Эндрю Харкли, 1-й граф Карлайл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эндрю Харкли
англ. Andrew Harclay<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Харкли во время обороны замка Карлайл против шотландцев в 1315 году.</td></tr>

Граф Карлайл
25 марта 1322 — 3 марта 1323
 
Рождение: ок. 1270
Смерть: 3 марта 1323(1323-03-03)
Карлайл, Камберленд
Отец: Майкл Харкли
Мать: Джоан Фицджон

Эндрю Харкли, 1-й граф Карлайл (англ. Andrew Harclay, 1st Earl of Carlisle; ок. 1270 — 3 марта 1323) — важный английский военачальник в граничащих с Шотландией землях времён правления Эдуарда II. Родом из рыцарской семьи Уэстморленда, в 1311 году был назначен шерифом Камберленда. Отличился в войнах с Шотландией, в 1315 году отразив осаду замка Карлайл Робертом Брюсом. Вскоре после этого был взят в плен шотландцами и отпущен только после выплаты значительного выкупа. В 1322 году, 16-17 марта, победил восставшего против короны барона Томаса Ланкастера в битве при Боругбридже. За это ему был дарован титул графа Карлайла.

Как один из главных военных лидеров на границе с Шотландией Харкли был раздражён бездеятельностью Эдуарда II, особенно после унизительного поражения англичан в битве при Байленде 14 октября 1322 года, когда стало ясно, что война не может быть выиграна. Харкли самовольно начал переговоры с шотландцами и 3 января 1323 года подписал мирный договор с Робертом Брюсом. Так как этот шаг не был заранее одобрен короной, он был приравнен к измене[1]. Король приказал арестовать графа, что и было сделано 25 февраля. 3 марта он предстал перед королевскими судьями, но в слушании ему было отказано; он был приговорён к повешению, потрошению и четвертованию и казнён в тот же день. Части его тела были выставлены на обозрение публики в различных частях страны. Его тело было позволено захоронить должным образом только через пять лет; обвинение в измене никогда снято не было.





Семья и ранние годы

Фамилия «Харкли» происходит от названия деревни Хартли в Уэстморленде[2]. Хотя о ранних годах Эндрю Харкли известно относительно мало, он, скорее всего, был старшим сыном сэра Майкла Харкли и Джоан, дочери йоркширского землевладельца Уильяма Фицджона. У него был младший брат Генри Харкли, канцлер Оксфордского университета[3]. Майкл Харкли был вассалом рода Клиффордов и в 1285—1296 годах занимал пост шерифа Камберленда. В документальных свидетельствах имя Эндрю Харкли впервые возникает в 1292 году, причём на тот момент ему должен был быть по меньшей мере двадцать один год, следовательно, он был рождён в начале 1270-х[3].

Военная карьера

Первые данные о военной карьере Харкли относятся к 1304 году, когда он принял участие в кампании против шотландцев. В 1309 году ему было приказано помочь Роберту Клиффорду в обороне Марок от Шотландии[3]. Его положение среди местного населения выросло в 1311 году, когда он был назначен шерифом Камберленда, как и его отец до него. В 1312 году он был избран рыцарем Шира, а в декабре 1313 отличился как лидер обороны против шотландского вторжения[3]. Летом 1315 года он успешно возглавил оборону замка Карлайл во время его осады Робертом Брюсом[4]. За это король наградил его тысячью марок[5].

В конце 1315 или в 1316 году Харкли попал в плен к шотландцам, которые потребовали за него выкуп в 2000 марок. За последние годы быстрого подъёма по карьерной лестнице он нажил себе некоторых врагов в местном обществе, которые теперь воспользовались возможностью распространить о нём плохие слухи при дворе. Эдуард II, тем не менее, помог собрать необходимые для освобождения Харкли деньги, но, судя по всему, на следующие несколько лет последний расположения короля лишился[3]. Только в 1319 году он вновь был назначен шерифом и одновременно хранителем замков Карлайл и Кокермут и лордом-хранителем Западной марки. В 1321 году он также был лично призван в парламент[3].

Боругбридж

Самым значительным достижением Харкли стала битва при Боругбридже 1322 года. Сражение стало кульминацией длительной борьбы между королём Эдуардом II и самым влиятельным из графов Томасом Ланкастером. Причинами конфликта, в частности, были разногласия по поводу ведения войны с Шотландией; Ланкастер, как и многие другие, считал, что Эдуард не прикладывает достаточных для успеха усилий[6]. Не сумев поднять восстания против короля, в марте 1322 года Ланкастер бежал на север от королевской армии. Тем временем, Харкли как шериф получил от короля приказ собрать войска северных графств Камберленда и Уэстморленда и двигаться на юг, чтобы присоединиться к королевской армии[7]. Однако во время остановки в Рипоне в Йоркшире он получил сведения о том, что на следующий день Ланкастер прибудет в находившийся поблизости Боругбридж[8]. Харкли решил перехватить инициативу и, заняв мост через реку Юр, не дать Ланкастеру переправиться[9].

