Персонажи легендариума Толкина

В вымышленной вселенной Средиземье, описанной Толкином, действует большое количество персонажей.

Духи

Валар

См. также: Моргот

Люди

Первая Эпоха

Дом Беора

Беор

Беор (англ. Bëor), или Беор Старый (англ. Bëor the Old) — предводитель Первого Дома людей на последнем этапе их миграции на Запад. Видимо, под его руководством большинство людей вышли из Эриадора и, перейдя через Синие Горы, пришли в леса Оссирианда в 310 г. П.Э. Там их встретил и подружился с ними владыка эльфов Финрод Фелагунд. Он быстро освоил язык людей и вел долгие разговоры с их предводителем. Беор, по совету Фелагунда, затем привел свой народ на равнину Эстолад в Восточном Белерианде, но вскоре передал власть своему старшему сыну Барану, а сам вступил в услужение Финроду и отправился в Нарготронд. Беор оставался там до конца своих дней и участвовал в боевых вылазках против орков.

«Истинным» именем Беора было «Балан». Его стали называть «Беор», что означало «вассал» или «слуга» на языке его народа, после того, как он вступил в услужение Финроду Фелагунду. По некоторым традициям, это имя впоследствии использовалось его потомками в качестве титула. Его также прозвали «старым», поскольку он дожил до 93 лет, когда добровольно расстался с жизнью и мирно умер. Беор считался у эдайн также одним из Мудрых, он обладал обширными знаниями их традиций и легенд, хотя и передал это знание только некоторым из своих потомков, не желая открывать историю своего народа даже Финроду. Многое из этого знания было передано Аданели и Андрет.

Риан

Риан (англ. Rían) — персонаж легендариума Дж. Р. Р. Толкина, женщина из Первого Дома эдайн, жившая в Первую Эпоху. Она была дочерью Белегунда из Дома Беора и двоюродной сестрой Морвен Эдельвен. Её сыном был Туор Эладар, а правнуками — Элронд и Элрос.

… Волею злой судьбы родилась она в ту горькую пору, ибо наделена была сердцем кротким и нежным и не любила ни охоты, ни войны. Любовью дарила она деревья и дикие цветы, а ещё — пела и слагала песни.

— Толкин Дж. Р. Р. Глава I. Детство Турина // Дети Хурина / Под ред. К. Толкина; Пер. с англ. С. Лихачевой — С.38

Во время Дагор Браголлах (455 г. П. Э.), когда страна её была разорена, а люди — убиты или бежали, Риан была ещё маленьким ребёнком. Белегунд в то время стал спутником своего дяди Барахира и остался защищать свою страну, пока не был убит в 460 г. П. Э. Эмельдир Мужесердая, жена Барахира, увела оставшихся в живых женщин и детей в безопасное место через Эред Горгорот, и Риан оказалась в числе тех, кто в итоге пришёл вместе с нею в Хитлум.

Там оказан ей был хороший приём, и в 472 г. П. Э. она вышла замуж за Хуора из Дома Мараха, чей брат Хурин был женат на двоюродной сестре Риан, Морвен, и в то время являлся Владыкой Дор-Ломина. Однако через два месяца после свадьбы Хуор ушёл на битву Нирнаэт Арноэдиад и в ходе неё был убит.

Никаких вестей с битвы не приходило в Дор-Ломин, и беременная Риан, находясь в великом душевном расстройстве, убежала в леса. Там нашли её зелёные эльфы и забрали в своё поселение в горах Митрим. До конца года родила она сына, Туора, однако оставила его на попечение эльфов и ушла искать вестей о своём муже. Наконец пришла она к Хауд-эн-Нденгин, холму павших, стоявшему посреди пустоши Анфауглит, где и умерла от горя.

Дом Халет

Авранк

Авранк (англ. Avranc) — человек из Второго Дома эдайн, живший в Первую Эпоху, сын Дорласа из Бретиля.

Авранк был «молодым человеком, невысоким и темноволосым, но сильным»; люди Бретиля «не любили его, ибо несмотря на смелость, был он насмешником, как и отец его Дорлас до него». Однако его любил Харданг, вождь Бретиля, и был он стражником на Тейглинском переходе. Утверждается, что Авранк «не так давно женился» к моменту начала гражданской войны (501 г. П. Э.).

Когда Хурин Талион был найден в бессознательном состоянии на Хауд-эн-Эллет, Авранк предложил убить его немедленно, поскольку горе следовало за ним из Ангбанда. Авранка осадил его командир Мантор, однако, вопреки его приказу, Авранк помчался к Хардангу, чтобы рассказать ему об обнаружении Хурина. Когда Хурин и Мантор наконец пришли в Обел Халад, Харданг и Авранк спровоцировали нападение Хурина на Харданга. Харданг после этого отправил Хурина в тюрьму, а Авранк призвал к его немедленной казни. Он даже попытался застрелить Хурина, но Харданг остудил его пыл его на некоторое время. Мантор, однако, снова устоял против них, созвав Народное Собрание Бретиля.

На следующий день Авранк распустил среди лесных людей слухи о тёмных сторонах натуры Хурина, а Харданг назначил его защищать его дело на Народном собрании. Но, воспользовавшись своим красноречием, Мантор обратил плохое обращение Харданга с Хурином против самого Харданга. Люди Бретиля осадили Харданга и его последователей во Дворце Вождей и подожгли его. Авранк дважды пытался застрелить Мантора, но промахнулся. Сам он спасся из горящего дворца, но Харданг был убит.

Авранку удалось застрелить Мантора через два дня, но за этим последовала новая волна бунта на Амон Обел. В конце концов Авранк был избран новым вождём, ибо из Дома Халет более никого не осталось. Однако люди чувствовали, что именно Хурин принёс разрушение Бретилю, кроме этого советы Харданга «были мудрее», и Авранк не пользовался таким авторитетом и уважением, как халадины, бывшие до него. Многие люди после его избрания покинули Бретиль.

Дорлас

Дорлас (англ. Dorlas) — человек из Дома Халет, живший в Первую Эпоху Средиземья.

Дорлас был близким другом Харданга из халадинов, претендента на звание вождя людей Бретиля. Соответственно, он был недоволен избранием Брандира Хромого и его правлением, более желая открытых битв с орками, чем ведения тайной войны. Дорлас был предводителем отрядов лесных людей, которые охотились на орков на границах леса, и стал одним из первых, кого спас Турин Турамбар, когда он впервые прибыл в Бретиль, став одним из его ближайших друзей.

Он просил Турина вернуться к битвам после женитьбы на Ниниэль, и Турин действительно так поступил, когда люди Дорласа сильно пострадали от орков, посланных Глаурунгом. Когда Турин собирал отряд для попытки убить дракона, Дорлас был первым, кто решил присоединиться к нему, насмехаясь над Брандиром за то, что тот неспособен защитить свой народ. Однако Дорласа осадил Хунтор, предупреждая его, что его смелость может изменить ему.

В результате так оно и случилось: Дорлас испугался перехода через быстрины Тейглина и покинул Турина. После этого Брандир нашёл его «скрывающимся в лесу», возвращаясь после увиденной им гибели Турина и Ниэнор. Брандир обвинил Дорласа в том, что он привёл дракона в Бретиль, игнорируя его советы, и довел Хунтора, Турина и Ниэнор до смерти. Дорлас, устыдясь, разгневался и попытался убить Брандира, но сам был убит, и кровь его стала единственной, пролитой Брандиром в жизни.

Мантор

Мантор (англ. Manthor) — владыка народа Халет в Первую Эпоху. Был потомком Халмира из Дома Халет; его родителями были Мелет и Агатор, а братом — Хунтор, погибший в ущелье Тейглина.

Мантор был господином Северного удела Бретиля, части леса у реки Сирион, ближайшей к броду Бритиах. Он был родственен Дому Хадора и гордился этим, поэтому поддерживал Турина Турамбара. После смерти Брандира, который был бездетным, многие из Народа Бретиля хотели, чтобы халадом стал Мантор, поскольку он происходил из более старшей ветви, однако линия его была женской, и по традиции вождём был избран его троюродный брат Харданг (происходивший по мужской линии).

