Эндрюсарх

</td>

   </tr>

† Эндрюсарх
Единственный череп эндрюсарха, выставленный в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке
Научная классификация
Царство: Животные Тип: Хордовые Класс: Млекопитающие Отряд: Мезонихии или парнокопытные Семейство: Триизодонтиды Род: Эндрюсарх Вид: A. mongoliensis
Латинское название
Andrewsarchus mongoliensis Osborn, 1924

Эндрюса́рх (лат. Andrewsarchus mongoliensis) — вымершее гигантское хищное млекопитающее, обитавшее в эпоху среднего — позднего эоцена 45—36 млн лет назад в Центральной Азии (Внутренняя Монголия, Китай). Принадлежит к семейству триизодонтид из отряда мезонихий. Эти животные — примитивные копытные, сохранили пятипалые (либо четырёхпалые) конечности с копытами на каждом пальце. Единственный достоверно известный вид — Andrewsarchus mongoliensis — известен по единственному неполному черепу.

Этимология названия

Название рода происходит от фамилии Роя Чепмена Эндрюса, руководившего экспедицией, в ходе которой были найдены окаменелые останки этого вида, и греческого слова ἀρχός — «главный», «лидер», «царственный». Видовой эпитет «mongoliensis» является отсылкой к географической местности, где были найдены окаменелости — Внутренней Монголии.

История открытия

Эндрюсарх был описан Генри Осборном в 1924 году по единственному черепу (длиной 83,4 см), обнаруженному экспедицией Роя Чепмена Эндрюса во Внутренней Монголии. Череп был найден помощником палеонтологов Кань Чунь Пао (Kan Chuen Pao) весной 1923 года в эоценовых отложениях формации Ирдын Манга (Irdin Manha Formation), которая соответствует концу среднего эоцена.

В настоящее время череп выставлен в экспозиции Американского музея естественной истории в Нью-Йорке.

Классификация и систематика

Возможное систематическое положение эндрюсарха в пределах группы копытных (по Spaulding, 2009)
Ungulata;  Mesonychia  Perissodactyla  Cetartiodactyla   Tylopoda  Suina  Ruminantia  Entelodontidae  Andrewsarchus  Hippopotamidae  Cetacea

Возможное систематическое положение эндрюсарха в пределах группы копытных (Geisler и Theodor, 2009)
„Ungulata“   Mesonychia  Andrewsarchus  Perissodactyla  Cetartiodactyla   Tylopoda  Suidae  Entelodontidae  Ruminantia  Hippopotamidae  Cetacea

Систематическое положение рода Andrewsarchus всё ещё остаётся неясным. Первоначально, после открытия окаменелости вида возникло предположение, что найденный череп принадлежит гигантскому свинообразному из группы энтелодонов. Генри Осборн определил, что череп, по его мнению, относится представителю мезонихий, который находится в тесной связи с родами Mesonyx и Harpalogestes. Мезонихии представлены млекопитающими в основном из палеогена Северной Америки и Азии. Они являются вымершей группой в пределах копытных, представители которой были преимущественно плотоядными, либо в меньшей части всеядными животными. Представители мезонихий сохранили пятипалые (либо четырёхпалые) конечности с копытами на каждом пальце. Также, согласно современным представлениям (М. Сполдинг, М. О’Лири и Дж. Гейтси, 2009), мезонихии входят в состав клады Cetartiodactyla, но положение их в ней остаётся не вполне определённым: есть данные как в пользу отнесения их к стем-группе данной клады, так и в пользу их вхождения в группировку Cetancodontamorpha (представленную в современной фауне китообразными и бегемотовыми).

Эндрюсарх обычно рассматривался в составе семейства триизодонтиды (Triisodontidae) — группы наиболее примитивных мезонихий. Однако, в последнее десятилетие, его включение в состав мезонихий и семейства Triisodontidae было поставлено под сомнение рядом кладистических анализов. Так, согласно данным анализа Geislera (2001) эндрюсарх не принадлежат ни к мезонихиям, ни к семейству Triisodontidae, и является сестринским таксоном парнокопытных, вместе с которыми он образует кладу, включающую также Hapalodectidae и мезонихид. Согласно исследованию O’Leary и Gatesy (2008), мезонихии и эндрюсарх принадлежали Cetartiodactyla. Однако мезонихии и семейство Triisodontidae были более тесно связаны с китами, чем эндрюсарх, который, в свою очередь, близко родственен энтелодонтам и бегемотовым, а также большинству видов традиционно принадлежащих к антракотериям (кроме Libycosaurus) и родам Achaenodon и Индохиусы. В недавнем исследовании (Spaulding, 2009) он также был исключён из мезонихий и рассматривается авторами, как всеядное парнокопытное, принадлежащее к кладе Cetacodontamorpha.