Армия Ланкастера прибыла к Боругбриджу 16 марта. Преимущество было не на стороне повстанцев: под командованием Харкли находилось около 4000 человек, а при Ланкастере было лишь около 700 рыцарей и тяжеловооружённых всадников[10]. Кроме того, лоялистская армия состояла из опытных, прошедших через войны с Шотландией солдат. Харкли использовал тактики, которым за время этих конфликтов англичане научились у шотландцев[9]. В Ланеркостской хронике описывается, как Харкли использовал шотландский шилтрон — плотное построение пехоты с пиками или копьями в руках, высокоэффективное против кавалерии Ланкастера[11].

Стычка была недолгой; Харкли имел неоспоримое преимущество[12]. Ланкастер планировал провести атаку через речной брод, пока граф Херефорд — один из немногих магнатов, сохранивших ему верность — пересекает мост[13]. Херефорд погиб на мосту, его соратник Роджер, 2-й барон де Клиффорд, получил серьёзное ранение, и штурм провалился[14]. Ланкастер, тем временем, попал под такой тяжёлый обстрел, что ему пришлось отозвать атаку[15]. Дезертирство части войск за ночь и прибытие королевских подкреплений к Харкли вынудили его сдаться на следующий день; 22 марта он был казнён[16]. Король был чрезвычайно доволен действиями Харкли и щедро его вознаградил. 25 марта для Харкли был создан титул графа Карлайла; он получил земли, приносившие тысячу марок в год[17]. 15 сентября он также был объявлен главным Хранителем Марок[18].

Измена

14 октября 1322 года шотландцы под командованием Роберта Брюса разбили английскую армию в битве при старом Байленде в Йоркшире. Командовавший англичанами Жан Бретонский, граф Ричмонд, попал в плен, самому королю удалось бежать с трудом[19]. Это было наихудшее поражение для англичан со времени битвы при Бэннокберне в 1314 году[20]. Харкли был призван в королевскую армию, но не успел вовремя привести свои войска на юг. Произошедшее убедило его, что война против Шотландии не может быть выиграна под руководством Эдуарда II[21]. Поэтому он вступил в прямые переговоры с шотландцами без королевского позволения. Он подписал мирный договор с Робертом Брюсом 3 января 1323 года в Лохмабене[22].

По договору, Шотландия признавалась независимым королевством. Роберт должен был выплатить англичанам 40000 марок, а Эдуард — выбрать из своей семьи жену для наследника Роберта[23]. В тексте, однако, подразумевается возможность военного союза между Робертом и Харкли против Эдуарда во исполнение условий договора[3]. Маловероятно, что Харкли надеялся на милосердие короля, скорее он рассматривал возможность перехода на сторону Роберта Брюса; ходили слухи, что он даже планировал жениться на одной из дочерей Брюса[3]. Тем не менее, вероятно и то, что причиной его действий было искреннее беспокойство по поводу ситуации на севере, и они представляли собой отчаянную попытку найти лучший выход из сложившейся ситуации[23].

Хотя историки обычно относятся к действиям Харкли с пониманием, событие принято называть «изменой Харкли»[24][25]. Словами Мориса Кина: «Заключение мира или гарантия безопасности или заключение любого соглашения с врагами короля без должных на то полномочий составляло оскорбление величества; подобное определение давалось и в других военных [судебных] делах»[26]. Харкли получил подобные полномочия в феврале 1322 года, но заключение мирного договора с Брюсом было сочтено их превышением[27][28]. Возможно также, что Эдуард держал обиду на Харкли из-за того, что тот не явился к Байленду и что именно это послужило причиной жёсткой реакции короля. Однако нет никаких свидетельств тому, что Харкли после получения королевского письма мог привести свои войска к полю битвы быстрее, чем сделал это[29].

Смерть

Узнав об измене Харкли, Эдуард приказал арестовать его. Харкли попытался найти себе сторонников; король начал укреплять северные замки[3]. 25 февраля сэр Энтони Люси арестовал графа в замке Карлайл[30]. Харкли явно доверял Люси, в распоряжении которого был совсем небольшой отряд, так что, скорее всего, арест был произведён неожиданно[3]. Причиной вражды между Люси и Харкли мог послужить спор о владении Папкаслом. Кроме того, в 1322 году, после подавления восстания, Харкли ненадолго лишил Люси его земель, даже при том, что тот не принимал никакого участия в тех событиях[31].

3 марта Харкли предстал перед королевским судьёй в Карлайле, но в должном слушании ему было отказано[3]. Его признали виновным в измене и приговорили к повешению, потрошению и четвертованию[31]. На казни он вёл себя с достоинством, утверждая, что пытался действовать в лучших интересах страны[3]. Его голову отвезли к королю в Нерсборо в Йоркшире, а после она была вывешена на Лондонском мосту. Четыре части его тела были выставлены на всеобщее обозрение в четырёх городах страны: Карлайле, Ньюкасле, Бристоле и Дувре[27]. Меньше чем через три месяца после казни Харкли Эдуард согласился на тринадцатилетнее перемирие с Шотландией[32].