Харданг не любил Мантора и Дом Хадора, и по его распоряжению Мантор стал командиром стражи на Тейглинском переходе. Там нападения орков боялись более всего, к тому же Мантор был «бесстрашнейшим человеком» из всего Народа Халет. Среди его «крепкой дружины» на Переходе были Форхенд, Авранк и Сагрот. Командовать стражей на Бритиахе Мантор назначил своего главного оруженосца Эбора.

Однако Мантор желал стать вождём, и когда Хурин вернулся в Бретиль и обнаружил, что его жена Морвен умирает, «тень» проклятия Моргота, следовавшая за ним, пробудила спящие до этого амбиции Мантора. Он понял, что Хурин пришёл с недобрыми намерениями, и использовал страх, окружавший его появление, для устранения Харданга. Хитроумно трактуя законы Бретиля, он созвал Народное Собрание, где обвинил халада в обесчещивании гостя. Хотя Мантор имел «великую природную заботу о куртуазности — цивилизованном поведении и милости», теперь он, используя своё красноречие, настроил людей против Харданга и его последователей, главным из которых был Авранк. Это вылилось в сожжение Дворца Вождей и убийство Харданга; Мантор пытался было остановить народ, но его попытки оказались тщетными.

Народ желал избрать Мантора халадом, но двумя днями позже его самого застрелил Авранк, и таким образом через «тень» Хурина прекратил своё существование Дом Халет. За этим последовала новая волна столкновений на Обел Халад, и в конце концов Авранк был избран вождём небольшого количества оставшихся людей Народа Бретиля.

Халет

Халет (англ. Haleth) — предводительница Второго Дома эдайн, названного в её честь Народом Халет.

Ко времени рождения Халет второй дом людей уже давно обосновался в Таргелионе, области Восточного Белерианда, жил на хуторах, расположенных далеко друг от друга, и не имел собственных вождей. Однако в 375 году Солнца П.Э. Моргот послал против них отряд орков. Людей застали врасплох, и многие из них погибли. Остальные же сплотились вокруг человека по имени Хальдад и двух его детей-двойняшек — дочери Халет и сына Хальдара — и укрылись в частоколе, где отбивали атаки орков, пока нолдор не пришли к ним на выручку; однако к этому времени и Хальдад, и его сын Хальдар были уже убиты.

Карантир предложил людям свои земли, где они могли бы жить в безопасности, однако Халет отказалась, поскольку к тому моменту она уже была избрана вождем, будучи человеком широкой души и такой же храброй, как и её сродники. На следующий год она привела свой народ в Эстолад, и через некоторое время народ Халет снова двинулся на запад. Они прошли через ужасы Нан Дунгортеб только силой воли Халет и в конце концов пришли в леса Талат Дирнен. Позже многие ушли в лес Бретиль, который ранее был частью Дориата вне Завесы Мелиан, но сейчас был пожалован людям Тинголом.

Халет управляла народом Бретиля до своей смерти. Похоронили её в зеленом кургане на лесных холмам, который с тех пор стал называться Курганом Владычицы (англ. Ladybarrow) — Хауд-эн-Арвен (Haudh-en-Arwen) на синдарине и Тур Харета (Tûr Haretha) на собственном языке людей.

Следующим вождем людей Бретиля стал племянник Халет, Халдан.

Халмир

Халмир (англ. Halmir) — человек из Второго Дома эдайн, живший в Первую Эпоху, вождь Народа Халет. Халмир был сыном Халдана и имел четверых детей: сыновей Халдира и Хундара и дочерей Харет и Хирил. Хирил и Харет заключили браки, соответственно, с Глорэделем и Галдором Высоким, сыновьями Хадора из Третьего Дома людей.

Халмир был вождём Народа Халет, когда Моргот возобновил войну с эльфами и их союзниками, эдайн, начав битву Дагор Браголлах, и говорят, что деяния его народа вспоминали с почётом. Они жили на севере Белерианда, в лесу Бретиль, и изначально не были затронуты войной. Однако орки дошли до них после падения Минас Тирита, и даже тогда люди Бретиля не согласились покинуть свои дома, а Халмир послал известие Тинголу, королю Дориата, ибо дружил он с эльфами, охранявшими те земли. Тингол послал ему эльфов-синдар, вооружённых топорами, во главе с Белегом Могучим Луком, и вместе с силами Халмира они разгромили орков. После этого орки не осмеливались переходить Тейглин, и народ Халет жил в бдительном мире в Бретиле, и Нарготронд получил передышку.

Когда был создан Союз Маэдроса, Халмир подготовил своих людей к войне, и они наточили свои топоры. Однако не он повёл свой народ на Нирнаэт Арноэдиад, а его сыновья Халдир и Хундар, ибо Халмир умер до начала битвы.

Харданг

Харданг (англ. Hardang) — вождь людей Бретиля в Первую Эпоху.

Харданг происходил от Халмира из Дома Халет. Он был сыном Хундада, сына Хундара, и таким образом также был потомком вождей по прямой мужской линии, равно как и Брандир Хромой. После смерти Хандира, вождя Бретиля, Харданг попытался заставить Брандира отказаться от претензий на звание вождя в его пользу, и многие люди поддерживали его, считая Брандира неспособным к эффективному управлению.

После смерти Брандира, бывшего бездетным, многие из народа Бретиля предпочли бы видеть вождём его второго двоюродного брата Мантора, но он происходил из линии вождей по женской линии, и, по традиции, вождём был избран Харданг. Однако, устрашившись, Харданг назначил Мантора командиром стражи на Тейглинском переходе, ибо то было место, где более всего боялись нападения орков.

Харданг ещё не успел проправить и двух лет, когда до него начали доходить слухи о возвращении Хурина Талиона. Харданг не любил Дом Хадора, людей которого не было среди его предков, а ранее его раздражал факт неофициального правления Турина Турамбара в Бретиле. Вот и сейчас он не принял Хурина с честью, более того, оскорбил его, подпав под «тень» проклятия Моргота, которое нёс на себе Хурин. Хурин же в гневе запустил в Харданга табуреткой, был взят под стражу и посажен в тюрьму.

Но дело Хурина защитил на Народном Собрании Мантор, который красноречиво обратил деяния Харданга, включавшие подмешивание в пищу Хурина яда, в его низложение. Народ Бретиля восстал и в гневе сжёг Дворец Вождей; Харданг пытался бежать, но был убит копьём, попавшим в спину.

В ранних версиях истории имя Харданга было Харатор, и именно он, а не Мантор, был братом товарища Турина, Хунтора.

Хунтор

Хунтор (англ. Hunthor, 467—499 П.Э.) — человек из Дома Халет, живший в Первую Эпоху в лесу Бретиль, брат Мантора.

Хунтор, «не последний из храбрецов Дома Халет», был в отряде Турина Турамбара, который пытался убить дракона Глаурунга. Он вызвался идти вместо Брандира и спас жизнь Турина, но был убит упавшим со скалы камнем. Утверждается, что Хунтор был женат, но история гражданской войны подразумевает, что ни у него, ни у Мантора не было детей.

Дом Хадора

Аэрин

Аэрин (англ. Aerin) — женщина из народа Хадора, родственница Хурина Талиона. Отцом её был некий Индор, о котором более нигде не упоминается.

Аэрин жила недалеко от дома Хурина на юго-востоке Дор-Ломина. После поражения эльдар и эдайн в Нирнаэт Арноэдиад её против воли взял в жёны истерлинг Бродда. Она тайно помогала жене Хурина, Морвен, в её бедности, даже несмотря на побои, которые получала за это от мужа. Аэрин удавалось сохранять «некоторые старые добрые порядки» в их доме, который стал убежищем для бездомных и нищих.

Когда Турин Турамбар, сын Хурина, вернулся в Дор-Ломин, она предложила ему остановиться в доме Бродды. Именно там он снова встретил своего старого друга Садора Лабадала, а от Аэрин узнал, что Морвен и Ниэнор уехали в царство Тингола. Турин был разгневан своей жестокой судьбой и дерзостями Бродды, и убил его и других истерлингов, подняв мятеж среди слуг.

Но именно там была решена судьба Аэрин: она объяснила Турину, что жизнь её вполне можно было назвать тяжёлой, однако теперь поспешный поступок Турина приведёт к её смерти, ибо истерлинги будут мстить. Он предложил взять её с собой и отвезти в Дориат, но она отказалась, сказав, что всё равно погибнет в лесах, ибо годы её уже не те. Турин посчитал Аэрин слабой духом, сотворённой для «лучшего мира», но Асгон, спутник Турина, возразил ему:

… Воины часто ошибаются в тихих и терпеливых. Она сделала нам много добра, и ей это дорого обходилось. Не слаба она была духом, и всякому терпению есть предел.

