Энгельгардт, Борис Вадимович

Борис Вадимович Энгельгардт
Дата рождения	12 марта 1889(1889-03-12)
Место рождения	с. Климово, Смоленская губерния
Дата смерти	15 июля 1941(1941-07-15) (52 года)
Место смерти	Ленинград
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1910—1940
Звание	полковник
Часть	лейб-гвардии Семёновский полк
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война
Награды и премии	4-й ст. 4-й ст. 2-ст. 3-ст. 3-ст. 4-й ст.

Бори́с Вади́мович Энгельга́рдт (12 марта 1889 — 15 июля 1941) — русский офицер, герой Первой мировой войны, участник Белого движения.

Биография

Из потомственных дворян Смоленской губернии. Сын члена Государственного совета Вадима Платоновича Энгельгардта и Анны Михайловны Мезенцовой.

Окончил Императорское училище правоведения в 1910 году. В 1912 году поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии Семёновский полк и в следующем году вышел в запас гвардейской пехоты в чине подпоручика.

С началом Первой мировой войны был призван из запаса. За боевые отличия был награждён шестью орденами, в том числе орденом Св. Георгия 4-й степени

За то, что в бою в ночь с 27 на 28 июля 1915 года у дер. Петрилов, при атаке укрепленной позиции германцев, первым ворвался в упорно обороняемый противником окоп, выбил из него противника и удержал окоп, несмотря на повторные контр-атаки противника. Будучи ранен в упор в глаз, остался в строю.

На 18 июля 1916 года — поручик Семёновского полка. Закончил службу в полку в чине капитана.

Служил в Добровольческой армии и ВСЮР. Генералом М. В. Алексеевым был командирован в Петроград для вербовки офицеров в Добровольческую армию. Летом 1918 года встретился с бывшим однополчанином М. Н. Тухачевским, который предложил ему вступить в Красную Армию. Служил в РККА в Пензе, при штабе Тухачевского, а через три недели сбежал к белым. В армии Деникина служил в оперативном отделе управления генерал-квартирмейстера армии; в декабре 1918 был назначен начальником канцелярии по гражданской части при штабе командующего 3-й пехотной дивизией генерала Май-Маевского. С осени 1919 — командир стрелкового полка до ликвидации Царицынского фронта. Был произведен в полковники. В марте 1920 в Крыму командовал бригадой.

Эмиграция

Вместе с армией был эвакуирован в Галлиполи. В феврале 1921 уехал в Эстонию. Сотрудничал в парижских газетах «Последние известия» и «Возрождение», а также в местных газетах «Ревельское время», «Ревельское слово», «Час»; входил в редакцию газет «Ревельские последние известия» и «Наши последние известия». До 1923 занимался пением в кинотеатрах и ресторанах, комиссионерством, торговлей папиросами в разнос; в 1939 открыл лавку шерстяных и шелковых ниток.

Весной 1922 по поручению правления Высшего монархического совета в Эстонию с тайным заданием прибыл полковник А. С. Гершельман, который встречался в Таллине с Энгельгардтом. С 1924 принимал участие в концертах-митингах под названием «Русские национальные вечера» на Русско-Балтийском заводе в Копли (район Таллина), где декламировал отрывки из дневника В. В. Шульгина и выступал с политическими обзорами о русской эмиграции. Состоял секретарем Таллинского русского клуба. Во время выборов делегата от Эстонии на Российский зарубежный съезд руководил кампанией по продвижению кандидатуры Баиова. В начале 1927 встречался с приехавшим в Эстонию видным эмигрантским деятелем Б. А. Сувориным, после чего, видимо, стал сотрудничать в белградской газете «Новое время». В 1927 в Риге встречался с А. П. Кутеповым. В октябре 1927 был в числе тех монархистов, у кого эстонской полицией были произведены обыски на квартире. Выступил в печати с опровержением разного рода слухов и подозрений о подпольной деятельности русских монархистов в Эстонии.