Голова Харкли была снята с моста в Лондоне только через пять лет. Его сестра подала королю прошение о возвращении различных частей его тела семье для христианского погребения, что было исполнено в 1328 году[33]. В правление Эдуарда III племянник Харкли просил о снятии обвинения в измене, но безуспешно[3].

Напишите отзыв о статье "Эндрю Харкли, 1-й граф Карлайл"

Примечания

  1. ↑ Barrow, 1965, p. 351.
  2. ↑ Barrow, 1965, p. 338.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Summerson, 2004.
  4. ↑ Phillips, 1972, p. 89.
  5. ↑ Fryde, 1979, p. 123.
  6. ↑ Maddicott, 1970, pp. 108–9.
  7. ↑ McKisack, 1959, p. 66.
  8. ↑ Haines, 2003, p. 139.
  9. ↑ 1 2 Barrow, 1965, p. 344.
  10. ↑ Maddicott, 1970, p. 311.
  11. ↑ DeVries, 1996, pp. 93–4.
  12. ↑ Prestwich, 2007, p. 201.
  13. ↑ DeVries, 1996, p. 94.
  14. ↑ Haines, 2003, p. 140.
  15. ↑ DeVries, 1996, pp. 95–6.
  16. ↑ Haines, 2003, pp. 140–1.
  17. ↑ Prestwich, 2007, p. 356.
  18. ↑ Haines, 2003, p. 271.
  19. ↑ Barrow, 1965, pp. 345–6.
  20. ↑ Barrow, 1965, p. 346.
  21. ↑ Haines, 2003, pp. 167–8.
  22. ↑ Phillips, 1972, p. 229.
  23. ↑ 1 2 Barrow, 1965, pp. 351–2.
  24. ↑ Maddicott, 1970, p. 323.
  25. ↑ Childs, 2005, p. xlvi.
  26. ↑ Keen, 1996, p. 161.
  27. ↑ 1 2 Haines, 2003, p. 272.
  28. ↑ Keen, 1996, pp. 160–1.
  29. ↑ Fryde, 1979, p. 131.
  30. ↑ Phillips, 1972, pp. 229–30.
  31. ↑ 1 2 Fryde, 1979, p. 157.
  32. ↑ Barrow, 1965, p. 353.
  33. ↑ Prestwich, 2007, p. 385.

Литература

  • Barrow, Geoffrey. [books.google.com/books?id=fmA1R9aPK90C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Robert Bruce and the Community of the Realm of Scotland]. — London: Eyre & Spottiswoode, 1965. — ISBN 978-0-7486-2022-7.
  • Vita Edwardi Secundi / Childs, Wendy. — Oxford: Oxford University Press, 2005. — ISBN 0-19-927594-7.
  • DeVries, Kelly. The Battle of Boroughbridge, 1322 // Infantry Warfare in the Early Fourteenth Century: Discipline, Tactics, and Technology. — Woodbridge: Boydell, 1996. — ISBN 0-85115-567-7.
  • Fryde, Natalie. [books.google.com/?id=MekRPcFKOHAC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false The tyranny and fall of Edward II, 1321–1326]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1979. — ISBN 0-521-54806-3.
  • Haines, Roy. [books.google.com/books?id=29IPHAaX_HAC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false King Edward II: Edward of Caernarfon, His Life, His Reign, and Its Aftermath, 1284–1330]. — Montreal, London: McGill-Queens University Press, 2003. — ISBN 978-0-7735-2432-3.
  • Keen, Maurice. [books.google.com/books?id=Qv9PlGCLy4YC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Nobles, Knights and Men-at-Arms in the Middle Ages]. — London: Hambledon Press, 1996. — ISBN 1-85285-087-6.
  • Maddicott, John. Thomas of Lancaster, 1307–1322. — Oxford: Oxford University Press, 1970. — ISBN 0-19-821837-0.
  • McKisack, May. The Fourteenth Century: 1307–1399. — Oxford: Oxford University Press, 1959. — ISBN 0-19-821712-9.
  • Phillips, John. Aymer de Valence, Earl of Pembroke 1307–1324. — Oxford: Oxford University Press, 1972. — ISBN 0-19-822359-5.
  • Prestwich, Michael. [books.google.com/books?id=ahaVMrEg_fwC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Plantagenet England: 1225–1360]. — new. — Oxford: Oxford University Press, 2007. — ISBN 0-19-822844-9.
  • Summerson, Henry. Harclay , Andrew, earl of Carlisle (c.1270–1323) // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004.


Отрывок, характеризующий Эндрю Харкли, 1-й граф Карлайл

– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Эндрю_Харкли,_1-й_граф_Карлайл&oldid=80472433»