Аэрин предположительно погибла в подожжённом ею самой деревянном дворце Бродды, пламя пожара которого видел Турин, спешно покидающий Дор-Ломин, за своей спиной.

Галдор Высокий

Галдор (англ. Galdor) — владыка Дома Хадора, живший в Первую Эпоху Средиземья, старший сын Хадора, отец Хурина и Хуора. За высокий рост и большую физическую силу его называли Галдором Высоким (англ. Galdor the Tall).

Галдор родился в 417 году П. Э. в Дор-Ломине. Он женился на Харет из Народа Халет, и у него родились сыновья Хурин и Хуор. В 455 году П. Э. разразилась битва Дагор Браголлах. Галдор сражался вместе с отцом и братом, обороняя Эйтель Сирион. После гибели своего отца Хадора в этой битве Галдор стал правителем Народа Хадора (456 г. П. Э.).

Своих сыновей Галдор ещё до Дагор Браголлах отослал на воспитание в Бретиль, где жили их родичи из Народа Халет. Через три года после битвы, когда орки напали на Бретиль, Хурин и Хуор пропали и никто ничего не знал об их судьбе. Но через год, в 459 год П. Э., они вернулись в Дор-Ломин на орлах, ничего не рассказывая о том, где были. Однако Галдор по их богатой одежде и опрятному виду догадался, что они не просто скитались в глуши, а жили у кого-то в гостях. Орлы и то, что братья молчали о том, где побывали, указывали на самого Тургона и тайный город Гондолин.

В 462 году П. Э. Моргот вновь напал на Хитлум и осадил Эйтель Сирион. Галдор защищал его и пал, пораженный стрелой в глаз (говорят, что в тот день он, к несчастью, не надел Шлем Хадора, ибо атака была внезапной и он выбежал на стену с непокрытой головой).

Марах

Марах (англ. Marach) — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина предводитель Третьего Дома эдайн в Первую Эпоху, названного в его честь народом Мараха. Был отцом Малаха и Имлаха и предком Турина Турамбара.

Третий Дом людей завершил свой поход на запад через Средиземье под водительством Мараха. Он провёл большую часть своего народа через Эриадор и первым из эдайн пересёк Синие горы. Однако его народ испугался горных вершин и не искали проходов через них, а разведчики сообщали, что к югу горы снижаются. В итоге Марах решил обойти горы, и в 313 г. П. Э. он ввёл свой народ в Белерианд с юга.

После этого народ Мараха осел в Эстоладе, к юго-востоку от лагеря Дома Беора. Вскоре после этого Марах послал своего сына Малаха в Хитлум для вступления на службу к верховному королю нолдор Финголфину, где Малах выучил язык и обычаи эльфов. Через четырнадцать лет он вернулся к своему народу, но вскоре увёл его часть на жительство в Хитлум. Сыном Малаха был Магор, который отправился с большей частью народа Мараха к истокам Тейглина, другая же часть Третьего Дома эдайн покинула Белерианд и вернулась в Эриадор. Марах, однако, остался в Эстоладе до конца своих дней и умер в весьма преклонном возрасте 94 лет, пережив на год даже Беора Старого.

Садор Лабадал

Садор Лабадал (англ. Sador Labadal) — слуга Хурина из Дор-ломина, друг детства Турина Турамбара.

В юности Садор жил в лесах, однако в 455 г. П.Э. внезапно разразилась битва Дагор Браголлах, и Садора призвал в ряды своего войска Финголфин, Верховный король нолдор. Он, однако, прибыл на битву слишком поздно и смог только сопроводить домой тело убитого в битве Хадора, но позднее стал воином и защищал Барад Эйтель при нападении на эту крепость в 462 г. П. Э. Затем он почувствовал, что «по горло сыт битвами и сражениями». После этого он вернулся в леса и стал дровосеком, но однажды случайно отрубил себе правую ступню топором.

Садор остался в услужении Хурина в качестве резчика по дереву, изготавливая или исправляя малоценные вещи, необходимые в его доме. Турин прозвал его Лабадалом, что в переводе с синдарина означает «одноножка». Лабадалом Турин называл его не в насмешку, а из жалости, и Садор не обижался на него. Он рассказывал Турину истории из своей молодости, выреза́л для него из дерева фигурки людей и животных и учил его высокой морали, как например: «Будь щедр, но раздавай лишь своё».

С ним мало считались, поскольку он был медлительным и тратил много времени на «никчёмные пустяки». Однако жалость, с которой относился к нему Турин, заставила Хурина уважать Садора, и ему поручили вырезать кресло для дома Хурина эльфийским ножом, который дал ему Турин. Садор боготворил эльфов, но жалел об их встрече с людьми: «В их свете мы тусклы или горим быстрым пламенем, и тяжесть нашей судьбы сильнее давит на нас».

Садор остался в доме Морвен после Нирнаэт Арноэдиад и, хотя истерлинги и не обратили его в рабство, он пожалел, что не участвовал в битве и не пал смертью героя. После отбытия Турина, а позже и Морвен, он стал нищим, и его часто укрывала в своём доме Аэрин. Там Садор встретил Турина, вернувшегося из Нарготронда, а затем принял участие в мятеже против истерлингов, который он поднял. В схватке Садор был смертельно ранен и позже умер.

Хадор

Хадор (англ. Hador), также прозванный на синдарине Лориндол (синд. Lórindol, «золотоголовый») из-за того, что он имел светлые волосы, — пра-правнук Мараха, один из предводителей Атанатари, правитель народа Мараха, который позже стал повсеместно известен как Дом Хадора. Хадор женился на Гилдис и имел трех детей: Глоредела, Галдора Высокого и Гундора. Сыновьями Галдора были Хурин Талион и Хуор, сыном же Хурина был Турин Турамбар, убивший дракона Глаурунга. В юности Хадор поступил в услужение к Финголфину, Верховному королю нолдор, и король сильно полюбил его. Видя, что эдайн требуются собственная страна и вожди, Финголфин пожаловал Хадору во владение страну Дор-ломин в Хитлуме в 416 г. П.Э., куда вскоре перебралась с прежнего места поселения у истоков Таэглина большая часть его народа. Народ Хадора с тех пор оставался верен Дому Финголфина и под его знаменами сражался с Морготом, хотя и под предводительством собственного вождя.

В то время Хадору также достался драконий шлем Телхара, знаменитого кузнеца гномов из Ногрода. Хадор получил этот шлем, поскольку сделан он был для гномьих голов, и в той земле никто не смог носить его. Хадор же был одним из самых высоких людей Белерианда. Все его потомки носили этот шлем до тех пор, пока не был он потерян в дни правнука Хадора, Турина, за исключением Хурина, который был менее крепко сложен, чем его предки (хотя, возможно, был он самым храбрым из воинов смертных людей).

Хадор был убит в ходе Дагор Браголлах вместе со своим сыном Гундором у стен Эйтель Сирион, защищая арьергард Финголфина. Править в Дор-ломине после его смерти стал его старший сын Галдор.

Хуор

Хуор (англ. Huor) — представитель Дома Хадора, один из эдайн, герой Людей в Первую Эпоху Средиземья.

Хуор был внуком Хадора, основателя знаменитого дома Людей, сыном Галдора из Дома Мараха и Харет из Халадин и младшим братом Хурина. Жил Хуор в уделе Дома Хадора — Дор-Ломине в Хитлуме и был вассалом Верховного короля нолдор Фингона.

В 458 году Первой Эпохи Хуор и Хурин, живя со своими сродниками в лесу Бретиль, приняли участие в боевой вылазке против орков. В ходе вылазки братья оказались в долине Сириона, где были отрезаны от остального отряда. Преследуемые орками, они были близки к гибели, но Вала Улмо поднял с рек туман, и братьям удалось под его прикрытием добраться до Димбара. Там их подхватили два орла и принесли в Гондолин.

Король Гондолина Тургон радушно принял братьев, помня о пророчестве Ульмо о том, что Дом Хадора придет на помощь Гондолину в час величайшей нужды. Тургон хотел, чтобы братья остались в Гондолине, поскольку со временем полюбил их, но они хотели вернуться к своим сродникам. Братья поклялись не раскрывать никому тайну Гондолина, и орлы отнесли их обратно в Дор-ломин.

