Энгельгардт, Борис Михайлович
Поделись знанием:
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
(перенаправлено с «Энгельгардт Борис Михайлович»)
| Борис Михайлович Энгельгардт | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Батищево, Дорогобужский уезд, Смоленская губерния, Российская империя |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
филолог, литературовед, переводчик |
| Направление: |
проза |
| Язык произведений: |
русский |
Борис Михайлович Энгельгардт (15 (27) ноября 1887 — 25 января 1942) — российский филолог, литературовед и переводчик, сын М. А. Энгельгардта.[1]
Биография
Родился в семейной усадьбе Батищево Дорогобужского уезда Смоленской губернии. Принадлежал к известной семье, внук А. Н. Энгельгардта, сын М. А. Энгельгардта, племянник Н. А. Энгельгардта, двоюродный брат А. Н. Энгельгардт, второй жены Николая Гумилёва.
В 1906 году закончил 7-ую петербургскую гимназию и поступил в Петербургский университет.
В 1909 г. уехал в Германию, где четыре семестра изучал теорию познания, общую методологию науки и эстетики у известных немецких учёных-неокантианцев.
В 1911 г. вернулся в Россию и поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, закончил его в 1914 г.
В 1914 г. поступил в павловское военное училище и поступил в лейб-гвардии Кексгольмский полк, но вскоре по болезни был переведён в Петербург.
После революции четыре года преподавал в Вологодском институте народного образования.
В 1920-е годы стал профессором словесного факультета Институте истории искусств (ГИИИ) в Ленинграде.
Разработал оригинальные литературоведческие концепции, отличные от методологических систем, популярных в 1920-е годы (формальная школа, работы М. М. Бахтина).
Начиная с 1930-х годов, после полного разгрома российского литературоведения, работал только как переводчик. Был женат на Наталье Евгеньевне Гаршиной[2], двоюродной сестре В. Г. Гаршина, племяннице писателя В. М. Гаршина, погибшей после ареста мужа в 1930 г.
В 1930 г. был арестован по Академическому делу и выслан на Север, на строительство Беломоро-Балтийского канала. Вернулся из ссылки в 1932 г., официально проживал в Малой Вишере, фактически жил в Ленинграде. Б. М. Энгельгардт с семьёй жили по адресу Кирочная ул, д. 8, кв. 33.
7 октября 1934 г. женился на поэтессе Л. М. Андриевской.[3] Друзьями Энгельгардтов были Лидия Гинзбург, Михаил Лозинский, Юрий Тынянов, Виктор Шкловский, Анна Ахматова; Э. Герштейн пишет, что Л. Н. Гумилёв «называл Энгельгардтов лучшими людьми России».[4]
Умер 25 января 1942 г. в блокадном Ленинграде. Смерть Энгельгардтов описана А. Н. Болдыревым: «Когда ушел он <Франковский> — неизвестно, известно лишь, что около 12 ч. в ночь с 31-го на 1-е февраля он шел по Литейному на угол Кирочной и ощутил такой упадок сил, что вынужден был отказаться от мысли дойти до дому. Он свернул на Кирочную, чтобы искать приюта у Энгельгардтов (дом Анненшуле), но по лестнице подняться уже не мог. Упросил кого-то из прохожих подняться до квартиры Энгельгардта, известить их. Было 12 ч. В этот момент как раз испустил дух на руках у жены сам Энгельгарт. Она, больная, температура 39, крупозное воспаление легких, сползла вниз (прохожие отказались помочь) и втащила А. А., уложила его на „еще теплый диван Энгельгарта“. Там он лежал и там умер 3-го утром. Жена Энгельгарта кого-то просила передать, чтобы зашли к ней знакомые его, узнать обо всем. Сразу они не смогли, а когда зашли, числа 7-го, 8-го, обнаружили, что жена Энгельгардта тоже умерла накануне. По-видимому, перед смертью ей удалось отправить в морг Дзержинского района тела Энгельгарта и Франковского вместе, на одних санках»[5]
Похоронен на Большеохтинском кладбище в общей могиле, вместе со своей женой, умершей через несколько дней после него.
Избранные труды[6]
- Гончаров И. А. Повести и очерки / Ред., предисл. и прим. Б. М. Энгельгардта. — Л.: Гослитиздат, 1937. — 324 с. — 10 300 экз.
