Энгелбрехтсен, Корнелис

Корнелис Энгелбрехтсен
нидерл. Cornelis Engebrechtsz. или Cornelis Engelbrechtsen
Ян Л'Адмирал. Корнелис Энгелбрехтсен, Лукас ван Лейден и Баренд из Брюсселя. 1764.
Имя при рождении:	Cornelis Engebrechtsz.
Дата рождения:	1462 (?) (1460—1465 или 1468)
Место рождения:	Лейден, Нидерланды под властью Испании
Дата смерти:	1527 или 1533
Место смерти:	Лейден, Нидерланды
Подданство:	Нидерланды под властью Испании
Жанр:	религиозная живопись, станковая живопись
Стиль:	поздняя готика, маньеризм
Влияние:	Colijn de Coter, Гертген тот Синт Янс
Влияние на:	Артген ван Лейден, Лука ван Лейден

Внешние видеофайлы
	[www.youtube.com/watch?v=upWhMlgYA0g Картины и рисунки Корнелиса Энгелбрехтсена в европейских музеях.]

Корнелис Энгелбрехтсен (нидерл. Cornelis Engelbrechtsen или Cornelis Engebrechtsz., Engelbrechtsz., Enghelbrechtsz., Engelbertsz., род. 1462, Лейден, Нидерланды под властью Испании — 1527, Лейден, Нидерланды) — нидерландский живописец, рисовальщик и художник по стеклу.

Биография

Жизнь художника неплохо документирована архивными источниками. Карел ван Мандер посвятил ему отдельную биографию, но она содержит не события жизни, а анализ его произведений.

Родился в Лейдене (или в его окрестностях) около 1462 года (по утверждению Карела ван Мандера в 1468 году, а наиболее осторожные исследователи относят дату его рождения между 1460 и 1465 годами). Считался первым крупным художником и одним из первых, использовавших масляные краски, жившим в Лейдене. Первое упоминание о нём как о художнике в архивах относится к 1482 году, когда он продал свою картину монастырю Hieronymusdal (также известному как Lopsen) в местечке Oegstgeest (вблизи Лейдена). Исследователи предполагают, что он был обучен в качестве художника в этом монастыре; вполне возможно, что он проходил обучение в Брюсселе или Антверпене. Среди возможных его учителей называется фламандский художник Colijn de Coter, последователь Рогира ван дер Вейдена

В соответствии с архивными документами он проживал в Лейдене приблизительно с 1497 года до своей смерти. Корнелис Энгелбрехтсен был членом городского ополчения лучников с 1499 до 1506 год и ополчения арбалетчиков с 1515 по 1522 год. Около 1520 года он служил даже в качестве капитана этого ополчения.

Женился на Elysbeth Pietersdr около 1487 года. У них было шесть детей, в том числе трое сыновей, которые стали художниками.

Как наставник предоставлял широкую свободу творческой фантазии своих учеников. Среди них: Артген ван Лейден, Лукас ван Лейден и трое сыновей — Питер (ок. 1490—ок. 1560), Корнелис (или Корнелис Корнеллис Кунст, 1493—1544, работал в Лейдене и Брюгге), Лукас (или Лукас Корнелис де Кок, 1495—1552, работал в Англии в правление короля Генриха VIII), получившие прозвище Кунсты (последние двое из них стали живописцами, Карел ван Мандер даже написал их биографии, но картин их до нашего времени не дошло, старший из сыновей стал художником по стеклу).

Умер между 11 февраля и 26 августа 1527 года (по данным Карела ван Мандера в 1533 году). Последние шесть лет был разбит параличом. После его смерти был предъявлен иск в отношении наследства, из документов явствует, что в собственности у него находилась значительная недвижимость.

Особенности творческого наследия и его судьба

Писал картины на религиозный сюжет и алтарные композиции. Слабо интересовался итальянскими веяниями, был известен мастерским изображением душевных волнений человека, превосходными портретами персонажей своих многофигурных композиций и тщательностью отделки деталей картины. Для него характерны сложные композиции, вытянутые формы тел, изысканная драпировка, необычные декоративные эффекты. Мастер также был известен строгим морализмом.