В 462 году Первой Эпохи Моргот напал на Хитлум, и отец Хуора Галдор пал, защищая Эред Ветрин (Горы Мрака).

Примерно в 470 году Первой Эпохи Хуор женился на Риан из Дома Беора, вскоре у них родился сын. Ещё до его рождения Хуор назвал его Туором, после чего, откликнувшись на призыв короля Фингона, покинул свой дом.

В 473 году Первой Эпохи, в ходе Нирнаэт Арноэдиад (Битвы бессчетных слез) Хуор сражался бок о бок с Хурином и Сыновьями Хадора. В разгаре битвы он снова встретил Тургона, и радостной была эта встреча. Когда стало понятно, что битва проиграна, Хурин и Хуор отвлекли орков на себя, позволив Тургону спастись. Хуор был в итоге убит ядовитой стрелой, попавшей ему в глаз.

Хуор всегда оставался в памяти людей, а особенно нуменорцев, как героический дед Эарендила Благословенного.

Потомки смешанных браков

Брандир

Брандир, прозванный Хромым (англ. Brandir the Lame) — предводитель народа Халет в Бретиле в Первую Эпоху, потомок Домов Халет и Хадора.

Брандир охромел в результате несчастного случая в детстве; из-за этого увечья он не был воином и

… по природе был человек мягкосердечный, любил дерево больше железа, и знание всего, что растет на земле, предпочитал всем прочим наукам

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Неоконченные сказания: «Нарн и-Хин Хурин». — «Приход Турина в Бретиль»

Его отец погиб в битве с орками, вторгшимися в Бретиль в год разорения Нарготронда, когда Народ Халет был загнан в леса и жил в основном внутри частокола на Амон Обел. Брандир тогда был избран вождём, хотя многие предпочли бы его троюродного брата Харданга, и надежды его заключались в «сохранении его народа тишиной и скрытностью», а не открытой войной.

Когда Турина Турамбара принесли без сознания на Амон Обел, Брандир предсказал, что он станет «последним проклятием их народа», но тем не менее заботливо ухаживал за ним. Позже Брандир также принял и Ниниэль, в которую он тайно влюбился; он она называла его братом, поскольку сердце Ниниэль было отдано Турамбару, и вскоре они поженились.

Через некоторое время огромные армии орков начали нападать на Бретиль, и Турина попросили возглавить войско людей и полностью уничтожить врага. Вскоре он начал заправлять по-своему, и на Брандира уже обращали мало внимания. Границы Бретиля были очищены, но Турамбар был открыт дракону Глаурунгу. Когда стало известно о приближении Глаурунга, и Турин выбирал себе товарищей для попытки убить его, Дорлас начал насмехаться над Брандиром за его неспособность к бою, но его укорил за это двоюродный брат Брандира, Хунтор (брат Мантора), который пошёл вместо него. Однако после того, как Ниниэль не прислушалась к его советам, Брандир в гневе объявил, что перестал быть вождём и сломал свой посох. После этого он последовал за Ниниэль к Нен Гирит, пытаясь успокоить её, но она бежала к Кабед-эн-Арас. Там Брандир услышал слова Глаурунга, обращённые к Ниниэль, в которых дракон открыл ей, что она в действительности Ниэнор, сестра Турина, и видел, как Ниэнор бросилась в пропасть, внизу которой текла река Тейглин. Брандир был последним, кто посмотрел в тёмный провал пропасти, после чего он ушёл, поскольку

… хотя и ненавидел он жизнь, не смог он принять там смерть, которой желал.

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Неоконченные сказания: «Нарн и-Хин Хурин». — «Смерть Глаурунга»

На пути назад к Нен Гирит он встретил Дорласа, который в страхе оставался там, в то время как Хунтор и Турин преследовали дракона. Когда Брандир обвинил Дорласа в том, что он не принёс никаких вестей о Турине, что привело к смерти Ниэнор, Дорлас разгневался и достал лук, чтобы застрелить Брандира, однако тот вынул меч и зарубил им Дорласа (чья кровь была единственной, пролитой Брандиром в жизни).

Затем Брандир принёс горестные вести народу Халет, называя Бретиль «Сарх ниа Хин Хурин» (синд. Sarch nia Chîn Húrin) — «могила для детей Хурина». И когда Турин вернулся и, разгневанный словами Брандира, обозвал его «косолапым» (англ. Club-foot), Брандир пересказал ему последние слова Глаурунга и стал насмехаться над ним. Не желая верить в это, Турин ударил Брандира Гуртангом и убил его.

Диор

Диор (англ. Dior) был сыном Берена и Лютиэн и наследником трона Элу Тингола, короля Дориата. Он родился в 470 г. П.Э. в зелёной стране Оссирианд. Диор был первым полуэльфом, хотя в его жилах также текла и кровь Майар (Мелиан была его бабушкой). Его также называли Элухиль (синд. Eluchíl), что означает «наследник Тингола», Аусир (синд. Ausir), «богатый», и Аранэль (синд. Aranel), «благородный эльф». Значение его имени, вероятно, «наследник». Кроме этого его приветствовали, называя «Диором красивым», скорее всего, поскольку его мать Лютиэн была прекраснейшей среди эльфов и людей. Диор являлся ключевым персонажем Древних Дней, поскольку он не только был сыном Берена и Лютиэн Тинувиэль и первым из полуэльфов, но также и отцом Эльвинг, вышедшей замуж за Эарендила и принесшей в Средиземье Войну Гнева, в которой был побежден Моргот. Эльвинг также родила Элронда и Элроса, которые оба оказали значительное влияние на более поздние Эпохи Средиземья. История Диора разворачивается вокруг разрушения Дориата.

Диор жил в Первую Эпоху Средиземья, сначала в Восточном Белерианде, где он родился, а затем в Дориате, в качестве непосредственного наследника Тингола. Он женился на Нимлот (которую также звали Линдис), родственнице Келеборна из Дориата, которая родила Диору трех детей: двух сыновей, Элуреда и Элурина, и дочь Эльвинг, что на синдарине означает «звездная пена» (её назвали так, потому что она родилась звездной ночью). Когда армия гномов вошла в Оссирианд с запада, после того как они напали на Дориат и убили деда Диора, короля Тингола, в поисках ожерелья Наугламир, Диор и его отец Берен собрали армию лайквенди (зеленых эльфов) и энтов, которые внезапно напали на гномов и полностью уничтожили их армию в битве, ставшей последней для Берена перед его смертью. После этого они утопили все, что осталось от сокровищ гномов, в водах озера, поскольку предводитель гномов проклял все сокровища перед смертью, кроме одного только Сильмарилла, который был вделан в Наугламир, Ожерелье Гномов. Он был одним из вожделенных камней Феанора, которые за много лет до этого родители Диора, Берен и Лютиэн, украли из железной короны темного владыки Моргота. Впоследствии его носила Лютиэн, и, осененный её красотой и светом Сильмарилла, Оссирианд стал красивейшим из всех земель, находившихся вне Благословенного Края Валинора, которые были и тогда, и после этого. Позднее Диор покинул Оссирианд вместе со своей семьей, попрощавшись с родителями, и прибыл в Дориат в качестве его нового короля, чтобы ещё раз дать ему его былую славу. Вскоре после этого ожерелье с Сильмариллом было передано Диору посланником из зеленых эльфов Оссирианда, и Диор понял, что это был знак и символ смерти его родителей. Он долго в печали смотрел на драгоценный камень перед тем, как надеть его и открыть себя как прекраснейшего из детей мира, происходившего из трех рас: эдайн (людей), эльдар (эльфов) и Майар (Айнур) Благословенных Земель.

В 504—505 гг. П. Э. сыновья Феанора узнали о том, что Сильмарилл, принесенный Береном и Лютиэн, ныне находится в руках Диора, нового короля Дориата. Пока Лютиэн носила ожерелье, никто не смел нападать на неё, но сейчас положение изменилось. Маэдрос пытался охладить воинственный пыл своих братьев и послал Диору письмо с требованием передать Сильмарилл им, но Диор проигнорировал его. Слова Келегорма убедили сыновей Феанора напасть на Дориат. В результате этого нападения Дориат был разрушен, а Диор убит. Братья вышли из битвы победителями, но Келегорм, Куруфин и Карантир были убиты, и Сильмарилл также добыть не удалось. В этой битве Нимлот, жена Диора, также была убита.