- И. А. Гончаров и И. С. Тургенев по неизданным материалам Пушкинского дома / С предисл. и прим. Б. М. Энгельгардта. — Пг., 1923.
- Энгельгардт Б. М. Александр Николаевич Веселовский.. — Пг.: Колос, 1924. — 214 с. — (Биогр. б-ка).
- Энгельгардт Б. М. В пути погибший: (Очерк творчества А. Блока).. — [Б. м.], 1921. — 38 с.
- Энгельгардт Б. М. Избранные труды / Под ред. А. Б. Муратова. — СПб.: изд-во С.-Петербург. ун-та, 1995. — 321 с. — 800 экз. — ISBN 5-228-01440-X.
- Энгельгардт Б. М. Историзм Пушкина: К вопросу о характере пушкинского объективизма // Пушкинист / Под ред. С. А. Венгерова. — Пг., 1916. — Вып. 2. — С. 1–158.
- Энгельгардт Б. М. Роман о крушении надежд // Диккенс Ч. Большие надежды. — Л., 1941. — С. 3–14.
- Энгельгардт Б. М. Стендаль и Италия // Стендаль Ф. Собрание сочинений. — Л.: Худ. лит-ра, 1936. — С. 5–14.
- Энгельгардт Б. М. Феноменология и теория словесности / Сост., предисл., послесл., науч. комментарий А. Б. Муратова. — М.: Новое литературное обозрение, 2005. — 464 с. — (Филологическое наследие). — ISBN 5-86793-362-8.
- Энгельгардт Б. М. Чарльз Диккенс и его роман // Диккенс Ч. Крошка Доррит. — Л.: Гослитиздат, 1937. — С. 3–18.
- Энгельгардт Б. М. Формальный метод в истории литературы / Гос. ин-т истории искусств. — Л.: Academia, 1927. — 118 с. — (Вопросы поэтики: Непериодич. серия, издаваемая Отделом словесных искусств: Вып. 11). — 2100 экз.
Переводы и обработки
- Диккенс Ч. Большие надежды / Пер. и вступит. статья Б. М. Энгельгардта. — Л.: Гослитиздат, 1941. — 416 с.
- Свифт Д. Путешествие в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: роман / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Минск: АО «Валев», 1992. — 335 с. — (Сказки народов мира, 6). — 200 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Архангельск: Сев.-зап. кн. изд-во, 1986. — 285 с. — 110 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. Б. М. Энгельгардта. — Л.: Дет. лит, 1980. — 511 с. — 100 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: Роман: [Для ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — М.: Металлургия, 1984. — 342 с. — (Б-ка приключений: В 20-ти т.; Т. 2). — 416 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — М.: Детгиз, 1955. — 432 с. — (Б-ка приключений. – 2). — 300 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие Лемюэля Гулливера: [Для сред. и ст. возраста] / Пер. с англ. Б. М. Энгельгардта. — Ташкент: Медицина, 1984. — 191 с. — 170 000 экз.
- Свифт Д. Путешествие Лемюэля Гулливера в Лилипутию / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Орджоникидзе: Ир, 1973. — 90 с. — 160 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия в некоторые отдалённые страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. Б. М. Энгельгардта. — Душанбе: Адиб, 1990. — 331 с. — 120 000 экз. — ISBN 5-8362-0502-7.
- Свифт Д. Путешествия Гулливера: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — М.: Бамбук, 1999. — 220 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-8203-0029-7.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера в некоторые отдалённые страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Л.: Дет. лит, 1989. — 271 с. — 200 000 экз. — ISBN 5-08-000208-5.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера в некоторые отдалённые страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей / Пер. с англ. Б. М. Энгельгардта. — М.: Мол. гвардия, 1984. — 287 с. — (Шк. б-ка). — 100 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера в некоторые отдалённые страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей / Пер. с англ. Б. М. Энгельгардта. — М.: Правда, 1979. — 303 с. — (Приключенческие романы и рассказы). — 500 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера в некоторые отдалённые страны света, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Л.: Дет. лит, 1966. — 430 с. — (Школьная б-ка [Для сред. школы]). — 200 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для сред. школы] / Пер. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детгиз, 1949. — 352 с. — (Школьная б-ка). — 50 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для старш. возраста] / Пер. и ред. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детгиз, 1946. — 335 с. — 25 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для сред. и ст. возраста] / Пер. с англ. Б. М. Энгельгардта. — Ташкент: Медицина, 1985. — 200 с. — 170 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Ташкент: Медицина, 1986. — 383 с. — 240 000 экз.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — Ташкент: Медицина УзССР, 1989. — 383 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-638-00332-0.