Энгелбрехтсен не подписывал свои работы. Карел ван Мандер упоминает три алтарные композиции художника, две из них сохранились полностью, от третьей дошли боковые створки:

• Триптих с «Оплакиванием Христа», около 1508 года, масло и дерево, 124.2 x 121.5 см (центральная панель), 122 x 56.7 см (боковые). Stedelijk Museum de Lakenhal, Лейден, inv. no. S94.
• Триптих с «Распятием Христа», между 1515 и 1518 годами, масло и дерево, 198.5 x 146 см (центральная панель), 182.5 x 66 см (боковые), 15 x 109 cm (пределла). Stedelijk Museum de Lakenhal, Лейден, inv. no. S93.
• Триптих с «Откровением Святого Иоанна», сохранились боковые створки, около 1520 года, масло и дерево, 162.5 x 55.5 см. Stedelijk Museum de Lakenhal, Лейден, inv. nо. S62.
• Также Карел ван Мандер упоминает алтарный складень с «Поклонением волхвов», но сообщает о нём настолько малую информацию, что отождествить с ним какой-либо из сохранившихся алтарей достаточно сложно.

Атрибуция художнику анонимных произведений этого времени производится на основе стилистического сходства с данными работами. В последнее время художнику приписывается несколько портретов, среди них портрет Яна ван Эдена (1525 год), раньше считавшийся работой Яна Госсарта. Этот портрет входит в серию из девяти портретов, изображающую членов Иерусалимского братства в Утрехте.

Картины художника сильно пострадали во времена иконоборческого движения, а уцелевшие магистрат Лейдена разместил в ратуше в знак признания заслуг Энгелбрехтсена перед городом.

Внимание специалистов к творчеству художника привлёк Уолтер Гибсон своей докторской диссертацией, защищённой в Гарвардском университете и опубликованной в 1977 году. Jan Piet Filedt Kok делит карьеру художника на два этапа, считая типичным произведением раннего этапа триптих «Оплакивание» 1508 года, предназначенный для монастыря близ Лейдена Marienpoel, типичным произведение второго этапа он считает триптих «Распятие» предназначенный для того же монастыря и созданный, по его мнению, между 1517 и 1520 годами. На первом этапе наряду с влиянием художников Южных Нидерландов ощущается влияние Гертгена тот Синт Янса и художников Харлемсого круга, к нему относятся и небольшие тондо, свидетельствовавшие о увлечении художника живописью по стеклу. К этому второму этапу он относит картины, находящиеся под влиянием стиля Антверпенской школы (использование более тонких слоев краски и выполнения эскизных фонов, для того, чтобы можно было быстрее закончить и продать картины): «Император Константин и Елена» (Мюнхен), «Христос в доме Марии и Марфы», «Христа простившись с матерью» (Амстердам), и «Призвание Святого Матфея» (Берлин)

Картины художника в настоящее время хранятся в крупнейших музеях: в коллекции Rijksmuseum (Амстердам), Художественно-историческом музее в Вене, в Музее Гетти в Лос-Анджелесе, в Старой Пинакотеке в Мюнхене, Музее Метрополитен в Нью-Йорке. Наиболее значительных с художественной точки зрения среди работ, приписываемых художнику: «Распятие с донаторами, Святыми Петром и Маргаритой» в Метрополитен-музее; триптих «Поклонение волхвов» в Norton Simon Museum; триптих «Чудо с хлебами и рыбами» (утерян во время II мировой войны, сохранились чёрно-белые фотографии).

Галерея

• Cornelis Engebrechtsz. - Crucifixion Altarpiece - WGA07521.jpg

  Корнелис Энгелбрехтсен. Алтарь с «Распятием Христа». Stedelijk Museum de Lakenhal, Лейден

• Cornelis engebrechtsz, chiamata di matteo apostolo, 1500-20 ca.JPG

  Призвание апостола Матфея. Приписывается Корнелису Энгелбрехтсену. Gemäldegalerie, Берлин

• Cornelis Engebrechtsz. - Virgin and Child with St Anne - WGA7523.jpg

  Мадонна с младенцем и Святой Анной. Приписывается Корнелису Энгелбрехтсену. Gemäldegalerie, Берлин

Литература

• Jeremy Dupertuis Bangs. Cornelis Engebrechtsz., a documentary study of the man and his artistic environment. Gemeentelijke Archiefdienst (Leiden). 1975.
• Jeremy Dupertuis Bangs. Cornelis Engebrechtsz’s Leiden: Studies in Cultural History. Van Gorcum, Assen. 1979.
• Franz Dülberg. Die Leydener Malerschule. G. Schade (Berlijn). 1899.
• Émile Gavelle. Cornelis Engebrechtsz: L'école de peinture de Leyde et le romantisme Hollandais au début de la Renaissance. Raoust. Lille. 1929.
• Walter S. Gibson, The paintings of Cornelis Engebrechtsz. Garland. New York. 1977.

Ссылки

• [www.artcyclopedia.com/artists/engebrechtsz_cornelis.html Картины, атрибутируемые Корнелису Энгелбрехтсену, на artcyclopedia.com.]

Культура   Нидерланды   Искусство   Живопись

Отрывок, характеризующий Энгелбрехтсен, Корнелис

Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.