После того, как Маэдрос узнал, что слуги Келегорма жестоко оставили близнецов Диора, Элуреда и Элурина, умирать от голода в темном лесу, его наполнил праведный гнев и жалость, и он долго искал их, преодолев множество опасностей, но так и не смог найти.

Эльвинг, единственной дочери Диора, однако, удалось бежать с остатками эльфов Дориата к Гаваням Сириона, где она позже вышла замуж за Эарендила Морехода, и вместе они испросили прощения и помощи у Валар, что привело к Войне Гнева и свержению Моргота и его царства.

Лалайт

Урвен, более известная по своему прозвищу Лалайт («смех» в переводе с синдарина) — второй ребёнок Хурина Талиона и Морвен Эдельвен, сестра Турина Турамбара. Она родилась весной 466 г. П.Э.

Волосы её были подобны жёлтым лилиям на траве, когда она резвилась в полях, а смех её был похож на журчание весёлого потока, с пением бегущего от холмов мимо стен дома её отца. Нен Лалайт назывался он, и из-за этого все люди в доме Хурина называли ребёнка Лалайт.

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Неоконченные сказания: «Нарн и-Хин Хурин», «Детство Турина»

Лалайт была счастливым ребёнком, и большинство людей сравнивали её с детьми эльфов. Турин любил свою сестрёнку, но

… редко играл с ней, предпочитая незаметно охранять её или наблюдать её на траве или под деревом, когда она пела песни, сложенные детьми эдайн много лет назад.

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Неоконченные сказания: «Нарн и-Хин Хурин», «Детство Турина»

Однако осенью того года, когда Урвен исполнилось три, смертоносный ветер, называемый «злым дыханием», пришёл в Хитлум из Ангбанда, и Турин вместе с Лалайт заболели. Турин оправился от болезни, но его сестра умерла. После этого «смех стих» в доме Хурина, и прозвище Урвен — Лалайт — более не использовалось. Турин так никогда и не оправился от её смерти и всю жизнь искал сходные с ней черты в облике женщин, что является возможной причиной трагедии, случившейся с ним, когда он позже взял в жёны Ниниэль, бывшую на самом деле его второй сестрой.

Элрос

См. также: Элронд

Элуред и Элурин

Элуред и Элурин (англ. Eluréd and Elurín) — близнецы, сыновья Диора Элухиля, сына Берена и Лютиэн, и его жены, эльфийки Нимлот, братья Эльвинг.

Элуред и Элурин были названы в честь своего прадеда Элу Тингола, короля Дориата. Их имена на синдарине обозначают, соответственно, «наследник Элу» и «память Элу».

Младенцы Элуред и Элурин жили со своим отцом в Менегроте, но в ходе разорения Дориата сыновьями Феанора были похищены слугами Келегорма и брошены в лесу на верную смерть. Старший сын Феанора, Маэдрос, раскаялся в этом деянии и пытался найти близнецов, однако попытки его были тщетными.

Согласно «Сильмариллиону», дети не были найдены и, предположительно, погибли в зимнем лесу.

Эльвинг

Эльвинг (англ. Elwing) — полуэльфийка, причисленная позже к эльфам, жена Эарендила, спасшая сильмарилл во время разрушения гаваней Сириона и отправившаяся просить помощи для народов Средиземья у Валар вместе со своим мужем. Её имя на синдарине означает «звездные брызги».

Эльвинг родилась в Оссирианде в 500 году Солнца, перед разрушением Дориата. При нападении сыновей Феанора на Дориат она потеряла своих родителей, Диора и Нимлот, а также братьев Элуреда и Элурина; ей же самой удалось бежать к гаваням Сириона, которыми тогда управлял Эарендил, чьей женой и стала Эльвинг. У них было двое детей: Элронд и Элрос. В то время, когда Эарендил был в море, оставшиеся сыновья Феанора напали на гавани, убив многих эльфов. Эльвинг бросилась в море, предпочтя эту участь плену, но Улмо превратил её в огромную белую птицу, в этой форме она нашла корабль своего мужа. Не имея дома, Эарендил и Эльвинг отправились на запад, в Аман.

Валар дали Эльвинг право выбора судьбы, равно как её мужу и детям, и она предпочла судьбу эльфов и жизнь в Благословенном Краю. Но вместо того, чтобы путешествовать вместе с Эарендилом и сильмариллом по ночному небу, она поселилась в белой башне у моря, общаясь с морскими птицами и летая вместе с ними в птичьем образе.

Истерлинги (Первая Эпоха)

Истерлинги Первой Эпохи (англ. Easterlings of the First Age) — люди, изначально жившие на востоке Средиземья и в основном служившие Морготу. Их не стоит смешивать с истерлингами более позднего времени.

Они впервые появились в конце Первой Эпохи, когда в 463 г. некоторые племена Смуглых Людей (англ. Swarthy Men) вошли в Белерианд из Эриадора, пройдя севернее Синих гор:

Они были невысокими и широкими в плечах, с длинными и сильными руками, на лице и груди у них росло много волос. Их волосы на голове, также как и глаза, были тёмными, а кожа — желтоватой или смуглой. Но были они все разными: и внешне, и по характеру, и по языку. Некоторые были довольно красивыми и приятными в общении, другие же — мрачными и нелюдимыми, и доверия к ним было мало. Их дома были многочисленны, и не было между ними любви.

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Война Самоцветов: Серые анналы. — С.60-64.

Главной причиной их миграции были слухи о богатстве и мире Белерианда (что соответствовало действительности в период Осады Ангбанда); однако многие истерлинги отправились на запад по призыву Моргота, Тёмного Властелина, ибо он тайно совратил некоторые племена и вождей и привлёк на свою службу. Гномы Синих гор сообщили Маэдросу о прибытии истерлингов, Маэдрос же решил заключить с ними союз, надеясь победить Моргота, и выделил им обширные земли в Лотланне и Восточном Белерианде, к югу от Рубежа Маэдроса.

Наиболее влиятельными вождями истерлингов были Бор (англ. Bór) и Ульфанг (англ. Ulfang); их людей возглавляли и учили военному делу сыновья Феанора, и из Эриадора к ним присоединилось ещё больше их соплеменников.

Дом Бора

Соплеменники Дома Бора, оставшиеся в Эриадоре, по легенде, являются предками людей Фородвайта и народа лоссот Второй и Третьей эпох. Сыновьями Бора были Борлах, Борлад и Бортанд; эти люди присягнули на верность Маэдросу и Маглору. Они остались верны своей клятве и «обманули надежды Моргота». В ходе Нирнаэт Арноэдиад они сражались на стороне эльдар и эдайн. После предательства Ульфанга сыновья Бора убили Ульфаста и Ульварта, но и сами погибли вместе с воинами своего народа.

Дом Ульфанга

Ульфанг Чёрный (англ. Ulfang the Black), также называемый Смуглым (англ. the Swart) — истерлинг, пришедший в Лотланн в Белерианде в 463 г. П. Э. (вскоре после Бора). Отец Ульфаста, Ульварта и Ульдора Проклятого. Ульфанг был прекрасно принят сыновьями Феанора и вместе с сыновьями присягнул на верность Карантиру. Им были выделены земли для проживания, расположенные к северу и югу от Рубежа Маэдроса.

Однако Ульфанг и его сыновья тайно состояли на службе у Моргота и предали эльдар и эдайн в ходе битвы Нирнаэт Арноэдиад (что позднее стало известно как Предательство людей (англ. The Treachery of Men)). Перед началом битвы Ульдор, глава предателей, передал Маэдросу ложное предупреждение об атаке из Ангбанда, воспрепятствовав его выдвижению вперёд. Когда же он наконец присоединился к битве, часть людей Ульфанга в страхе бежали, но большинство из них, вместе со сородичами, пришедшими к ним втайне, внезапно переметнулись к Морготу и удалили войскам сыновей Феанора в спину. В образовавшейся сумятице войско Маэдроса было разбито и рассеяно, несмотря на то, что Маглор убил Ульдора, а сыновья Бора — Ульварта и Ульфаста (сам Ульфанг умер за два года до битвы).