- Свифт Д. Путешествия Лемюэля Гулливера: [Для ст. шк. возраста] / Пер. с англ. и ред. Б. М. Энгельгардта. — М.: ВО «Совэкспорткнига», 1991. — 317 с. — 500 000 экз. — ISBN 5-85844-011-8.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский: Роман: [Для ст. шк. возраста] / Обраб. для детей, авт. послесл. и примеч. Б. М. Энгельгардт. — М.: Дет. лит, 1986. — 558 с. — 550 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Обраб. для детей, примеч. и послесл. Б. М. Энгельгардта. — Днепропетровск: Промiнь, 1986. — 544 с. — (Школ. б-ка). — 100 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский: Роман: [Для сред. и ст. возраста] / Обраб. для детей [и послесл. написал] Б. М. Энгельгардт. — Л.: Дет. лит, 1977. — 558 с. — 100 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский: Роман: [Для сред. и ст. шк. возраста] / Обраб. и послесл. написал Б. М. Энгельгардт. — Минск: Мастацкая лiт, 1976. — 464 с. — 115 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Обраб. для детей сред. и ст. возраста Б. М. Энгельгардта. — Л.: Детгиз, 1955. — 567 с. — 75 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детиздат, 1941. — 684 с. — 50 000 экз.
- Сервантес Сааведра М. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детиздат, 1938. — 592 с. — 62 000 экз. — ISBN Школ. б-ка. Для неполной сред. и сред. школы.
- Скотт В. Айвенго: Для средн. и старш. возраста / Пер. Е. Бекетовой под ред. Б. М. Энгельгардта; Ю. Ременниковой; Прим. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детиздат, 1936. — 679 с. — 25 000 экз.
- Скотт В. Айвенго / Пер. Е. Бекетовой, Ю. Ременниковой; Прим. Б. М. Энгельгардта. — Рига: Латгосиздат, 1950. — 472 с. — (Классики мировой литературы). — 50 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Для дошк. возраста] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.: СП «Подиум», 1991. — 92 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85240-016-5.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Для мл. шк. возраста] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — Краснодар: Кн. изд-во, 1990. — 92 с. — 200 000 экз. — ISBN 5-75610-0335-X.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Для мл. шк. возраста] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — Красноярск: Кн. изд-во, 1982. — 95 с. — 150 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Для нач. школы] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.; Л.: Детиздат ЦК ВЛКСМ, 1941. — 92 с. — (Школьная б-ка).
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Повесть] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.: Дет. лит, 1973. — 94 с. — (Школьная б-ка для нерус. школ: Для нач. школы). — 150 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Повесть] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — М.: Дет. лит, 1969. — 94 с. — (Школьная б-ка для нерус. школ: Для восьмилет. школы). — 100 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Повесть] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — Л.: Дет. лит, 1970. — 95 с. — (Школьная б-ка: Для нач. школы). — 100 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: [Для мл. шк. возраста] / Обраб. Б. М. Энгельгардта. — Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1985. — 93 с. — 200 000 экз.
- д’Эрвильи Э. Приключения доисторического мальчика: Повесть: [Для детей] / В пересказе Б. М. Энгельгардта. — Калининград: Кн. изд-во, 1990. — 92 с. — 110 000 экз. — ISBN 5-85500-121-0.
