Эномай
Эномай, Ойномай (др.-греч. Οἰνόμαος) — в древнегреческой мифологии[1] царь города Писы в Элиде. Сын Ареса и Стеропы[2] (в тексте пар.84 Астеропы), дочери Атланта[3]; или Астерии, дочери Атланта[4]). Либо сын Ареса и Гарпины[5]. Либо сын Алксиона[6]. Его жена — либо Стеропа[7], либо Еварета, дочь Акрисия[3]). Отец Гипподамии.
Получил оракул, что его убьет зять[3]. По другой версии, сам был влюблен в свою дочь, но она отказывала ему. Оружие и коней Эномаю подарил Арес, и он устраивал состязания с теми, кто сватался к его дочери. Нужно было проехать от Писы до жертвенника Посейдона на Истме Коринфском. Его кони были быстрее Борея. Перед состязанием приносил жертву Зевсу Арею[8]. Страшные проклятия обрушил на тех, кто покрывает кобыл в Элиде, и с тех пор элидяне при спаривании лошадей и ослов отводили их за границы земли[9]. Убил многих женихов (по некоторым, 12). По поэме «Великие Эои», 16[10]. По Гесиоду и Эпимениду, 13[11]. Головы убитых прибивал на дверных створках[12], или снимал с них скальпы[13].
По версии, проиграв состязание Пелопу, Эномай от огорчения покончил с собой[14], или убит Пелопом[15].
Фундамент его дома сохранился в Олимпии, там алтарь Зевсу Геркею воздвиг сам Эномай[16]. Когда бог ударил молнией в его дом, огонь поглотил его, и остался лишь деревянный столб, который показывали в Олимпии[17]. Могила его близ Олимпии, по другую сторону Кладея[18]. Есть версия, что события первоначально разворачивались на Лесбосе[19].
Действующее лицо трагедии Софокла «Эномай» (фр.471-477 Радт), трагедии Еврипида «Эномай», трагедии Акция «Эномай», комедии Антифана, Евбула и Тимохара «Эномай, или Пелоп».
Напишите отзыв о статье "Эномай"
Примечания
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.663; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 4, 2; III 10, 1; Э II 4-7; Э II 9
- ↑ Псевдо-Эратосфен. Катастеризмы 23; Гигин. Мифы 159
- ↑ 1 2 3 Гигин. Мифы 84
- ↑ Гигин. Мифы 250
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 73, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 1, 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 10, 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 14, 6
- ↑ Плутарх. Греческие вопросы 52
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VI 21, 11
- ↑ Эпименид, фр.14 Якоби = Схолии к Пиндару. Олимпийские песни I 127, у Агаристы, дочери Клисфена, тоже было 13 женихов (Геродот. История VI 127)
- ↑ Овидий. Ибис 365—366; Гигин. Мифы 84
- ↑ Софокл. Эномай, фр.473 Радт
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 73, 6
- ↑ Пиндар. Олимпийские песни I 87
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 14, 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады V 20, 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VI 21, 3
- ↑ Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.104
|
Это заготовка статьи по античной мифологии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Oenomaus (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
Отрывок, характеризующий Эномай
– Ничего… Нет…– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