Истерлинги Хитлума

Однако истерлинги Ульфанга были также обмануты своим владыкой Морготом, который изначально пообещал им обширные земли в Белерианде, а после битвы приказал обосноваться в холодных землях Хитлума и запретил покидать его. Там они грабили и держали в страхе остатки людей Дома Хадора, в основном стариков, женщин и детей. Тех, кто мог работать, обратили в рабов, остальных же выгнали из домов и заставили умирать от голода. Многие из истерлингов силой брали в жёны женщин Дома Хадора, поскольку в их племенах было мало женщин и «не было сравнимых с дочерьми эдайн». Истерлинги называли народ Хадора «соломенноголовыми» (англ. Strawheads), в ответ же получили клички «Чужаки» (англ. Incomers) и «Волчий народ» (англ. Wolf-folk).

Каждый из вождей истерлингов в Хитлуме объявлял себя их верховным владыкой. Самыми известными среди них были:

• Лорган. Он считался верховным вождём всех истерлингов и объявил Дор-ломин и даже весь Хитлум ленным владением под сюзеренитетом Моргота. Лорган пленил и обратил в рабство Туора, но с ним обращались лучше, чем с другими невольниками, поскольку «Лорган хорошо кормил свой рабочий скот, пока он был молод и мог трудиться». В конце концов Туор бежал и развернул против бывшего хозяина настоящую партизанскую войну, так что Лорган установил за его голову высокую награду. Лорган также замышлял взять в жёны Ниэнор, прослышав о её красоте, и это ускорило её отъезд из Дор-ломина. Хурин пришёл к Лоргану после того, как Моргот освободил его, чтобы «освободиться от обязанностей владыки Дор-ломина». Но Лорган «был настороже, будучи хитрее и злее других» и понял замысел Моргота относительно Хурина, после чего позволил ему уйти свободно, предсказав злую судьбу, ожидавшую его.
• Бродда. Бродда поселился на юго-востоке Дор-ломина и присвоил большую часть имущества и скота Хурина, прежнего владыки этой земли, а также обратил в рабство людей его клана. Родственницу Хурина Аэрин он насильно взял в жёны, поскольку «надеялся стать владыкой той страны и родить наследника, который бы правил после него». Бродда «был смелым, но малозначимым среди своего народа до прихода в Хитлум; поэтому, ища богатства, он был готов завладеть землями, которых не желали другие, подобные ему». Порабощённые люди Хадора по его приказу выстроили ему деревянный дворец, «и в частоколе его рабы содержались, как скот в коровнике». Аэрин тайно помогала Морвен, и за это Бродда бил её. Он всегда опасался Морвен, но когда она уехала из Дор-ломина, он забрал себе всё её оставшееся имущество. Когда Турин Турамбар, сын Хурина, вернулся в Дор-ломин в 495 г. П. Э., Аэрин рассказала ему всё, и он в ярости убил Бродду. Нищие из Дома Хадора, бывшие в его доме, тогда восстали, и многие были убиты с обеих сторон. Выжившие бежали и скрылись, но судьба Аэрин была предрешена, и она сожгла себя заживо во дворце Бродды. Остатки людей Дома Хадора с тех пор преследовались ещё более жестоко.

Истерлинги удерживали Хитлум почти столетие, до Войны Гнева, когда они и присоединившиеся к ним соплеменники с Востока сражались на стороне Моргота и были побеждены. Те из них, кто остался в живых, бежали назад через Эред Луин в Эриадор и далее на восток.

Третья и Четвёртая Эпохи

Эотеод и люди из Дома Эорла

Балдор

Балдор (англ. Baldor) — наследник короля Брего, второго короля Рохана. На пиру, где праздновалось завершение строительства Медусельда, он поклялся войти на Тропы Мёртвых и, попытавшись сделать это, пропал без вести. Его останки обнаружил Арагорн во время Войны Кольца: его скелет со сломанными ногами, одетый в кольчугу, лежал рядом с каменной дверью, а рядом с ним был сломанный меч. На двери были отметины от пальцев, что указывало на тщетные попытки Балдора открыть дверь.

Позже Толкин открыл судьбу Балдора в статье, опубликованной в [www.elvish.org/VT/ Vinyar Tengwar]:

Особый ужас, внушаемый закрытой дверью, перед которой был найден скелет Балдора, заключался, вероятно, в том, что эта дверь была входом в некий зал храма злого культа [видимо, тех же Людей Тьмы, к которым принадлежали и клятвопреступники], до которого Балдор дошёл, возможно, не встречая никакого сопротивления. Но дверь закрылась перед его лицом, и враги, которые бесшумно следовали за ним, подошли к нему и сломали ему ноги, после чего оставили умирать во тьме, неспособного найти выход.

— Vinyar Tengwar, вып. 42, стр. 22

Теодред

Те́одред (англ. Theodred, годы жизни — 2978 — 23 февраля 3019 г. Т. Э.) — единственный сын короля Теодена, наследник роханского престола. Мог стать восемнадцатым королём Рохана, однако погиб в Первой битве у Изенских Бродов.

Сын и единственный наследник Теодена, Теодред родился в 2978 г. Третьей Эпохи. При родах его мать Эльфхильда умерла. Был одним из лучших воинов своей страны. С детства рос вместе с Эомером и Эовин, которых считал за родных брата и сестру. Когда его отец, король Теоден стал подчиняться советам Гримы Червеуста, Теодред взял на себя правление и возглавил атаку на Изенские броды. Погиб 23 февраля 3019 г. Т. Э., защищая броды Изена. Взяв командование на себя, Теодред хотел напасть на урук-хай с тыла, но враги успели подготовиться. Узнав о подкреплении из Изенгарда, Теодред приказал войскам отступать, но войска урук-хай обошли и напали на рохиррим сзади. Он держался до последних сил, однако под натиском превосходящих сил врага был убит. Из-за этого род Второй линии прервался, и следующим королём стал Эомер.

Погребён, согласно тексту книги «Властелин Колец», близ переправы через Изенские броды.

В экранизации Питера Джексона «Властелин колец: Две крепости» в похоронах Теодреда участвует его отец Теоден.

Хама

Хама (англ. Háma) — доблестный воин из народа Рохана. В книге, как и в экранизации Питера Джексона, страж личных покоев Теодена в Эдорасе и командир его дружины. По книге погиб во время битвы при Хорнбурге, после которой король Теоден лично положил горсть земли на отдельно сделанную для него могилу под крепостью.

В экранизации Питера Джексона «Властелин колец: Две крепости» погибает во второй части, по пути в Хорнбург: он и Гамлинг выезжают на разведку, заканчивающуюся стычкой с орками Сарумана, в которой Хаму убил Шарку, орк-наездник на варге.

Эомунд

Эомунд (англ. Éomund) — человек из Дома Эорла в Рохане, муж Теодвин, дочери короля Тенгеля, и отец Эомера и Эовин, сыгравших важнейшую роль в Войне Кольца. Эомунд был главным маршалом Марки и отвечал за восточные рубежи Рохана. Одно время бок о бок с ним на службе у королей Рохана инкогнито находился Арагорн.

Он был убит в 3002 г. Т.Э., за шестнадцать лет до начала Войны Кольца, события которой описаны во «Властелине Колец». Вскоре после его смерти умерла от болезни и его жена Теодвин, после чего король Теоден растил обоих детей как своих собственных.

