Ənwər Ğalim, Әнвәр Галим
Псевдонимы:	Мусабай
Дата рождения:	1915(1915)
Место рождения:	Россия, Казань
Дата смерти:	1988(1988)
Место смерти:	США, Нью-Йорк
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР США США
Партия:	Республиканская партия США
Основные идеи:	Татарский национализм, сепаратизм, антикоммунизм

Энвер Галим (тат. Ənwər Ğalim, Әнвәр Галим, лит. псевд. Мусабай; 1915, Казань — 1988, Нью-Йорк) — татарский журналист, один из переводчиков Библии на татарский язык.

Закончив Казанский педагогический институт по специальности «татарский язык и литература» в 1938 г. начинает работать школьным учителем.

Отправляется на фронт в 1941 г. и попадает в плен к немцам. Во время содержания в лагере для военнопленных начинает писать статьи для газеты Идель-Урал издававшейся для татарских легионеров. После войны остается в Федеративной Республике Германия и начинает сотрудничать с редакцией журнала Азад Ватан (Свободная Родина), которую издавали татарские эмигранты в 1950-х годах.

С 1953 по 1988 гг. Энвер Галим работает радиожурналистом и нью-йоркским корреспондентом татаро-башкирской службы «Радио Свобода». Переехав в США, он также пишет много статей для таких публикаций, как «Problems of the Peoples of the USSR» (Проблемы народов СССР), Вестинк и др. Став членом Республиканской партии США после обретения гражданства этой страны, Галим активно участвует в политических мероприятиях и предвыборных кампаниях республиканцев.

Энвер Галим свободно владел русским, татарским, немецким, турецким и английским языками.

По просьбе руководства Шведского Института Библии, Энвер Галим начинает работать над переводом Библии на татарский язык и завершает эту работу.

Незадолго до своей смерти в 1988 г. Галим заканчивает работу над своими мемуарами, которые были им посланы в редакцию журнала Казан Утлары в Казани.

Источники

• Central Asian Survey, Volume 11, No. 4, December 1992.

Отрывок, характеризующий Галим, Энвер

Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.