Напишите отзыв о статье "Энгельгардт, Борис Михайлович"
Примечания
- ↑ [www.opojaz.ru/news/engelgardt.html ОПОЯЗ. РУ]
- ↑ Наталья Евгеньевна Гаршина (1887—1930. Закончила Высшие Бестужевские курсы в Петербурге по специальности «Всеобщая история». Занималась изучением древних источников и классической археологией. С 1918 года служила ассистентом в отделе древностей Эрмитажа, в 1926 году помощником главного хранителя отдела классической нумизматики. Покончила с собой после ареста мужа в 1930 году, повторив судьбу своего дяди, В. М. Гаршина. См. Петербург Ахматовой: Владимир Георгиевич Гаршин / Сост. Т. С. Позднякова. СПб., 2002. С. 215
- ↑ Лидия Михайловна Андриевская (24 февраля 1900, Орёл — 6 февраля 1942, Ленинград) — историк, филолог. Отец, М. С. Андриевский, нотариус, происходил из потомственной семьи священников из Полтавской губернии. Училась в гимназии М. Н. Стоюниной. После революции, в 1919 г. с родителями уехала на юг России, где её отец умер (17. 2. 1920); братья, Юрий и Михаил Андриевские, в апреле 1920 г. покинули Россию, одновременно с А. Деникиным (См. Андриевская, Лидия Михайловна. Странички из дневника. 1934—1941: — СПб: Век Искусства; 2006, С. 92). В 1920-23 гг. жила в Керчи. В 1920 г. вышла замуж за писателя и известного общественного деятеля А. И. Савенко. В 1922 году вместе с матерью и мужем приезжала в Петроград (в связи с начавшимся заболеванием А. И. Савенко). Овдовела 30 января 1923 г., похоронила мужа на городском кладбище г. Керчи. См. посвящённые А. И. Савенко стихи: « Как медленно, как догорала….» (Там же, С. 53), цикл стихов « Возвращение», 1923—1924. Памяти А. И. С-о. (Там же, С. 54-55), «30 января 1923 года» (Там же, С. 59-60), Отошедшему (Морской ли шум тебя тревожит?..) 1925 г. (Там же, С.60), Отошедшему (Чем глуше в памяти звучат..) 1935 г.(Там же, С. 87). В 1923 г. вернулась в Петроград. В 1924 г. поступила в ГИИИ ; одновременно закончила этно-лингвистическое отделении факультета общественных наук ЛГУ. Закончила ГИИИ в 1928 гг., была оставлена в ГИИИ научным сотрудником. В 1932—1935 гг. научный сотрудник Государственной Публичной библиотеки. Уволена в начале 1935 г.; с 1935 г. преподавала историю литературы на курсах БДТ, в хореографическом училище им. А. Вагановой; занималась изучением творчества поэта Е. А. Баратынского. (Андриевская Л. М. Поэмы Баратынского./ Русская поэзия 19 века. Вып. 3.- Л.: 1929.) В начале 1930-х гг. принимала участие в составлении Словаря древнерусского языка и Толкового словаря современного русского языка. Близкая подруга Анны Ахматовой и художницы Т. Н. Глебовой. Писала стихи и прозу.
- ↑ См. «К ней (Анне Ахматовой) пришла ещё и жена Б. М. Энгельгардта — блестящего литературоведа и философа. Это был единственный раз, когда я её видела. Она мне понравилась изяществом фигуры, чистотой черт лица и взгляда. Лева называл Энгельгардтов лучшими людьми России». Эмма Герштейн. Мемуары. СПб: ИНАПРЕСС, 1998. С. 242—243.
- ↑ А. Н. Болдырев. (Осадная Запись: Блокадный дневник / Подгот. к печ. В. С. Гарбузова, И. М. Стеблин-Каменский. СПб.: Европейский Дом, 1998. С. 56-57.
- ↑ Источник — [www.nlr.ru/poisk электронные каталоги РНБ]
Литература
- Муратов А. Б. Феноменологическая эстетика начала XX века и теория словесности: (Б. М. Энгельгардт). — СПб.: изд-во С.-Петербург. ун-та, 1996. — 16 с. — 500 экз. — ISBN 5-288-01734-4.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Энгельгардт, Борис Михайлович
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
Категории:
- Родившиеся 27 ноября
- Родившиеся в 1887 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Смоленской губернии
- Умершие 25 января
- Умершие в 1942 году
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Переводчики по алфавиту
- Переводчики России
- Переводчики СССР
- Переводчики XX века
- Переводчики прозы и драматургии на русский язык
- Писатели по алфавиту
- Литературоведы России
- Филологи по алфавиту
- Филологи XX века
- Филологи СССР
- Филологи России
- Литературоведы СССР
- Пушкинисты
- Переводчики с английского языка
- Репрессированные в СССР
- Жертвы блокады Ленинграда
- Энгельгардты
- Литературные критики по алфавиту
- Литературные критики России
- Похороненные на Большеохтинском кладбище