Полководцы Рохана и Гондора — участники Войны Кольца

• Эркенбранд — маршал Рохана, правитель области Вестфолд, командовавший роханскими силами в битвах при Изенских бродах и Хельмовой Пади. Ранее служил в королевском войске, очень походил на Хельма (возможно, представитель боковой линии Эорлингов), носил большой красный щит и черный рог. Был отброшен от бродов после 2-й битвы у Изена. Его войско частью ушло в Хельмову падь, частью разделилось на несколько групп во главе с Эльфхельмом и Гримбольтом, когда к нему добрался Гэндальф и рассказал о происходящих событиях и помог собрать уцелевших. В тот же день армия Эркенбранда выдвинулась из Вестфолда. Именно он, согласно книге, привёл отряд пехотинцев Рохана, который пришёл на рассвете и ударил в спину осаждающим Хорнбург войскам Сарумана. После битвы остался в крепости и руководил её восстановлением силами пленных дунландцев.
• Эльфхельм — маршал Рохана, изначально охранявший Эдорас и его земли по приказу Теодреда, взявшего на себя правление на время. Теодред во время битвы при Изенских бродах, поняв, что не выстоит, отправил гонца с просьбой о помощи в Эдорас. Эльфхельм привёл помощь, но слишком поздно: Теодред и его отряд пали. Он отбил врагов, и поставил точку во время первой битвы. Несмотря на полководческий талант Эльфхельма, вторая битва была проиграна, и остатки его его войска отступили к Эдорасу. Именно он и его отряды по указанию Гэндальфа возвели курганы возле Изенских Бродов, а затем вернулись в Эдорас и вскоре вместе с соединённой армией Рохана под командованием короля Теодена выдвинулись на помощь Гондору. Эльфхельм командовал отрядом, к которому изначально были причислены Эовин и Мериадок, по неизвестной причине он делал вид что не замечал хоббита и даже когда споткнулся о него не отослал а объяснил причину задержки в пути. Он же возглавил основные силы Рохана(3000), оставшиеся в Гондоре после битвы и предназначенные для действий в Анориэне и у Кэир-Андроса а также как гарнизон Минас-Тирита. Был правой рукой короля Эомера.
• Гамлинг — старый комендант Хорнбурга, до прихода королевского войска возглавлявший осаждённое в нём местное ополчение и часть дружины Эркенбранда, в рядах которого состоял и его внук. Во время штурма он возглавил оборону водостока под стеной, а когда стена была взорвана «пробойным огнём Ортханка», отступил вместе с Эомером, Гимли и уцелевшими воинами в Блистающие Пещеры Агларонда, где они обороняли узкий проход до рассвета. В соответствии с книгой оставался в Хорнбурге, но в экранизации Питера Джексона Гамлинг также принимал участие в битве на Пеленнорских полях.
• Гримбольд — маршал Рохана, который участвовал в битве при Изенских бродах, командуя арьергардом. Во время боя он пытался прийти на помощь молодому Теодреду, но опоздал, и Теодред погиб у него на глазах. Гримбольд дождался помощи от Эльфхельма, защищая тело Теодреда. Был оттеснён во второй битве при Изенских бродах и возглавил второй отряд, который понёс огромный урон, защищая Броды, и, у но найден Гэндальфом и отправлен с большинством вестфольдцев и королевских воинов на помощь Эркенбранду. После битвы при Хорнбурге и возвращения Теодена в Эдорас соединился с его войсками и выдвинулся на помощь Гондору. По приказу короля возглавил левый фланг армии Рохана в битве при Пеленнорских полях и пал во время этой битвы, столкнувшись с отрядом мумакил.
• Форлонг — правитель Лоссарнаха, известный под прозвищем Толстяк Форлонг. Привел 200 хорошо снаряженных воинов с боевыми топорами (должен был привести 2000, однако оставил большую часть для защиты от пиратов). Пал при битве на Пеленнорских полях, изрубленный топорами.
• Дерворин — сын старого правителя из Долины Рингло.
• Дуинхир — правитель верхнего Мортонда. Отец двоих сыновей — Дуилина и Деруфина — героев битвы на Пеленнорских полях, которые пали во главе отряда лучников Мортонда, истребив часть мумакилов, приказав стрелять им в глаза. Сам Дуинхир тоже пал при этой битве.
• Хирлуин Прекрасный — правитель Пиннат Гелина. Пал в Битве на Пеленнорских полях, окружённый воинами Харада.
• Хурин Хранитель Ключей (в некоторых переводах Турин Хранитель Ключей) — полководец Гондора, комендант Минас-Тирита, один из высших сановников Гондора. Скорее всего, постоянно находился в городе — в числе полководцев, пришедших с юга, его не было. Вместе с Имрахилом и Хирлуином командовал конницей Гондора в Битве на Пелленорских полях. После битвы и до выздоровления Фарамира возглавлял гондорский гарнизон Минас-Тирита по распоряжению Имрахила и Элессара. Доставил по приказу Фарамира из усыпальницы королей корону Гондора для коронации Арагорна.

Имрахил

Имрахил (англ. Imrahil, 2955 г. Т. Э. — около 34 г. Ч. Э.) — герой второго плана произведения Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец», князь гондорского замка Дол Амрот, родственник наместников Гондора и, по легенде, потомок одной из подруг Нимродэли, один из величайших воинов Средиземья и самый могущественный и влиятельный из князей Гондора, второй человек в Гондоре после наместника. Имрахиль командовал армией Гондора во время Войны Кольца, в особенности, во время битвы на Пеленнорских полях.

Перед боем привел на помощь Минас-Тириту самый многочисленный отряд- 700 хорошо вооруженных воинов и отряд закованных в броню рыцарей, это были самые стойкие воины из пришедших с юга- вступили в город они под звуки песни и развернутом знамени Дол-Амрота(единственный отряд под своим знаменем), а в бою стояли насмерть у врат города, отступив лишь перед Королём-колдуном . После отхода войска Фарамира из Осгилиата повёл своих рыцарей и всю гондорскую конницу в атаку на преследующих гондорцев полчища орков и харадримов, сумев их отбросить и спасти от гибели остатки гарнизона Осгилиата, а сам вынес из боя Фарамира.

Во время битвы командовал обороной Минас Тирита, пока Гэндальф был занят наместником. Позже повёл силы города в контратаку, прорвавшись практически в самый центр битвы, вместе с Хурином и Хиурлином возглавив конницу. Именно он увидел, что принцесса Рохана ещё жива. Выступал в битве у Чёрных Врат под собственным знаменем с серебряным кораблем-лебедем и возглавил крупный отряд из своих воинов (2000 — видимо, используя приведенные Арагорном и пришедшие после по его зову подкрепления с юга). Признал права Арагорна и предупредил о риске с наместником, выполнял обязанности наместника после битвы и до похода, поручив охранять Минас-Тирит Хурину.

В фильме «Властелин Колец», снятом Питером Джексоном, не упомянут.

Хальбарад

Хальбарад — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина воин из народа дунэдайн, участник Войны Кольца. Являлся родичем Арагорна. Во время Войны Кольца возглавлял отряд следопытов, посланный Элрондом в помощь Арагорну в Рохан. Вместе с Арагорном прошёл через Тропы Мёртвых, участвовал в освобождении южных провинций Гондора. Нёс знамя с Белым Древом во время Пеленнорской Битвы, во время этой битвы погиб.

В кинотрилогии Питера Джексона не упоминается, как и его отряд.

Люди Запада, не относившиеся к потомкам эдайн

Фрека

Фрека (англ. Freca) — вождь дунландцев, бросивший вызов королю Рохана.

Фрека был благородным дунландским вождём с примесью крови рохиррим, владевший землями по обе стороны реки Адорн, границы Рохана. Он заявлял о своём происхождении от короля Рохана Фреавина, несмотря на очень тёмные волосы, наследственный признак дунландцев.

Фрека планировал женить своего сына Вулфа на дочери короля Рохана Хельма Молоторукого. Для этого он отправился в Эдорас с огромным войском дунландцев, планируя так запугать короля, чтобы он согласился с его требованиями. Однако Хельм Молоторукий ударил его кулаком и таким образом убил.

Хоббиты

Бандобрас Тук

Бандобрас «Бычий рёв» Тук (англ. Bandobras "Bullroarer" Took, годы жизни 2704—2806 Т.Э.) — младший сын Тана Изумбраса III. Был известен своим очень высоким для хоббита ростом (4 фута 5 дюймов, примерно 135 см, что позволяло ему ездить на лошади), хотя впоследствии его превзошли его потомок Пиппин и его друг Мериадок Брендибак. Бандобрас возглавил оборону в битве при Зеленополье во время нападения на Шир отряда орков с горы Грам под командованием Гольфимбула. По легенде, Бандобрас сбил голову орка дубиной, после чего она пролетела по воздуху и попала в кроличью нору; поэтому Бандобрасу приписывается изобретение игры в гольф.

Белладонна Тук

Белладонна Тук (англ. Belladonna Took) — мать Бильбо Бэггинса (Бильбо — её единственный сын, родившийся в 1290 г. Л. Ш.). Первое упоминание о ней присутствует в книге Д. Р. Р. Толкина — «Хоббит: или путешествие туда и обратно». Белладонна Тук — одна из трёх дочерей Старика Тука, главы хоббитов, живших по ту сторону реки Водья. Мужем Белладонны Тук являлся Бунго Бэггинс. В повести «Хоббит» сообщается, что после замужества он построил для своей жены (частично на её же деньги) самую роскошную нору, в которой Белладонна оставалась до конца своих дней.