Был правой рукой Баиова, начальником разведки и контрразведки РОВСа в Эстонии. Часто ссорился с ним по поводу слабой активности РОВСа в Эстонии и предлагал, в частности, провести ряд террористических актов, ссылаясь на пример А. К. Кутепова и его группы. Энгельгардт установил непосредственную связь с ключевыми фигурами РОВСа — полковником А. А. Зайцевым, генералами А. А. Лампе и А. М. Драгомировым, а также с эстонской, немецкой, английской и французской разведками. Благодаря поддержке эстонской полиции и разведки Энгельгардт неоднократно осуществлял переброску своих агентов в СССР. Сумел наладить конспиративную деятельность своей организации и практически развалить советскую резидентуру в Эстонии, внедрив в её ряды своих агентов, и систематически снабжая советскую разведку дезинформацией. После смерти Баиова возглавил руководство деятельностью РОВСа, «Братства русской правды» и Союза русских военных инвалидов в Эстонии и вообще принимал участие во всех организациях русских военных в Эстонии. Входил в объединение Семёновского полка. Вёл активную работу среди молодежи в обществе «Витязь», где в разное время руководил литературным и историческим кружками. 26 ноября 1937 года в помещении общества «Витязь» Энгельгардт прочитал доклад «Конная армия» Бабеля.

Во время присоединения Эстонии к СССР не воспользовался возможностью уехать в Германию. Был арестован 20 июня 1940 года, видимо, после обыска, произведенного на его квартире эстонской политической полицией. Через три дня был допрошен органами НКВД СССР. На закрытом судебном заседании 18 июня 1941 года военный трибунал Ленинградского военного округа приговорил его к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 15 июля 1941 года.

Награды

• Орден Святой Анны 4-й ст. с надписью «за храбрость» (15.11.1914);
• Орден Святого Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (19.01.1915);
• Орден Святой Анны 3-й ст. с мечами и бантом;
• Орден Святого Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (13.04.1915);
• Орден Святого Георгия (ВП 18.07.1916);
• Орден Святой Анны 2-й ст. с мечами (24.12.1916).

Источники

• Весь Петербург на 1913 год. СПб., [1912]. С. 135; Адрес-календарь. СПб.,1913. С. 1330;
• Высочайшие награды // ПВ. 1914. 2 (15) нояб.№ 261.С.1; 1915. 6 (19) февр. № 29. С. 1; 18 февр. (3 марта). № 39. С. 1; 23 апр (6 мая). № 91. С. 2;
• Высочайшие награды // Русский инвалид. 1917. 14 янв. № 13. С. 3;
• История одного вечера // Русский голос. 1924. 19 марта. № 17. С. 2-3;
• Обыски в Ревеле // ВД. 1927. 26 окт. № 290. С. 1;
• У кого были произведены обыски в Ревеле // Сегодня. 1927. 28 окт. № 244. С. 4;
• Энгельгардт Б. Письмо в редакцию // НГ. 1927. 29 окт. № 185 С. 4;
• Энгельгардт <Б. В.>. К предстоящему Общему собранию союза инвалидов // РВ. 1931. 29 мая. № 24. С. 2;
• [Объявление] // ВД. 1937. 23 нояб. № 267. С. 2;
• ГАЭ. Ф.1. Оп.7.Ед.хр.28.Л.185; ФГАЭ: Ф.129.Д.5185.Л.49-49 об.; Д.26759. Л.189-199; Д.28 198. Л.72 об.; Ф.130. Д.15093, Л.160; Ф.138.Оп.1.
• Ед. хр. 46. Л. 27; Ед. хр. 47. Л. 89;
• Бойков В. Русские в Эстонии (по материалам ОГПУ СССР) // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. V. Рига, 1999. С. 77;
• Полковник А. С. Гершельман // Михайлов день 1-й: Журнал исторической России. Ямбург [Кингисепп], 2005. С. 151;
• Исаков С. Г. Б. В. Энгельгардт. Опыт жизнеописания // Биографика. I.
• Русские деятели в Эстонии XX века / Составитель и ответственный редактор проф. С. Исаков. Тарту, 2005. С. 204—237.
• Н. Л. Пашенный [genrogge.ru/isj/isj-257-8.htm#see199 Императорское Училище Правоведения и Правоведы в годы мира, войны и смуты.] — Мадрид, 1967.
• [www.maxknow.ru/images/upload/articles60/421.htm Волков С. В. Офицеры российской гвардии.]

Отрывок, характеризующий Энгельгардт, Борис Вадимович

Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.