Энтони, Сьюзен

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сьюзен Браунелл Энтони
англ. Susan Brownell Anthony
Дата рождения:

15 февраля 1820(1820-02-15)

Место рождения:

Адамс, Массачусетс

Дата смерти:

13 марта 1906(1906-03-13) (86 лет)

Место смерти:

Рочестер

Сьюзен Браунелл Энтони (англ. Susan Brownell Anthony, 15 февраля 1820 — 13 марта 1906) — американская активистка и борец за гражданские права женщин, сыгравшая в XIX веке одну из ключевых ролей в суфражистском движении США. Кроме того, боролась за социальное равенство и против рабства.





Биография

Семья и ранние годы

Сьюзен Б. Энтони родилась в 1820 году в городе Адамс, штат Массачусетс, в семье квакера Дэниела Энтони, который имел непростые отношения со своей традиционалистской общиной, так как оказалось, что его невеста Люси Рид — не квакер; затем он примкнул к крылу Элиаса Хикса в квакерском Религиозном обществе Друзей. Отец Сьюзен был борцом за трезвость и аболиционистом, а её братья сыграли ещё более существенную роль в борьбе с рабовладением: Мерритт сражался на стороне Джона Брауна против рабовладельческих сил в гражданской войне в Канзасе, а Даниэль стал мэром Ливенуорте. Сестра Мэри тоже стала активисткой движения за права женщин и соратницей Энтони.

Девочка была не по годам развитым ребёнком и уже в три года умела читать и писать. В школе, следуя советам и передовым взглядом отца, активно интересовалась общественно-политической жизнью. По окончании школы Энтони работала учительницей в Рочестере, штат Нью-Йорк, куда её семья переехала в 1845 году. Во время преподавательской работы испытала на себе проблему гендерного неравенства: зарплата женщин составляла четвёртую часть от зарплаты мужчин.

Общественная деятельность

Вскоре она начала активистскую деятельность, выступая за введение сухого закона, отмену рабства и введение избирательного права для женщин. В 1851 году она познакомилась с суфражисткой Элизабет Кэди Стэнтон, ставшей её подругой и напарницей в борьбе за социальные реформы. Вместе они основали женское общество трезвости штата Нью-Йорк после того, как Энтони было запрещено говорить на прогибиционистской конференции.

Затем в 1863 году в условиях гражданской войны в США они инициировали Женскую национальную лигу лояльности (англ. Women's Loyal National League), которая провела самую крупную петиционную кампанию в истории страны, собрав около 400 тысяч подписей с требованием 13-й поправки к Конституции США в поддержку отмены рабства. В 1866 году Сьюзен Энтони, Элизабет Стэнтон и Лукреция Мотт учредили Американскую ассоциацию за равные права (англ. American Equal Rights Association), выступавшую за равноправие всех граждан США — как женщин, так и афроамериканцев. В 1868 году Энтони вместе со Стэнтон и ведущим мужчиной-феминистом США Паркером Пиллсбёри начали издание еженедельной газеты «Революция» (The Revolution).

После Гражданской войны приверженность Энтони и её соратниц суфражизму вызвала раскол в движении за права женщин, когда она вместе с Элизабет Стэнтон и Фрэнсис Гейдж отказалась поддержать принятие 14-й и 15-й поправок к Конституции США в том виде, в котором их представили в Конгресс. Они требовала права голоса для всех взрослых, независимо от пола и расовой принадлежности, однако когда радикальный сторонник всеобщего избирательного права, конгрессмен-республиканец Тадеуш Стивенс передал в Конгрессе соответствующую петицию, законодатели отказались вносить изменения в поправки к Конституции.

В 1869 году Сьюзен Энтони, Элизабет Стэнтон и примкнувшая к ним афроамериканская феминистка Соджорнер Трут создали Национальную ассоциацию за избирательные права женщин (англ. Nation Woman Suffrage Association). В свою очередь, Элизабет Блэкуэлл, Джулия Уорд Хау и Люси Стоун образовали Американскую женскую суфражистскую ассоциацию. Раскол был преодолён только в 1890 году, когда оба общества воссоединились.

В 1872 году Сьюзен Энтони была арестована за попытку проголосовать на президентских выборах. Главным аргументом Энтони на последовавшем судебном процессе стала Четырнадцатая поправка к Конституции США, где под понятием «гражданин» понимались «Все лица, родившиеся или натурализованные в Соединённых Штатах», что давало женщинам конституционное право принимать участие в выборах (аналогичной интепретации придерживалась Виктория Вудхулл, ставшей первой женщиной-кандидатом в президенты США). В результате Энтони ограничилась штрафом в 100 долларов, который так и не заплатила в знак протеста.

В 1876 году Энтони и Стэнтон начали сотрудничать с Матильдой Джослин Гейдж в работе над шеститомной «Истории женского избирательного права», в которую вошла детальная история, документы и письма, связанные с суфражистским движением.

Энтони много путешествовала по стране, выступая по 75—100 раз в год с лекциями в поддержку женского избирательного права. Она работает на международном уровне в движении в защиту прав женщин, играет ключевую роль в создании Международного совета женщин, существующего до сих пор.

В 1890 году путём слияния Национальной ассоциации за избирательные права женщин и Американской женской суфражистской организации была образована Национальная американская женская суфражистская организация (англ. National American Woman Suffrage Association), первым президентом которой стала Сьюзен Энтони.

Когда она впервые начинала кампанию в защиту прав женщин, Энтони высмеивали и обвиняли в попытках «разрушить институт брака». Однако общественное восприятие её деятельности начало коренным образом меняться на протяжении её жизни. Её 80-летие отмечалось в Белом доме по приглашению президента Уильяма Мак-Кинли.

Наследие

Энтони вышла на заслуженный отдых в 1900 году. Скончалась она в 1906 году в Рочестере. Написанная ей совместно с Элизабет Стентон Девятнадцатая поправка к Конституции США (официально поправку в Конгресс в 1878 году внёс сенатор-республиканец от Калифорнии Аарон Саржент, который познакомился с Энтони в поезде в 1872 году), устанавливающая избирательное право для женщин, была введена уже после её смерти — в 1920 году. Тем не менее, она застала некоторые существенные изменения в положении женщин (так, при её жизни количество женщин-учащихся высших учебных заведений США возросло с 0 до 36 тысяч) и могла сказать за два года до смерти: «Мир ещё никогда не видел большей революции, чем в женской сфере в течение этих пятидесяти лет».

В 1936 году почтовое ведомство США выпустило свою первую почтовую марку в честь Энтони. Вторая марка в честь Энтони была выпущена в 1958 году. В 1979 году в США была введена в обращение однодолларовая монета, на которой была изображена Сьюзен Энтони; таким образом, она стала первой женщиной, изображённой на монетах США. Впоследствии она также чеканилась в 1980, 1981 и 1999 годах.

В соборе Святого Иоанна Богослова в Манхэттене, крупнейшем англиканском соборе в мире, размещена скульптура в честь четырех духовных героев XX века (Сьюзен Энтони, Мартин Лютер Кинг, Альберт Эйнштейн и Мохандас Ганди).

День рождения Сьюзен Б. Энтони отмечают как памятный праздник борьбы за избирательные права женщин в Соединённых Штатах.

См. также

Напишите отзыв о статье "Энтони, Сьюзен"

Ссылки

  • [www.fembio.org/biographie.php/frau/biographie/susan-brownell-anthony/ Биография Сьюзен Энтони]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Энтони, Сьюзен

Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.