Энрикесы
Энри́кесы (Enríquez) — гранды Испании 1-го класса, как и короли династии Трастамара, происходившие от связи Альфонса Справедливого с прекрасной Леонорой де Гусман. С XV века только Энрикесам старшей линии было позволено носить титул адмирала Кастилии. Энрикесы из Тарифы —
один из пяти родов, между которыми до XIX века была разделена территория Андалусии. Род Энрикесов пресекся в начале XVIII века.
Содержание
Происхождение
Помимо короля Энрике II, плодом страсти короля Альфонсо к Леоноре де Гусман был Фадрике Альфонсо, сеньор Аро, убитый в Севилье своим братом Педро. Старший из его двух сыновей, Педро Кастильский, граф Трастамара, занимал должность коннетабля Кастилии, а младший, Алонсо Энрикес (1354—1429), сеньор Медина-де-Риосеко, имел чин адмирала. Последний и стал основателем рода Энрикесов. Адмирал погребён в основанном им монастыре св. Клары в Паленсии.
Ближайшие потомки адмирала Энрикеса породнились с первейшими фамилиями королевства. Его внучка Хуана Энрикес — мать Фердинанда Католика, первого короля Испании. Сёстры Хуаны были замужем за герцогами Альба, Кардона и маркизом Асторга, две племянницы — за маркизами Приего и Дениа. Третья племянница, Мария Энрикес, поочерёдно была женой двух сыновей папы Александра VI, носивших титулы герцогов Гандиа. От её сына Хуана происходит испанская ветвь рода Борджиа.
Герцоги Медина-де-Риосеко
Благодаря близкому родству с королевской фамилией Энрикесы старшей линии занимали высокое положение при дворе. Глава рода носил титул адмирала Кастилии и герцога Медина-де-Риосеко. Наиболее заметный след в государственных делах из этого «дома адмиралов» (исп. la Casa de los Almirantes) оставил 7-й герцог де Медина-дель-Риосеко (1646—1705), имперский фельдмаршал, 11-й и последний адмирал Кастилии, вице-король Каталонии и Милана. После перехода испанского престола к Бурбонам он был изгнан в Португалию, а его имущество было конфисковано. Детей от браков с дочерьми 7-го и 8-го герцогов Мединасели он не оставил.
Его племянник Паскуаль Энрикес (1682—1736), 9-й герцог, также бездетный, — последний в роду Энрикесов. После смерти Филиппа V ему были возвращены конфискованные владения в Испании. Смерть Паскуаля положила начало череде судебных процессов за наследование, затянувшихся на треть века. Вместо ближайшей родственницы последнего Энрикеса, герцогини Монторо, герцогский титул Медина-дель-Риосеко с соответствующими имениями был в конечном счёте присуждён весьма дальнему родственнику — герцогу Бенавенте; затем вместе со всем имуществом Бенавенте его унаследовал герцог Осуна.
Герцоги Алькала
От одного из братьев Хуаны Энрикес, владевшего городом Тарифа на южной оконечности Пиренейского полуострова, происходит андалусская ветвь Энрикесов, глава которой был в 1558 году пожалован титулом герцога Алькала-де-лос-Гасулес. Резиденцией главы рода служил выстроенный Энрикесами дом Пилата в Севилье. Женой 2-го герцога Алькала и матерью его детей была Хуана, дочь Эрнана Кортеса. Из тарифских Энрикесов произошло несколько крупных сановников:
- Фернандо Афан де Рибера (1583-1637), 3-й герцог Алькала, вице-король Каталонии (1619-22), Неаполя (1629-31), Сицилии (1632-35), наместник Милана (1636), покровитель художника Риберы.
- Пайо Энрикес де Ривера (1622-84), внебрачный сын предыдущего, епископ Гватемалы (1657-77), архиепископ Мехико (1668-81), вице-король Новой Испании (1673-80), президент Совета Индий.
Со смертью 3-го герцога эта линия Энрикесов пресеклась. Их титулы и владения унаследовала его племянница, Анна-Мария Энрикес (1613-45), жена герцога Мединасели.
Графы Альба-де-Листе
Младший сын Алонсо Энрикеса владел областью Альба-де-Листе на испано-португальской границе и выстроил элегантный дворец в Саморе. От него происходят графы Альба-де-Листе и маркизы Альканьисес. После смерти последнего из них в 1709 году титул графа Альба-де-Листе унаследовал герцог Фриас, а титул маркиза Альканьисес ранее перешёл к Борджиа младшей линии. Эта ветвь рода Энрикесов произвела двух вице-королей Перу:
Напишите отзыв о статье "Энрикесы"
Ссылки
- [genealogy.euweb.cz/ivrea/ivrea9.html Генеалогические таблицы]
Отрывок, характеризующий Энрикесы
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
