Энгельгардт, Николай Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Александрович Энгельгардт
Псевдонимы:

Гард

Дата рождения:

3 (15) февраля 1867(1867-02-15)

Место рождения:

Санкт-Петербург

Дата смерти:

1942(1942)

Гражданство:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Род деятельности:

прозаик, поэт, публицист, литературный критик, переводчик

Язык произведений:

русский

Никола́й Алекса́ндрович Энгельга́рдт (псевдоним Гард; 3 [15] февраля 1867, Санкт-Петербург — январь 1942) — русский писатель, поэт, публицист, литературный критик. Брат М. А. Энгельгардта,; второй тесть Николая Гумилёва.





Биография

Происходил из родовитой дворянской семьи: отец известный агрохимик А. Н. Энгельгардт.

Учился в Лесном институте (не окончил).

Сотрудничал в газете А. С. Суворина «Новое время». Один из учредителей «Русского Собрания», член Русского окраинного общества[1].

Товарищ (заместитель) председателя Совета «Русского Собрания» (с марта (апреля) по октябрь 1906 года исполнял обязанности председателя Совета).

В 19181919 читал лекции в Институте живого слова в Петрограде.

Издал поэтический сборник «Стихотворения» (1890). Автор романов и повестей, статей о Н. В. Гоголе, А. С. Пушкине, И. С. Тургеневе, Максиме Горьком, книг «История русской литературы XIX столетия» (т. 1—2, 19021903), «Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703—1903)» (1904), мемуарной книги «Давние эпизоды» (1911).

Умер в 1942 году в блокадном Ленинграде.

Был женат на Ларисе Михайловне — урождённой Гарелиной, в первом браке Бальмонт. Семья жила в шестикомнатной квартире № 14 на последнем этаже четырехэтажного углового дома на Эртелевом переулке, 18 (ныне — ул. Чехова), построенный архитектором П. И. Балинским в стиле эклектики. В браке родились дочь, Анна Николаевна Энгельгардт (1895—1942), ставшая второй женой Николая Гумилёва и сын Александр. Также Н. А. Энгельгардт усыновил сына К. Д. Бальмонта, Николая (1890—1924)[2].

Сочинения

  • Энгельгардт Н. А. [gbooks.archeologia.ru/Lib_1_30.htm Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703-1903)]. — СПб.: Издание А.С.Суворина, 1904. — 388 с.
  • Энгельгардт Н. А. Земля и государство // Русский вестник. — 1902.- № 5.
  • Энгельгардт Н. А. Современная летопись (Обзор внутренней политики) // Русский вестник. — 1904. — № 10; 1906. — № 12.
  • Энгельгардт Н. А. Государство и революция // Русский вестник. — 1906. — № 10.
  • Энгельгардт Н. А. Окровавленный трон. Исторический роман из эпохи императора Павла I // Исторический вестник. — 1907.
  • Энгельгардт Н. А. К современному моменту борьбы с пьянством на Руси. — СПб., 1909.
  • Энгельгардт Н. А. Из давних эпизодов (Воспоминания об Н. П. Макарове) // Исторический вестник. — 1910. — № 4.
  • Энгельгардт Н. А. Император Александр Благословенный и Отечественная война. Исторический очерк. — СПб., 1912.
  • Энгельгардт Н. А. История русской литературы XIX столетия. (Критика, роман, поэзия и драма). С приложением синхронических таблиц, хронологического указателя писателей и полной библиографии. В 2 т. — Изд. 2-е, испр. и значит. доп. — СПб., 1913—1915.
  • Энгельгардт Н. А. Эпизоды моей жизни: Воспоминания / Публ. С. В. Шумихина // Минувшее. — 1998. — Т. 24.

Напишите отзыв о статье "Энгельгардт, Николай Александрович"

Примечания

  1. [www.hrono.info/organ/rossiya/russ_okrain.html Русское окраинное общество]
  2. Николай Константинович Бальмонт учился в гимназии Гуревича, окончив которую в 1911 году, поступил на китайское отделение факультета восточных языков Петербургского университета. Через год он перевелся на отделение русской словесности, на котором проучился только четыре семестра: из-за «семейных обстоятельств» в учёбе наступил двухгодичный перерыв; в 1916 году он возобновил занятия, но курса так и не кончил. Во время учёбы в университете, Николай Бальмонт вошел в студенческий кружок поэтов, связанный с Пушкинским обществом и Семинарием Венгерова, где подружился с Леонидом Каннегисером.

Литература

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_e/engelgardt_na.html Биография на сайте Хронос]

Отрывок, характеризующий Энгельгардт, Николай Александрович

– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.