По состоянию на 2016 год достоверно установлен только один вид в составе рода — Andrewsarchus mongoliensis. Имеются скудные сообщения о находках, якобы причисленных к двум другим видам — Andrewsarchus crassum и Andrewsarchus henancusis. Однако про Andrewsarchus henancusis в литературе имеются лишь упоминания, а потому принадлежность вида спорная. Помимо фауны Ирдын-Манга, имеются указание на находки фрагментарных останков эндрюсарха в примерно одновозрастных фаунистических комплексах Дунцзюнь (Dongjun), Хэтаоюань (Hetaoyuan) и Луши (Lushi) на территории Китая. Эндрюсарх из Дунцзюня, описанный по отдельным зубам (два нижних премоляра), может относиться к другому виду — Andrewsarchus crassum. Однако валидность подобного выделения отдельного таксона остаётся сомнительной и очень спорной.

Как возможный синоним применяется Paratriisodon, который в 1959 году был описан на основании фрагмента нижней челюсти длиной 34 см и отдельных зубов верхней челюсти из отложений верхнего эоцена формации Луши в китайской провинции Хэнань.

Описание

Эндрюсарх считается одним из наиболее крупных когда-либо существовавших сухопутных млекопитающих-хищников (сейчас самый крупный сухопутный хищник — белый медведь). Длина черепа составляла 83,4 см (у современного бурого медведя — не более 55 см), а ширина черепа на уровне скуловых дуг — 56 см. На основании реконструкций предполагается, что общая длина тела эндрюсарха составляла 3,8 м; по другим оценкам, длина тела составляла 4,5 м, при длине хвоста до 1,5 м. Высота в холке видимо составляла до 1,6 м. Вес мог достигать одной тонны.

Животное обладало низким черепом с длинной мордой и очень широкими скуловыми дугами. Клыки и резцы крупные, коренные зубы тупые. Зубная формула — <math>I{3 \over 3} C{1 \over1} P{4 \over 4} M{3 \over3}</math>. Как и у других мезонихий, полость головного мозга имела относительно небольшие размеры. При этом височное отверстие было широким, а сагиттальный гребень был достаточно высок (эти признаки в совокупности с низким положением нижнечелюстного мыщелка свидетельствуют о большой развитой височной мышце и наличии мощного укуса). Осборн в первоописании вида обращает внимание на «огромные размеры» несохранившихся клыков, судя по размерам альвеол.

Изначально эндрюсарха изображали волкоподобным и довольно длинноногим животным с большой вытянутой головой, поскольку реконструкцию основывали на сравнении с более мелким мезонихидом — синоплотерием (дромоционом). Подобная реконструкция основывалась на том, что на протяжении длительного времени это млекопитающее считалось близким родственником представителей рода мезониксы — хищников, которых преимущественно реконструировали как волкоподобных животных, хотя они возникли задолго до появления настоящих волков. Согласно современным представлениям эндрюсарх имел длинное тело, короткие ноги и большую вытянутую голову. Традиционно эндрюсарха изображают пальцеходящим, опирающимся на четыре пальца, в соответствии со строением мезонихид, чьи скелеты известны. Возможно, он сохранил пятипалые лапы, как более архаичные мезонихиды. Лапы, вероятно, как и у других мезонихид, были с копытами на каждом пальце, причём терминальные фаланги конечностей были, как и у кондиляртр, глубоко расщеплены продольной щелью.