Бунго Бэггинс

Бунго Бэггинс (англ. Bungo Baggins, в некоторых переводах его имя передаётся как Банго) — отец Бильбо Бэггинса. Происходил, вероятнее всего, из племени мохноногов. Был женат на Белладонне Тук. Как и все «правильные» хоббиты, Бунго всегда отличался важностью, спокойствием и непричастностью к «приключениям», а также солидным состоянием, за что был весьма уважаем всеми соседями. (По слухам, род Туков отличается от остальных родов хоббитов, так как когда-то давно кто-то из семейства Туков породнился с эльфами, и в связи с этим Туки время от времени покидали родину, пускаясь на поиски приключений. Поэтому семейство Туков всегда уважали меньше чем Бэггинсов, хотя, несомненно, Туки были богаче.) Род Бунго — Бэггинсы — жили у Холма, с незапамятных времён.

Фермер Мэггот

Фермер Мэггот (англ. Farmer Maggot) — хоббит, персонаж «Властелина Колец», впервые появляющийся в «Братстве Кольца». Мэггот жил на ферме, называвшейся «Бамфёрлонг» (англ. Bamfurlong) в Марях Восточной Чети Шира. На его земле в изобилии росли грибы, высоко ценившаяся хоббитами пища, и фермеру Мэгготу часто приходилось разбираться с другими хоббитами, которые воровали их. Это было также одной из причин, по которым он держал несколько крупных злобных собак.

Живя в юности в Бэкланде, Фродо Бэггинс часто совершал вылазки и воровал грибы Мэггота. В последнюю из них фермер поймал Фродо, задал ему трёпку и пригрозил скормить юного хоббита собакам, если поймает его снова. Затем он выпустил собак на Фродо, и они преследовали его всю дорогу до парома. Хотя собаки и не нанесли Фродо вреда, это происшествие так напугало его, что даже примерно тридцать лет спустя его бросило в дрожь от мысли о том, что придётся идти через земли старого фермера.

Однако необходимость заставила Фродо, Сэма и Пиппина (который был в хороших отношениях с Мэгготом) пройти через его поля. Мэггот и его собаки Клык, Хват и Волк встретились с трио, но Мэггот к тому времени давно уже перестал сердиться на Фродо. Он пригласил отряд на ужин, а затем отвёз на тележке к парому, где их ждал Мерри, а кроме того — подарил Фродо на прощание корзину, полную грибов.

Мэггот настоял на сопровождении Фродо, поскольку один из Чёрных Всадников незадолго до этого появился на его земле и предлагал золото за сведения о «Бэггинсе». Мэггот прогнал его и приказал не возвращаться. Чёрный Всадник же чуть не затоптал Мэггота, и собаки его в данном случае не помогли: они сами были смертельно напуганы Всадником.

В соответствии с романом, у Мэггота было три дочери и как минимум три сына, не считая жены (которая фигурирует в тексте исключительно как миссис Мэггот). Каким-то непонятным способом Мэггот ранее познакомился с Томом Бомбадилом и теперь сообщил ему, что Фродо и его друзья могут прийти к дому Бомбадила через Старый Лес. Сам Бомбадил описывал Мэггота как хоббита незаурядного ума. Помимо «Властелина Колец», Мэггот фигурирует в качестве друга Бомбадила и в «Приключениях Тома Бомбадила».

Фредегар Болджер

Фредегар (англ. Fredegar Bolger, в некоторых переводах — Фредегар Боббер, Фредегар Пузикс), известный как Толстячок Болждер — один из хоббитов, близкий друг Фродо, его дальний родственник через линию Туков. Родился в 2980 году Т. Э. Имя Фредегар (Fredegar) содержит элементы ferdi — «мир» и gar — «копьё».

Вместе с остальными четырьмя хоббитами, будущими членами Братства, изначально знал о Кольце, но испугался идти через Старый Лес, оставшись в бэкландском имении Фродо — с целью отвлекать внимание и направлять по ложному следу нежелательных гостей, ищущих встречи с Фродо. (Тогда никто из хоббитов даже не задумывался, что, выдавая себя за Фродо, Фредегар фактически рисковал жизнью.) Следующей же ночью после ухода четвёрки хоббитов на поместье Фродо напали назгулы, однако Фредегар сумел сбежать.

После оккупации Шира Саруманом Фредегар не только не смирился с положением вещей, но даже встал во главе местного партизанского отряда из числа хоббитов-охотников и какое-то время скрывался в каменоломнях Скар, возвращаясь в Шир для набегов. Тем не менее, подручные Сарумана осадили его вместе со всеми соратниками в их убежище и взяли в плен, после чего бросили его в тюрьму, организованную в Мичел Делвинге, где ему пришлось изрядно голодать. Лишь благодаря возвращению хоббитов Братства и падению диктатуры Сарумана Фредегар был освобождён в числе первых узников.

Изначально Фредегар имел гораздо большую роль, о чём свидетельствуют наброски и черновики Толкина в шестом томе «Истории Средиземья» — «The Return of the Shadow». Однако в окончательной версии романа персонаж стал эпизодическим. В экранизацию романа Питера Джексона данный персонаж не включён.

Хэмфаст Гэмджи

Хэмфаст Гэмджи (англ. Hamfast Gamgee, известный (в разных переводах) как Старичина Хэм или Жихарь (1326—1428 гг. по Л. Ш.)) — отец Сэмуайза Гэмджи. Его имя — англосаксонского происхождения (от слов hām — «дом» и fæst — «укреплённый», буквальный перевод — «домосед»). Кроме Сэма, он был главой целого семейства Гэмджи (Сэм был младшим из шести его детей), в течение многих лет обитавшего в Бэг-Энде. С юности исполнял обязанности садовника при усадьбе Бильбо Бэггинса, который очень высоко ценил его за обширные практические знания в области садоводства и выращивания корнеплодов.

В начале повествования «Братства Кольца» Хэмфаст Гэмджи неумышленно сообщил одному из назгулов, охотящихся за Фродо, что тот уехал из Бэг-Энда и тем самым невольно подверг жизнь последнего опасности. Когда Шир оккупировали банды Сарумана, его дом был снесён по указанию Предводителя Лотто Саквиль-Бэггинса при «реконструкции» Бэг-Энда, а сам Гэмджи-старший оказался на улице (именно этот момент и увидел Сэм в Зеркале Галадриэль), после чего попал в местный приют для бездомных, организованный по милости Сарумана, где и влачил жалкое существование вплоть до освобождения Шира.

В тексте книги Хэмфаст Гэмджи описан как весьма здравомыслящий, консервативный и хозяйственный «классический» хоббит, не склонный к романтике, недоверчивый, но при этом обладающий большой проницательностью и весьма прямолинейный в высказываниях. В экранизации Питера Джексона особо не упомянут.

Литература

• Баллады Белерианда: Tolkien, J. R. R. (1985), Christopher Tolkien, ed., The Lays of Beleriand, Boston: Houghton Mifflin, ISBN 0-395-39429-5
• Властелин Колец: Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец (любое издание)
• Толкин Дж. Р. Р. Дети Хурина = The Children of Húrin / Под ред. К. Толкина; Пер. с англ. С. Лихачевой. — М.: АСТ-Москва, 2008. — 313 с. — 25 000 экз. — ISBN 978-5-9713-8948-4.
• Сильмариллион: Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион (любое издание)
• Хоббит: Толкин Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно (любое издание)
• Tutta Kesti. [jyx.jyu.fi/dspace/bitstream/handle/123456789/7305/URN_NBN_fi_jyu-2007550.pdf Heroes of Middle-Earth] = Heroes of Middle-Earth: J. Campbell’s Monomyth in J.R.R. Tolkien’s The Lord of the Rings (1954-1955). — Lambert Academic Publishing/University of Jyväskylä, 2010. — 92 с. — ISBN 3838334787.
• Кирилл Королёв. Толкин и его мир. Энциклопедия. — АСТ, 2003. — 592 с. — (Terra Fantastica). — 10 100 экз. — ISBN 5-17-007874-9.

Отрывок, характеризующий Персонажи легендариума Толкина

– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.