Образ жизни

Об образе жизни практически ничего не известно. Низкий сагиттальный гребень и бугорчатые щёчные зубы свидетельствуют о всеядности животного. В то же время «набитые» в плотный ряд зубы были способны перемалывать кости. О плотоядности эндрюсарха говорит удлинённой формы клыковидная вторая пара резцов и широкий зев. Резцы, превращённые в дополнительные клыки, вероятно, позволяли животному крепче вцепляться в плоть, возможно, отрывать куски мяса от туши. Анатомические особенности строения челюстного сустава позволяли животному широко открывать пасть, задействуя щёчные зубы при захвате больших кусков. Для высокоспециализированных хищников, напротив, характерной является укороченная морда, а общее количество зубов уменьшено по сравнению с менее специализированными.

Стоит отметить, что очень крупные размеры делали животное неповоротливым. Также, низкопрофильный длинномордый череп с весьма маленькими, ориентированными практически в стороны глазами и довольно широкая носовая впадина черепа свидетельствуют, что эндрюсарх по-видимому мог быть приспособленным падальщиком. Также он, видимо, мог отгонять от добычи более мелких хищников (например, мезонихида гарпаголеста, достигавшего размеров крупного медведя). Не исключено, что эндрюсарх мог также охотиться и на живую добычу.

Существует предположение о возможном полуводном образе жизни и о его вероятном питании рыбой (по аналогии с длинным черепом у рыбоядных рептилий, таких как крокодилы, гавиал и фитозавр). Однако притуплённая форма щёчных зубов противоречит версии о исключительном питании рыбой. Обитание эндрюсарха у водоёмов нельзя полностью отрицать — он мог встречаться на побережьях, где подбирал выброшенную на берег падаль, или даже охотиться на сравнительно некрупных животных. Обитание зверя на морских побережьях также возможно, но в эоцене, согласно современным представлениям палеонтологии, известные места находок были довольно далеко от тогдашних морей.

Череп, сходный по форме с черепам энтеледонтов, свидетельствует о том, что эндрюсарх скорее всего был всеядным, наподобие современных медведей, и питался в т.ч. падалью, молодыми и некрупными животными, отгоняя от добычи более мелких хищников.

Эндрюсарх в дикой природе (реконструкция)	Модель головы

Интересные факты

• По мнению палеонтолога К. Еськова, Иван Ефремов в своём романе «На краю Ойкумены» описал под именем «гишу — ужас ночей, пожиратель слонов» именно эндрюсарха.
• Из-за своего систематического положения, близкого к копытным, в сочетании с вероятно хищным образом жизни эндрюсарх в документальном фильме ВВС «Прогулки с чудовищами» был назван своеобразной «овцой в волчьей шкуре» (англ. the sheep in wolves clothing).

Литература

• Кэрролл Р.  Палеонтология и эволюция позвоночных: В 3-х тт. Т. 3. — М.: Мир, 1993. — 312 с. — ISBN 5-03-001819-0.
• [zmmu.msu.ru/files/images/musei/publication/divers_mammals-3.pdf Разнообразие млекопитающих. Часть III] / О. Л. Россолимо, И. Я. Павлинов, С. В. Крускоп, А. А. Лисовский, Н. Н. Спасская, А. В. Борисенко, А. А. Панютина. — М.: Изд-во КМК, 2004. — 408 с. — (Разнообразие животных). — ISBN 5-87317-098-3.
• Черепанов Г. О., Иванов А. О.  [ashipunov.info/shipunov/school/books/cherepanov2007_iskop_vyssh_pozv.pdf Ископаемые высшие позвоночные. 2-е изд]. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. — 202 с. — ISBN 978-5-288-04308-6.

Ссылки

• Henry Fairfield Osborn (1924): Andrewsarchus, giant mesonychid of Mongolia. American Museum novitates; no. 146. The American Museum of Natural History, New York City. [digitallibrary.amnh.org/dspace/bitstream/2246/3226/1/N0146.pdf PDF]
• Эндрюсарх: [www.johnsibbick.com/window/andrew.asp Реконструкция Джона Сиббика]
• Эндрюсарх: [www.museon.nl/files/Andrewsarchus2.jpg Фотография макета в музейной экспозиции]
• [www.fmnh.helsinki.fi/users/haaramo/Metazoa/Deuterostoma//Chordata/Synapsida/Eutheria/Basal_Ungulata/Cete_1.htm Эндрюсарх] на сайте Mikko’s Phylogeny Archive

Отрывок, характеризующий Эндрюсарх

Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.